К вопросу об актуальности философии права в системе юридического знания

Проблема взаимоотношений узкоюридической науки и «Философии права» не является надуманной и не детерминирована формальным разделением полномочий между ними относительно единого предмета изучения – права и производных от него феноменов. В своё время ещё Г.В.Ф. Гегель отмечал конечность, рассудочность рафинированного правоведения, подчёркивая важность придания разумной формы юридическому материалу [1]. Воззрения юриста – позитивиста по поводу правовой реальности, перефразируя изречение И. Канта, могут быть прекрасными, но, увы, не иметь мозга. Различия между метафизической и догматичной позициями носят принципиальный характер.

Во-первых, построение законченной юридической концепции, как правило, сопровождается смешением сущего и должного, реального и идеального, факта и оценки. В частности, до сих пор в специальной литературе [2] встречается классификация политических режимов, в которой исходным основанием полагается демократизм. Народовластие – один из самых популярных идеалов, по своему экспликационному потенциалу стоящий на одном уровне с теорией флогистона. Дело в том, что с ракурса демократии возможно прояснить механизм образования власти, процедуры принятия ей решений и актов, но сущность права останется не затронутой. Адепты учения о демократии не понимают, что народ – агрегат, хаотичная масса людей, не способная рефлектировать по поводу необходимости, содержания юридических источников. Хотя её воля даёт первичный импульс процессу создания легальных правил поведения, а её интерес – один из критериев оценки эффективности действия права. К тому же подобная идея плохо согласуется с иными весомыми концепциями, декларируемыми учёными – юристами: либерализмом, лежащим в фундаменте всех современных цивилизованных конституций [3]. Упомянутый пример является симптоматичным для узкоюридической теории вообще, так как в последней присутствует множество оценок, зачастую смешиваемых с научными категориями. Разрабатываемые же в рамках философии права дисциплины «Гносеология права» и «Аксиология права» делают возможным избежать данного недостатка.

Во-вторых, в профессиональном подходе юристов обнаруживается дефект формы познания предмета. Привычным для него является абстрактное представление (в трактовке Г.В.Ф. Гегеля и К. Маркса). Например, государству приписывается предикаты «машина», «механизм», из которых дедуцировать квинтэссенцию субъекта нереалистично.

Советский диалектик Э.В. Ильенков наглядно продемонстрировал коренные различия, лежащие между абстрактным представлением и конкретным понятием [4]. С помощью первого можно выделить некие общие качества явлений, внешне навязанные человеческим мышлением какому-то предмету. Только использование конкретного (спекулятивного понятия) позволяет вскрыть имманентные черты объекта и установить аподиктическую связь между отдельными категориями. В обозначенном выше примере прослеживается тенденция формального, рассудочного плана, так как на термин «государство» набрасывается клише «механизма». Плюс к этому, в юридических документах фиксируются совершенно разнородные дефиниции – реальные, номинальные, дескриптивные, магистральные. Например, в главах ГК РФ, посвящённых вещному и обязательственному праву присутствуют описательные определения [5], хотя в главах о субъектах гражданского права присутствуют традиционные родовидовые дефиниции [6]. Вопрос о согласовании совершенно различных типов определений остаётся открытым. Наконец, рассуждения, возникающие в связи с тематикой правового государства, являются разрозненными и искусственными. Зачастую в границах правовых исследований упомянутому понятию приписывается совокупность признаков(гарантия прав и свобод человека, разделение властей, верховенство закона и т.д.). Но стержневое качество явно не выделяется, либо оно слишком бессодержательно. Пресловутое верховенство закона/права – формальный лозунг, под прикрытием которого обосновывались доктрины тоталитарных государств (фашистского, псевдосоциалистического толка).

В–третьих, для специально-юридической концепции свойственны догматизм и политика научного изоляционизма. Например, тезис о корреляции юридических норм с обществом и государством является общим местом во всех учебных пособиях. Однако детальное и аутентичное объяснение того, как конкретно данное взаимодействие происходит, - ноумен для мышления правоведа. Хотя в истории мысли предлагались достаточно адекватные проекты решения указанного вопроса. Гегелевская триада семья – гражданское общество – государство; учение К. Маркса об экономическом базисе и надстройке (в том числе и правовой), доктрина общественных союзов Б.Н. Чичерина. Теоретики государства и права сознательно отбрасывают подробности, неумолимо возникающие при затрагивании вопроса о соотношении публичных образований и институтов и права. Ведь это требует перехода от чисто правовой науки к социологии, политологии и, в конечном счёте, к философии. В этом случае избегание «нюансов» эквивалентно добровольному отказу от достижения истины, не лежащей на поверхности.

В-третьих, пункт, посвящённый методологии познания права, остаётся на периферии узкоюридических исследований. Обычно идёт перечисление отдельных гносеологических средств и приёмов (формально – логический, диалектический, исторический, социологический и проч.) [7], сопровождаемое категоричной ссылкой на необходимость всестороннего и целостного восприятия юридических явлений. Тот факт, что формально – логический и спекулятивный методы находятся в дисгармонии друг с другом, в расчёт не берётся. Вместе с тем гегелевский или чичеринский пандиалектизм, противоположный позитивизму, психологизму, социологизму и т.д., подвергается необоснованному игнорированию. Юрист – специалист вынужден бродить по лабиринту методов, вместо того, чтобы определится с базовыми гносеологическими презумпциями.

В-четвёртых, некоторые метафизические принципы непосредственно присутствуют в процедуре правотворчества, структуре правосознания и в самих предписаниях. Требования справедливости, разумности нельзя измерить количественно (в отрезках времени, размере денежных средств) на весах Фемиды. Зато их можно попытаться дедуцировать теоретически, чем, к примеру, занимались Платон и Аристотель.

Можно заключить, что встречное движение философии права и традиционного правоведения необходимо. Впрочем, поглощение метафизикой правовой реальности представляется нерациональным, философия не способна быть Законодателем.

Метафизическое наследие следует применять при решении вопросов экзегетического, систематизаторского и аксиологического порядка. Прямое и безлимитное вмешательство философской методологии, пропагандируемое, в частности, гегельянством, безапелляционно лишает классическое правоведение автономной сферы исследования. Философия права не должна ассоциироваться в сознании учёного с междисциплинарным гибридом. Она рождается там, где позитивист – юрист впадает в бесперспективный скептицизм или откровенный догматизм.

Литература

1.    Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: «Мысль», 1990. С. 46.
2.    Марченко М.Н. Теория государства и права. М.: ООО «Велби», 2002
3.    Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. СПб.: «Лань», 2000.
4.    Ильенков Э.В. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. М., Политиздат, 1974.
5.    См. ч. 1 ст. 209, ч. 1 ст. 307 Гражданского кодекса РФ
6.    См. ч. 1 ст. 66, ч. 1 ст. 69 Гражданского кодекса РФ
7.    Хропанюк В.Н. Теория государства и права. М., 1993.