Глобальное измерение социальной жизни и интегративная роль права

Интегративные свойства права проявляются в его способности обеспечивать гармоничную целостность и воспроизводство социальных отношений посредством установления оптимальных связей между индивидами, их общностями и социальными институтами. Для уяснения его особенной роли в обеспечении социальной интеграции представляется необходимым не только исследование данного нормативного регулятора в рамках национальных правовых систем, но и учет глобального контекста функционирования права, который все в большей степени влияет на его форму и содержание. 

Палитра теоретических представлений о сущности глобализации простирается от характеристики последней как понятия, преднамеренно «вброшенного» в массовое сознание для сокрытия дискриминационной политики наиболее промышленно развитых государств по отношению к остальному миру [1, с. 20], до описания ее как явления, предполагающего «возникновение и утверждение целостности, взаимосвязанности, взаимозависимости, интегральности мира и восприятие его как таковой (как интегральности – прим. Е.З.) общественным сознанием» [2, с.137].

Отрицать ведущую роль государств Западной Европы и США в становлении феномена глобализации, действительно, невозможно. Однако, вопреки распространенному мнению, сводить глобализацию исключительно к вестер-низации неверно. Интенсификация социальных связей в сочетании с массовой миграцией населения за пределы национальных государств привели к тому, что «встреча» локальных цивилизаций с иным типом мировосприятия и культуры стала происходить не на их территориальной «границе», а в пределах самих этих цивилизаций и подвергать опасности их относительную гомогенность. Спровоцированное глобализацией «столкновение идентичностей» и отсутствие интерцивилизационно «конвертируемых» ценностей привели к беспрецедентным вспышкам различных типов фундаментализма. Он во многом является символом утраты прежних смыслов бытия и попыткой обратиться к уже опробованным и привычным, а в отдельных случаях и насильственным способам действия.

Понимание глобализации как «глобализации модерна» также неточно. Опора на научное знание и новейшие технологии, первоначально позволившие западной цивилизации быть направляющей силой глобализационных процессов, в последующем стали создавать угрозу стабильности самих западноевропейских демократий. Согласно В. Иноземцеву, в наиболее про-мышленно развитых государствах складываются две новые социальные страты – интеллектуальная элита, исповедующая постматериальные ценности и занятая в высокотехнологических отраслях производства и «низший класс» из представителей рабочих и неквалифицированных профессий. [3, с. 19–20]. К сходным выводам приходят и некоторые западные социальные теоретики. По свидетельству немецкого социолога и экономиста Р. Мюнха, «принцип вознаграждения по индивидуальным результатам (Leistungsprinzip) остается уделом модернизационных элит, в то время как слои населения, проигрывающие от модернизации, придерживаются старых представлений об участии в коллективном благосостоянии» [4, с.48]. То, что складывающееся в рамках капитализма социальное противоречие еще не приводит к острым социальным конфликтам, как представляется, можно объяснить сохраняющимся высоким уровнем потребления большинства граждан западных демократий.

Транснациональные корпорации и банки как ведущие «агенты» глобализации, в свою очередь, угрожают не только среднему и мелкому капиталу как продукту прежней эпохи капитализма, но и ведут к вырождению конкуренции на мировом рынке и формированию глобальных монополий [5, c.274– 279].

Изложенное в достаточной мере свидетельствует об объективности феномена глобализации, а также противоречивости, незавершенности, непредсказуемости глобальных изменений. Несмотря на то, что этому явлению довольно сложно дать единое определение, ему присущ ряд признаков, которые не подвергаются сомнению различными научными направлениями. К их числу можно отнести: возрастание роли информационных и телекоммуникационных технологий; увеличение скорости социальных процессов; усиление социальной мобильности и взаимосвязи в мировом масштабе; появление новых экономико-политических субъектов, (важнейшими из которых являются ТНК и «лоббирующие» их интересы ВТО, МВФ и ВБ); региональная концентрация «богатства» и «бедности»; глобальный и критический характер разнообразных последствий антропогенного воздействия на окружающую среду.

Уже сложившимися уровнями правовой регламентации общественных отношений являются национальные правовые системы и международное право. В государствах, где право является доминирующим средством социальной регуляции, социальная интеграция на национальном уровне обеспечивается двумя способами. Первый связан с правотворческой деятельностью компетентных государственных органов и должностных лиц. Созданные ими правовые нормы интегрируют общественные отношения в непротиворечивую систему лишь в том случае, если юридические предписания основаны на учете факторов правообразования и «правообразующем интересе» (в терминах В.В. Лапаевой) как итоге согласования различных групп общественных интересов и поиска в них общезначимого момента на основе принципов социальной справедливости, равенства и свободы. Способность индивидов и групп самообязываться на основе правовых норм в данном случае основана на верности конструкции такого интереса, которая проявляется в ее легитимации общественным правосознанием и правовым чувством. Второй способ обеспечения социальной интеграции осуществляется в процессе самоорганизации и социальной активности субъектов правоотношений, которые в рамках общедозволительного способа правового регулирования, исходя из особенностей конкретной правовой ситуации, обладают правомочием создавать собственные правовые нормы, не противоречащих правопорядку данного государства. Интегративность данной группы правовых норм объясняется совпадением в одном лице адресата правовой нормы и субъекта правового творчества.

Международное право регулирует отношения между государствами, посредством добровольного согласования их суверенных воль, исходящих из осознания данными публично-правовыми субъектами своих национальных интересов, и является интегрирующей нормативной системой лишь в тех областях, где достигнуто межгосударственное согласие.
В ходе становления глобальной рыночной системы и развития коммерческого оборота выявилась недостаточность внутригосударственного и международно-правового регулирования предпринимательской деятельности. Национальные правовые системы обычно содержат незначительное количество регулятивных предписаний, регламентирующих осуществление интернациональных коммерческих связей, а коллизионные нормы зачастую указывают лишь на право, применимое к отношениям сторон. Международное публичное право, несмотря на наличие ряда межгосударственных соглашений относящихся к вопросам международного торгового оборота, также не может эффективно реагировать на его потребности. Это связано с регулированием в международных конвенциях только тех вопросов, по которым достигнуто соглашение государств, длительностью времени достижения соглашения между ними и процессов ратификации международных договоров, а также быстрым изменением практики международных коммерческих отношений. В результате стало формироваться так называемое «транснациональное право» (согласно В.М. Шумилову) или «субправо» (по С.В. Бахину), становление которого стало возможным благодаря применению диспозитивного метода правового регулирования правовых отношений не только в отношениях национальных правовых субъектов, но в отношениях с присутствием иностранного элемента. Субправо представляет собой совокупность типовых контрактов, правил и иных норм, выработанных самими субъектами международного торгового оборота, коммерческую судебную и арбитражную практику по делам с иностранным элементом, а также созданные на основе их анализа и переработки документы международных организаций. К числу последних прежде всего следует отнести Международные правила толкования торговых терминов (ИНКОТЕРМС) и Принципы европейского контрактного права ЕС. Транснациональное право является своеобразным промежуточным звеном между национальным и международным правом, содержит их черты, но не сводится ни к одному из них. Интегративность его конструкций так же, как и при реализации интегративных свойств права в рамках общедозволительного метода регулирования общественных отношений национальным правом, обусловлена совпадением субъекта принятия правового решения и его адресата. Предметом правового воздействия здесь выступают отношения в сфере предпринимательской деятельности между частноправовыми субъектами различной национальной принадлежности, а также между ними и государствами (международными организациями).

Глобализационные процессы также оказали существенное влияние и на функционирование системы международного права. Несмотря на то, что оно сохраняет свои позиции в регулировании отношений государств в широком круге областей (опосредование консульских и дипломатических отношений, международных перевозок и сообщений, создание нормативных рамок биоэтики и освоения космоса и т.д.), его интегративная роль как средства обеспечения мира и безопасности существенно ослаблена. Даже в условиях соперничества капиталистической и социалистической идеологий в «холодной войне», являясь правом баланса сил, оно в большей степени, нежели в настоящий момент, было инструментом обеспечения межцивилизационного диалога. Кроме того, международное публичное право традиционно являлось сферой «горизонтальных» отношений и принятия согласованных коллективных решений на основе изъявления воль суверенных национальных государств. В этом своем качестве оно приспособлено к реалиям именно «международного», а не глобального мира. С одной стороны, деятельность ТНК и ряда международных организаций, реализующих интересы мирового капитала, приводит к перераспределению и дроблению между указанными субъектами части экономических и социальных функций наименее развитых в технико-экономическом отношении государств. Хотя юридически суверенитет этих государств не подвергается сомнению, однако он стал сочетаться с ограничением возможности выступать «де-факто» равными и самостоятельными субъектами международной политики и правотворчества. С другой стороны, существует и противоположная ситуация передачи на основе осознания общности интересов и достигнутого согласия части суверенных полномочий национальных государств более соответствующим глобальным реалиям наднациональным политико-правовым структурам, ярко олицетворяемая Европейским Союзом. Несмотря на относительное единство ценностей, признаваемых в Сообществах, правовое творчество союзных институтов осложняется внутренними социальными, экономическими, политическими и демографическими различиями стран-участниц ЕС и отсутствием опробованных временем правовых конструкций наднационального политического волеизъявления. В качестве примера можно упомянуть о кризисе представительства в Европейской Комиссии. Еще в Ниццском договоре 2000 г. его авторами была предпринята попытка реформирования состава данного института на основе принципа «один комиссар от каждого союзного государства». Однако, несмотря на подразумеваемую справедливость, применение этого принципа создало по итогам последнего расширения ЕС ситуацию, когда государства, где проживает большинство населения Союза, были представлены лишь четвертью членов Комиссии, и поставило под сомнение легитимность ее деятельности. Связанные с увеличением числа участников ЕС сложности, ослабляющие данный наднациональный институт, одновременно привели к укреплению значения Совета ЕС, опосредующего сотрудничество на межгосударственном уровне. Поэтому следует признать обоснованным замечание британского социолога и журналиста У. Хаттона о том, что «демократическая легитимация все еще формируется на уровне национальных государств» [6, с.391].

Тем не менее, именно становление Европейского Союза наиболее зримо обозначило наметившуюся тенденцию к локализации международного права. Она проявляется в преобразовании прежнего качества наднациональности в ее международно-правовом значении и появлении отличных от международного правопорядка (в его «классическом» понимании как средства регулирования отношений между отдельными государствами) систем права региональных интеграционных образований.

Возможность превращения международного права в право «мирового сообщества» в собственном смысле слова и восстановления его роли в качестве нормативного инструмента обеспечения мира и безопасности нередко связывается восстановлением международного баланса сил. Однако подобная модель оставляет принципиально открытым существовавший и ранее вопрос о роли в международном правотворчестве государств, которые по уровню своего развития не способны быть субъектами силового противостояния. Кроме того, потенциальное лидерство нескольких международно-правовых субъектов само по себе не снимает проблемы культурных противоречий между ними. Важнейшее условие обретения международным правом упомянутого качества состоит в том, что «каждая цивилизация должна реабилитировать опыт других культур не только как равноправный, но и расширяющий горизонт собственного бытия» [7, с.328]. Достижение самого широкого ценностно-нормативного компромисса возможно лишь на основе следования логике добровольного самоограничения, когда присутствует решимость поступиться различиями для охраны интерцивилизационно значимых благ и интересов. Содержание задачи, состоящей в преодолении отчуждения культур, верно изложено Н.Н. Полоротовой. Она заключается в формировании ценностей, «акцентирующих внимание на «внутреннем росте», а не на внешних признаках успеха», что позволяет человеку «не отчуждаясь от себя, выйти за пределы самобытия, трансцендироваться, по-новому взглянуть на самого себя, на характер своих связей со всем, что его окружает» [8, с.21].

Таким образом, можно утверждать, что появление глобального измерения социальных процессов повлекло не только изменения в существующих правовых формах опосредования социальной интеграции, но и становление новых. Субправо и региональное право интеграционных объединений формируются как бы в «просвете» между национальным правом и международным публичным правом. Эта особенность связана с необходимостью регулирования возникших в ходе глобализации групп социальных отношений, которые по своему содержанию зачастую шире предметного поля указанных систем.

Литература

1.    Левашов В.К. Глобализация и социальная безопасность // Социальные исследования. – 2002. – № 3. – С. 19–28.
2.    Мнацаканян М.О. Глобализация и национальное государство: три мифа // Социальные исследования. – 2004. – № 5. – С.137–142.
3.    Иноземцев В.Л. Социальное неравенство как проблема становления постэкономического общества // Политические исследования. – 1999. – № 5. – С. 17–30.
4.    Мюнх Р. Социальная интеграция в открытых пространствах // Философские науки. – 2004. – № 2. – С. 30–58.
5.    Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теории глобализации: Курс лекций. – М.: ИНФРА-М, 2003. – 768 с.
6.    Хаттон У. Мир, в котором мы живем / Пер с англ. В.Л. Иноземцева. – М.: Ладомир, 2004. – 556 с.
7.    Василенко И.А. Политическая глобалистика: Учеб. пособие для вузов. – М.: Логос, 2000. – 360 с.
199
 
8.     Полоротова Н.Н. Глобализирующийся человек: проблема выхода из субъективности: Авт.  канд. филос. наук, спец. 09.00.13. – Чита, 2005. – 24 с.