Продолжение и развитие традиций русской культуры конца XIX – начала ЧЧ века в условиях эмиграции

В силу географических особенностей и обширности территории Российской Империи всю послереволюционную эмиграцию можно разделить на западную и дальневосточную. Эмиграция в Китай является составной частью дальневосточной ветви. Американский исследователь М. Раев отмечает, что «различные пути формирования центров Русского Зарубежья дают ключ к пониманию особенностей каждого из них, а также произведенной в них культурной продукции. Этот “фон” мы постоянно должны иметь в виду, рассматривая эмиграцию и ее культурную историю».

Характерной особенностью дальневосточной эмиграции является ее послереволюционный характер. Несмотря на существование в Китае русской колонии в конце XIX – начале ХХ века, данная страна не являлась убежищем для политических русских эмигрантов, каким была Европа. Следует заметить, что беженский поток был многонациональным, а в связи с этим и многоконфессиональным, разновозрастным, идеологически неоднородным.

Русское эмигрантское сообщество в Китае складывалось из нескольких составных частей: 1) русских подданных, проживавших в полосе отчуждения до 1917 г. и в русских концессиях в китайских городах (Пекине, Дальнем, Шанхае, Кантоне, Гонконге, Кашгаре, Кульдже, Ньючжуане (Инкоу), Цицикаре, Хай-ларе, Урумчи, Дальнем, Мукдене, Ханчжоу, Тяньцзине, Фучжоу, Куанченузы, Янцычане, Чугучаке, Шрине, Хаиларе, Айгуне); 2) беженцев из Советской России периода гражданской войны; 3) солдат и офицеров отступивших в Китай белых армий; 4) беженцев из СССР 1920–1930-х гг. Следующей ее особенностью является компактное проживание в инокультурном пространстве. По своей природе это была замкнутая национально-культурная общность. В 1920-е гг. Харбин и полоса отчуждения КВЖД стали одним из крупных центров русского зарубежья не только на Дальнем Востоке, но и во всем мире.

Эмигранты селились в основном вдоль всей линии КВЖД, а Харбин стал центром их концентрации. Почему же именно Харбин? Среди дальневосточных центров русской эмиграции Харбин и полоса отчуждения КВЖД резко отличались от остальных пунктов. Русские люди в полосе отчуждения никогда не чувствовали себя за границей. Харбин своим обликом и социально-экономическим укладом жизни имел ярко выраженный русский характер и по существу, и формально. Функционировали русский суд, русская почта, русская полиция, городское самоуправление. На улицах, в магазинах и учреждениях говорили на русском языке. Русская колония насчитывала уже около четверти века истории. «Это был уголок старой России, где мы сохранили все наше национальное»2. Вс. Н. Иванов писал, что «Харбин был русским жертвенником, за рога которого можно было схватиться, чтобы уцелеть в этих гонениях через весь континент»3. В книге П. Е. Ковалевского «Зарубежная Россия» указывается, что «Русская Маньчжурия была куском России, и там, до последнего времени, были пуды, фунты, аршины, сажени, версты, рубли и копейки»4. «...В общем люди жили по-русски, попросту, соблюдая обычаи: на Масляной ели блины, катались вместо троек на рикшах, а на Пасху ходили по улицам и умилялись, слыша звон колоколов: в церквах шла служба».

«Русский Харбин» стал реальным явлением, единство которого определялось не только национальностью, языком, но и компактным поселением русских на территории другого государства. Таким образом, русский уклад Харбина не создавал резкого перехода от одной культуры к другой, что не приводило к ошеломляющим, сбивающим с толку, угнетающим, унижающим, вызывающим тревогу и вообще стресс чувствам. Этнопсихологическая адаптация проходила мягче, чем у европейских собратьев: русские чувствовали себя в меньшей степени изгоями потому, что обретали в Маньчжурии почти полное подобие жизни дореволюционной России. В других районах Китая наши соотечественники расселялись либо на территориях бывших русских концессий, либо на иностранных, т. е. на местах компактного проживания представителей русской и европейской культур.

«...Здесь, в Харбине, именно дворянская семья не была редкостью. Здесь русская аристократия была представлена в большом выборе наравне с первоклассной интеллигенцией. Стоит хотя бы только перечислить исторические имена тех, кто оказался выброшенным взбушевавшимся морем революции на берега Харбина. Начнем с герцогини Лейхтенбергской. За ней назовем многочисленную семью Н. С. Лопухина, из тех Лопухиных, из которых была первая жена Петра I – Авдотья, мать несчастного царевича Алексея. Женат Н. С. был на чудесной С. М. Осорбиной, из которых родом была св. Ефросинья, и имели они до дюжины ребят... В Харбине мы видели Н. А. Языкова, правнука поэта Н. М. Языкова, семью Баратынских, семью Карамзиных, князей Львовых, Ухтомских, Вадбольских, Голицыных, графини Ланской, генерала Д. М. Загостина с потомством, ряд Аксаковых, адвоката В. М. Иогеля, предки которого были известными учителями танцев в старой Москве и упомянуты Л. Н. Толстым в “Воине и мире”, великолепный мастер переплета П. Ф. Панфилов из рода Пугачевых и т. д. В Харбине оказалось многое дворянство с Волги – Симбирской, Самарской, Казанской, Уфимской губернии. Было много интеллигентной служилой публики – работников суда–адвокатуры и магистратуры, педагогов. Много из именитого купечества вроде волжских тузов Башкировых, Журавлевых, Сар-тини, много генералов разных служб и т. д. Во всяком случае, много также политических деятелей всех толков, профессуры, педагогов, духовенства, докторов, представителей чуть ли не всех казачьих войск в лице их атаманов».

Видимо, позже, в поисках более комфортных условий жизни, в процессе осознания бесперспективности пребывания в Китае представители образованных и обеспеченных слоев общества покинули страну древней культуры. Это предположение основывается на анализе большого массива эмигрантской периодической печати и мемуарной литературы 30–40-х гг., где не встречаются фамилии, перечисленные Вс. Н. Ивановым. Основная масса беженцев вынуждена была остаться в Китае и адаптироваться к специфическим условиям жизни, так как ей не на что и некуда было уезжать.

Как и в Маньчжурию, с окончанием гражданской войны на Дальнем Востоке значительный поток беженцев хлынул в Шанхай. Следующим фактором перемещения русских эмигрантов в Шанхай была передача КВЖД в советско-китайское управление, затем советско-китайский конфликт на КВЖД в 1929 году. В мае 1926 г. центром расселения русской колонии был Бродвейский район7. С 1925 г. по 1 июня 1929 г. в Русском эмигрантском комитете и обществе «Помощь» зарегистрировалось 11593 человека.

Погруженность в национальную традицию направляла культурную деятельность русской эмиграции в Китае. Осознавая свою инородность в культурном китайском пространстве, русские самоиденцифицировали себя как представители Отечества, свидетельством чему является создание системы культурных центров. Она включала центры образовательные, научные, досуговые, воспитательные, религиозные, релаксационные и др.

Один из выдающихся русских философов Серебряного века Н. А. Бердяев писал о сущности культуры: «В культуре действуют два начала – консервативное, обращенное к прошлому и поддерживающее с ним преемственную связь, и творческое, обращенное к будущему и созидающее новые ценности»8. Подтверждением этих слов является развитие русской культуры в конце XIX – начале ХХ в., в которой наряду с классической традицией присутствовали плюралистические художественные течения, направления, творческие группы и объединения, характеризующиеся отказом от традиционных взглядов на искусство и обозначенные в истории отечественной культуры термином «Серебряный век». Для культурного прогресса плодотворным может быть только синтез культурных новаций и традиций. После революционных событий 1917 г. рухнула сложившаяся система, и развитие направлений Серебряного века из-за принципов руководства новой, советской культурой в тоталитарном государстве было невозможным. Продолжение и развитие этих традиций прослеживается в творчестве русских эмигрантов в Китае.

Русская поэзия конца XIX–XX в. является одним из самобытных явлений культуры. Символизм, акмеизм и футуризм так же ярко проступили в творческих исканиях поэтов - эмигрантов в Китае, как их «братьев по перу» в Европе. Поэт Е. Е. Яшнов, когда жил в Петрограде, встречался с Вяч. Ивановым, А. Блоком, Ф. Сологубом9. Общепринятым метром считался А. Белый. Влияние Блока испытали на себе поэты чураевского сборника «Излучины». А. Блока называл среди своих учителей В. Перелешин. Блоковские отражения находим в одном из самых первых харбинских сборников – в книге Ф. Камышнюка «Музыка боли» (1918). В журнале «Фиал» было опубликовано его стихотворение, посвященное «неизбывной памяти А. Блока». Не избежала этого влияния и Мария Визи, которая первой переводила на английский язык Блока. Своему кумиру в 1927 г. она посвятила следующие строки:

Из камня белого Каррары твой профиль высечет рука, сереброструнные гитары передадут тебя в века. Ты будешь юный и певучий, певцы живые не затмят ушедший твой печально-жгучий и гордый и глубокий взгляд. Твой будет свет – лучом от Бога, тебя мы чудом назовем и самой трудною дорогой к своим святилищам пойдем.

На протяжении всего времени существования в Китае русской эмиграции акмеистическое направление в поэзии оставалось преобладающим. В конце 1920-х гг. возник кружок «Акмэ», выпустивший сборник «Лестница в облака». Уже само название демонстрирует, что его участники причисляют себя к школе Н. Гумилева. Сборник открывается стихотворением, посвященным Мастеру. В представлении харбинских акмеистов его творчество связывалось «с той стальной деловитостью, которой характеризуются хотя бы фигуры наших дальневосточных деятелей – мореходов и землепроходцев»11. Учениками Н. Гумилева считали себя Т. П. Андреева, Б. Н. Волков, В. К. Обухов и В. Ф. Перелешин. Видимо, чарующая гумилевская муза подвигов, скитаний, небывалых стран и нежных девушек помогала многим поэтам-эмигрантам скрасить тяжелое психологическое состояния беженца. Как отмечает Э. Штейн, «нам известны лишь два бестселлера русских издателей Харбина и Шанхая. Это “Поэма еды” Всеволода Иванова и интеллектуальный бестселлер, распроданная за одни день книга – Николая Гумилева – “Посмертные стихи”.

Еще при жизни Н. Гумилева Мария Визи стала переводить на английский язык стихотворения любимого поэта. В первую свою книгу – «Стихотворения» – она включила два перевода из Гумилева: «Еще не раз вы вспомните меня...» и «Храм твой, господи, в небесах»; примечательно то, что эпиграфом к книге послужили строки Ахматовой: «...невозможно жить без солнца телу и душе без песни». Ахматовскую лирику продолжали в своем творчестве Л. Хаиндрова, Н. Резникова и О. Тельтофт.

В 1930-е гг. образовался «Круг поэтов», следовавший традициям «Цеха поэтов», основанного Н. Гумилевым. Марианна Колосова, одна из самых популярных поэтесс русского Китая, называла себя последовательницей Гумилева:

Расстрелянному Гумилеву – Чья мысль как зарево костра Горит в стране моей суровой – Я все же младшая сестра!

Восемь лет спустя после выхода в свет сборника «Лестница в облака» в том же Харбине в память о трагической гибели поэта был издан коллективный «Гу-милевский сборник» с участием А. Несмелова, А. Ачайра, Л. Хаиндровой, B.    Перелешина и Г. Мурашева13. При Бюро по делам российских эмигрантов в Харбине были организованы и работали литературно-художественные кружки имени Н. С. Гумилева и Великого князя К. Романова.

Другим популярным художественным течением среди творческой эмиграции в Китае был футуризм. В. Март, С. Алымов и М. Спургот находились во власти «короля поэтов» И. Северянина. В 1920 г. в Харбине прошел цикл футуркон-цертов. Один из них состоялся 24 апреля в зале коммерческого училища под названием «Весенний футурконцерт», программа включала доклады, декламирование стихотворений, ознакомление с новыми течениями в искусстве. Поэты-футуристы Д. Д. Бурлюк и Н. Н. Асеев участвовали в международной выставке картин, также состоявшейся в Харбине, на которой С. Алымов сделал доклады «Об эротике в картинах Бурлюка» и «Новая эстетика».

Следующим явлением в культурной деятельности русской эмиграции были кабаре. Как справедливо отмечает Л. И. Тихвинская, «метой времени кабаре стало благодаря его особому местоположению в географии современной культуры – на границе искусства и жизни, что позволило ему отразить процессы, происходящие и в художественной сфере, и в социальной психологии»15. Возникали они в среде актеров, художников, поэтов и музыкантов, постепенно становясь доступными и для обывателей.

Сезон 1918–1919 гг. ознаменовался открытием в Харбине, на ул. Аптекарской, 2, художественного кабаре «Chat noir», эмблемой которого был черный кот. Режиссером и конферансье кабаре «Chat noir» являлся И. С. Дальгейм, художником Я. М. Яругский-Эруга. В программе представляет интерес «Песенка Ша-нуара» под авторством некого С. А. (видимо, это C.    Я. Алымов, его также можно встретить под псевдонимами Софит, Арум). В годы послереволюционной эмиграции С. Я. Алымов был кумиром харбинской творческой молодежи (во второй половине 20-х гг. он уехал в Советскую Рос сию, где стал известным поэтом-песенником. Его тексты легли в основу попу лярных массовых советских песен 30–40-х гг.: «По долинам и по взгорьям», «Вася-Васелек», «Хороши весной в саду цветочки»). Для воссоздания атмосферы этого богемного заведения приведем «Песенку Ша-нуара»: В Шануаре, в Шануаре, нас всегда восторги ждут – Все там принцы, все там баре, все там пляшут и поют, Там над красною луною изогнулся черный кот, Что, поднявши хвост трубою – к бурным шалостям зовет! Ах, веселье в Шануаре – где алеют фонари. Ах, веселье в Шануаре от полночи до зари. Нежат струны, словно чара, словно запахи Coty Элегантный Ша-нуара, кабачка Вам не найти. Есть поэты, есть, эстеты и артисты и балет, Есть ликеры, есть паштеты и особый этикет. Наш девиз – оригинальность, и все то, что впереди! Кто женой избрал банальность, в Ша-нуар не приходи. В Ша-нуаре не обычно – и особый четкий стиль, Временами неприлично – но приличие – костыль! Ша-нуарцы не калеки – Ша-нуар не лазарет, Мы гуляки без опеки – В Шануаре скуки нет. Грянем хором. Мы с задором – в Ша-нуаре честь Ура! В Ша-нуаре ведь без спора – интересны вечера. В Ша-нуаре, в Ша-нуаре – где в луну вцепился кот! Как в уютном будуаре – Вас всегда пикантность ждет.

20 февраля 1920 г. в Харбин на открытие художественного театра-кабаре «Кривой Купидон» были приглашены гости из Владивостока – поэт-художник футурист Д. Бурлюк и поэт-футурист Н. Асеев. 21 февраля 1920 г. в театре «Модерн» состоялся вечер Шантеклер, сбор от которого пошел на создание в Харбине «литературно-художественно-музыкально-драматического клуба с просветительскими целями». Режиссер вечера – Горяинов, конферансье – С. Я. Алымов. Реклама вечера обещала, что гостей ждет «стильно выдержанная программа из совершенно новых вещей по образу художественного кабаре типа “Бродячей собаки” и “Летучей мыши”. Программа состояла из «оригинальных миниатюр, шаржей и буффокад, пародии на Вертинского».
Наряду с ним устраивали представления Театр юмора, сатиры и шарма БИ-БА-БО, театр-кабаре «Баян», кабачок Богемы «Ко всем чертям» на ул. Китайской, 44. 14–15 октября 1920 г. в бывшем Гарнизонном собрании открылся театр-кабаре «Сатирикон», в труппе которого были собраны лучшие артистические силы Харбина, - сообщала газета «Свет»18. В кафе «Урал» проходили кабаретные среды и субботы.

В 1922 г. на Китайской улице, 44 привлекал публику ночной театр-кабаре «Вигвам». Посетители этого уютного кабаре именовались «племенем начхаков» (от слова «начхать»). Газета «Заря» сообщала: «Вчера открылся “Вигвам” и покорил своей отличной художественной программой». И далее - впечатления о Пьеро и Пьеретте (артисты Паславский и Журавская). Та же газета в номере от 2 декабря 1922 г. сообщала, что в кабаре «Вигвам» перемены. «С сегодняшнего дня режиссером и конферансье будет известная артистка О. В. Лабунская, которая руководила владивостокским кабаре «Би-Ба-Бо». Центральный номер премьеры был шаржем на оперу «Фауст».

Для одних посетителей кабаре оказалось новым местом времяпрепровождения, для других – новым источником эстетической философии, для третьих – особым художественным пространством, творческой лабораторией, а для четвертых – и тем, и другим. Можно предположить, что в массовом сознании русского населения кабаре связывалось с причудливостью и дурачеством, пародированием, богем-ностью, т. е. со всем тем, что могло увести от тяжелого эмигрантского существования в манящий мир искусства. Приведенные выше свойства являются одним из признаков игры. Игра не есть «обыденная» или «настоящая жизнь». Это выход из такой жизни. «Игра обособляется от обыденной жизни местом и продолжительностью. Ее третий отличительный признак – замкнутость, ограниченность. Она “разыгрывается” в определенных границах места и времени. Ее течение и смысл заключены в ней самой. Всякая игра протекает в заранее обозначенном игровом пространстве, материальном или мыслимом...».

Игра как один из видов творческой деятельности русских эмигрантов удачно реализовывалась в артистических кабаре. Можно предположить, что участников этих вечеров больше захватывал и сам творческий процесс, и самореализация в нем, и менее всего - его результаты. Игра в настоящей работе понимается как свободная деятельность, которая «осознается как ...не связанная с обыденной жизнью и, тем не менее, могущая полностью захватить играющего; которая не обусловливается никакими ближайшими материальными интересами или доставляемой пользой; которая протекает в особо отведенном пространстве времени, упорядоченно и в соответствии с определенными правилами и вызывает к жизни общественные объединения, стремящиеся окружать себя тайной или прочеркивать свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной одеждой и обликом».

Кабаретные программы включали в себя психологические этюды, драмы-грезы, драмы-саги, мелодекламацию, пасторали, шаржи, юморески. Следует заметить, что в них регулярно встречаются песни А. Н. Вертинского и пародии на него. Образ Пьеро, созданный им, укрепился в своеобразный жанр музыкальной новеллы. Во время гастрольных выступлений в Харбине в январе 1936 г.

A.    Н. Вертинский побывал в самом популярном в городе кабаре «Фантазия», где администрация и артисты организовали ему торжественную встречу. Руково дителем труппы, выступавшей в этом кабаре, был талантливый режиссер и ба летмейстер Б. А. Серов. После просмотра программы гость сделал комплимент режиссеру, сказав, что его постановки «в художественном отношении могли бы быть замеченными и на сценах больших европейских центров».

В городе одновременно действовало несколько кабаре, они меняли адреса, названия и программы. Эмигрантская периодическая печать позволяет проследить дальнейшее развитие «кабаретного» движения. В ней сообщается об открытиях новых клубов с оригинальными названиями «Ко всем чертям», «Медвежья берлога». В 1927 г. в Харбине действовали кабаре «Фантазия», «Мажестик» и «Мавритания»23, 1929 г. – «Таверна», в 1931 г. – художественные кабаре «Солнце», «Ампир», «Баян», «Омон».

Эта «эпидемия» распространилась и на другие города, в которых компактно проживало русское население в Китае. Популярный харбинский артист Ф. Хмарин уехал в г. Тяньцзинь «в качестве режиссера кабаретной программы в лучшем в этом городе “Дальмонт-Кафе”25. Через некоторое время он вернулся в Харбин для сбора труппы для своего кабаре «Black cat»26. Шанхайскую публику приглашало художественное кабаре «Мозаика». В программе были спектакли жанра кабаре, художественные интермедии, скетчи и прочее.

В художественном творчестве русских эмигрантов более всего получил распространение стиль модерн. Наглядным примером служит оформление литературно-художественных журналов этого периода. Обложка и заставки художника B.    А. Засыпкина в журнале «Фиал» № 1 (октябрь, 1921 г.) под редакцией Александра Вера искусно исполнены в стиле модерн. Подчеркнутый эстетизм, декоративный ритм гибких, текучих линий – все это характерно для его работ.

В этом же плане интересен автопортрет художника – графика Гавриила Комарова. Новый импульс для творчества давали посещавшие Китай известные деятели русской культуры начала ХХ века. Вера Кугушева, дочь директора Русско-Азиатского банка, в дальнейшем ставшая иконописцем, вспоминает, что проездом в Японию в Харбине останавливались многие известные люди, давали спектакли столичные театры. Приезжал и художник Александр Бенуа, заходил на уроки рисования в коммерческое училище.

В начале ХХ в. в Харбине работала группа молодых талантливых русских архитекторов. Вдохновленные открывшейся здесь возможностью свободы творчества, они оставили в городе значительное количество сооружений, в стиле которых явное предпочтение отдавалось модерну в его различных проявлениях. Это здание бывшего Московского рынка, канцелярия КВЖД (ныне гостиница Харбинской железной дороги), управление КВЖД, магазин торгового дома «Чу-рин и К», гостиница «Модерн».

В творческой деятельности русской эмиграции в Китае прослеживаются течения и направления отечественной культуры, сложившиеся на рубеже XIX– XX веков. В условиях эмиграции они получили развитие без каких-либо изъятий, тенденциозных интерпретаций и оценок, без ограничения свободомыслия.