Исламский терроризм в свете психологии религии: возможные направления исследования

В настоящее время существует довольно обширная литература по психологии терроризма, большая часть которой относится к области психологии политики. При этом, к сожалению, практически отсутствуют работы об исламском терроризме, которые были бы выполнены в ключе психологии религии. Между тем, не следует сбрасывать со счетов то обстоятельство, что сам «исламский терроризм» понимает себя как явление религиозное, что среди бойцов и командиров террористических отрядов значительную часть составляют люди, искренне и глубоко верующие, и это накладывает особый отпечаток на структуру их личности, на характер их поведения. В предлагаемой статье мы попытаемся очертить тот круг вопросов, которые могли бы составить предмет религиозно-психологического исследования.

Одной из главных задач, которые может решать психология в связи с исламским терроризмом, — это построение относительно точного психологического портрета носителя террористической идеологии и террористического поведения. Решению этой задачи посвящено немало работ, и основные черты этого портрета уже просматриваются довольно отчетливо: это низкая самооценка, элементы расщепления личности, недостаточная личная идентичность, сильная потребность в присоединении к группе, т. е. в групповой идентификации или принадлежности; обостренное переживание социальной несправедливости со склонностью проецировать на общество причины своих неудач; социальная изолированность и отчужденность, ощущение потери жизненной перспективы, постоянная агрессивно-оборонительная готовность и др. Разумеется, в числе названных характеристик значительное количество таких, истоки которых собственно с религией связаны весьма опосредовано; соответственно, для их установления достаточно подхода с позиций общей и социальной психологии. Однако именно религиозный характер исповедуемых террористами идеалов и ценностей заставляет внести в этот портрет существенные дополнения.

Прежде всего, психология религии призвана напомнить, что, говоря словами Уильяма Джеймса, «религией человека надо считать такие переживания его, — каковы бы они ни были, — в которых он ощущает себя причастным к высшей правде» 2 (курсив мой — Е. О.). Какой бы жестокой, бесчеловечной и безбожной ни казалась «высшая правда» исламских террористов внешнему наблюдателю, для многих из них то, что они делают, — это их путь к Богу. Этот путь от многих из них требует самоотвержения вплоть до прямого принесения в жертву собственной жизни (шахиды). Едва ли тут уместно говорить о граничащем с патологией индивидуальном нарциссизме, — скорее, напротив, о потребности превратить свою жизнь в служение, подчинить свое бытие чему-то высшему, более высокому, чем собственное «я». Другое дело, что на пути этого стремления встает групповой нарциссизм, который паразитирует на нем, сминает его, извращает и опошляет. Но от самого индивида последнее обстоятельство скрыто, но в то же время у него возникает сознательное переживание того, что всякий акт преодоления собственного индивидуального нарциссизма дает ему опыт выхода за границы собственного «я», опыт духовного роста. Переживаемый им в результате «суррогат духовного роста» — в своем роде почти наркотик, который крепкими узами привязывает его к группе (религиозной или боевой), поскольку речь идет о психике, «внутренний каркас» которой разрушен или ослаблен обстоятельствами предшествующей жизни, большей частью травмирующими.

Анализируя мотивы, которые заставляют людей присоединяться к террористическому движению, следует иметь в виду и тот комплекс потребностей, которому соответствуют психологические возможности именно религии. Предложенная И. Н. Яблоковым концепция функций, выполняемых религией, может выступить в таком анализе методологической базой, способной внести в исследование систему и логику. В соответствии с этой концепцией, «выделяется несколько функций религии: мировоззренческая, компенсаторная, коммуникативная, регулятивная, интегрирующее-дезинтегрирующая, культуротранслирующая, легитимирующая»3. Разумеется, любую из этих функций в отдельности может выполнить какая-то иная идеология, но именно религия выполняет их комплексно, то есть берет на себя решение целого блока психологических проблем. Этот набор функций является одновременно индикатором того комплекса мотивов (потребностей, запросов), которые составляют основу религиозной мотивации; скорее всего, интенсивность религиозности индивида определяется тем, насколько остро стоят для него соответствующие проблемы, причем именно в комплексе, а не порознь. Так, большинство людей испытывают осознаваемую ими потребность «иметь мировоззрение». Пускай для большинства террористов она находит удовлетворение в достаточно простой, далекой от изощренности и интеллектуальных изысков системе взглядов, — не все они учились в университетах в Саудовской Аравии, не все годятся в улемы. Но они все же получают достаточно целостную картину мира, которую предлагает им ислам, с целостной же системой ценностей, выстроенных в строгую иерархию. Пускай компенсация за тяготы жизни, за понесенные страдания (свои и своего народа), которую предлагает им ислам, состоит лишь в обещании райского блаженства в качестве награды за подвиг шахида, — однако очевидно, что вне ислама, вне ваххабизма жизнь не предложила им более значимой компенсации. Принадлежность к шахидам или к бойцам террористического отряда поднимает их над обыденной жизнью и тем самым дает рост самооценке; они оказываются в среде людей, где взаимные требования, предъявляемые друг к другу и сообществом к каждому из них, предельно ясны (шариат, регулятивная функция); где потребность в общении находит полное удовлетворение, поскольку вокруг единомышленники (коммуникативная функция); где они чувствуют себя «своими среди своих» и четко знают, кто для них «чужой» (интегрирующее-дезинтегрирующая функция); где усилиями уле-мов они приобщаются (или думают, что приобщаются) к традициям и верованиям предков (культуротранслирующая функция). Наконец, все это, в представлении исламистов, получает высшую санкцию — санкцию «высшей правды», позволяющую почувствовать себя оправданным и перед Аллахом, и перед правоверными (легитимирующая функция).

Легко представить себе, что для индивида, пережившего глубокую фрустрацию по всем перечисленным позициям или по нескольким из них (а подобную ситуацию следует — увы — признать вполне жизненной), религия, разом разрубающая гордиев узел его проблем, становится сверхценностью. Отсюда уже прямой путь к фанатизму, тем более что фанатизм дает легитимацию для выхода агрессии, избыточный запас которой коррелирует именно с фрустрацией. Нельзя не согласиться с мнением ..., что бихевиористская концепция ..., рассматривающая агрессию как продукт фрустрации, может оказаться мощным эвристическим инструментом в подобном анализе. Полезной может оказаться и формула К. Г. Юнга «фанатизм = сверхкомпенсированное сомнение», поскольку при помощи ее раскрывается целая система психологических механизмов, присущих экс-травертному мыслительному типу — главному «поставщику» религиозных и прочих фанатиков.

Разумеется, не следует упускать из виду то, что далеко не все террористы движимы религиозными мотивами. Среди них есть и носители другой мотивации: это несостоявшиеся политики, рвущиеся к власти и страдающие комплексом неполноценности; профессиональные наемники, сделавшие террор своим ремеслом и идущие на службу туда, где больше платят; бандиты, «набившие руку» в кровопролитии и прикипевшие к своей «профессии»; бывшие спортсмены, не нашедшие себя в жизни после окончания спортивной карьеры; некрофильные типы, движимые «интересом убивать», «почувствовать власть над людьми», «показать свое превосходство над другими»; разного рода маргиналы, отщепенцы и отбросы общества. Каждый из этих типов характеризуется своими особенностями, своей спецификой. Проблема психологических типов, представленных в среде террористов,— также одна из важнейших проблем, рассматриваемых психологией. Тут психология религии может внести важные дополнения, выявляя и анализируя неоднородность в рядах прежде всего верующего контингента. Типологии верующих, разрабатываемые в рамках психологии религии, должны «работать» (и, разумеется, получать уточнение), в том числе и на примере исламских террористов. Так, к заведомо различным религиозно-психологическим типам будут относиться религиозные (или боевые) «лидеры» и рядовые бойцы, люди с различным уровнем и степенью устойчивости самооценки, с различным социальным и религиозным опытом.

Продуктивным при анализе исламского терроризма может стать подход с позиций учения о проекции, разрабатываемого в различных направлениях психологии бессознательного. Это учение исходит из того, что индивид переносит — «проецирует» — на других людей те свойства его собственной личности, которые наполняют его бессознательное. В бессознательное вытесняются прежде всего такие качества, которые не совместимы с сознательным образом «Я», — низменные, асоциальные или примитивные черты, аморальные побуждения, нечестивые помыслы, малодифференци-рованные способности, то есть все то, что человек «не хочет» признавать за собой, чтобы сохранять относительно высокий уровень самооценки.

Соответственно, в результате проекции всеми этими качествами наделяется другой человек (или социальная группа), с которым связывается чувство враждебности. Предпосылки и условия проецирования должны, очевидно, составить предмет отдельного исследования (в том числе прикладного), однако ясно, что первым и главным условием спонтанной (не направляемой идеологами) проекции является дефицит информации об объекте, на который она направлена. Именно поэтому проекция направляется в первую очередь на «чужаков», «незнакомцев», «новичков», «иноверцев» — на тех, кто меньше известен, чем «свои». Человек или группа, о которых относительно мало знают, — как «чистый экран», на который луч проекции переносит образ живущего в собственном бессознательном «черного человека». По-видимому, это —один из важных механизмов в формировании «образа врага», несомненно, существенно определяющего мотивацию террориста.

Особенность психики, непосредственно присущая любому представителю террористического движения, — обесценивающее отношение к человеческой личности. Человеческая жизнь не только не рассматривается в ряду высших ценностей, но и утрачивает вообще какую-либо значимость. Очевидно, что, по крайней мере, для некоторых из террористов такая установка характерна не только по отношению к жертвам, но и по отношению к собственной личности. Сам по себе этот факт, столь очевидный и столь массово растиражированный, является проблемой для психологического исследования в целом ряде аспектов. Религиозный аспект здесь присутствует несомненно, поскольку речь идет о высших ценностях. Оказывает влияние, конечно, и вероучение, интерпретированное соответствующим образом, и религиозная среда, и историческая традиция религии.