Структуры гражданского общества в России как фактор защиты прав человека

Гражданское общество может быть определено по-разному в зависимости от аспекта рассмотрения:

экзистенциально – как сфера частной жизни людей;
структурно – как совокупность ассоциаций самоуправления и организаций по защите прав человека;
содержательно – как общество граждан, т. е. людей, имеющих реально защищенные права, что позволяет им контролировать деятельность государства в своих интересах.

Гражданское общество обеспечивает относительную независимость индивида от государства, предоставляя ему возможность решать свои проблемы в рамках ассоциаций самоуправления. Гражданское общество – через такой структурный элемент, как политические партии – само формирует ветви государственной власти и формулирует в партийных программах основные пути общественного развития. Именно посредством деятельности структур гражданского общества государство осведомляется о требованиях и нуждах подвластных и может, таким образом, осуществлять управленческий процесс автохтонно.

Гражданское общество имманентно западной цивилизации, поскольку система индивидуальной частной собственности, на которой эта цивилизация строится, предполагает наличие системы прав человека как собственника и личности. Массовому мелкому собственнику, т. е. среднему классу, невозможно успешно вести бизнес без свободы предпринимательства и торговли, но также и без мировоззренческих свобод, без равных прав мужчин и женщин, равенства этносов и т. п. Именно средний класс и создает основную долю структур гражданского общества, защищая свои права, поскольку крупные собственники часто просто «покупают» себе то или иное конкретное право, а бедняки озабочены своими правами ситуативно, т. к. их главная цель – физическое выживание.

В процессе эволюции система индивидуальной частной собственности на Западе переходит в стадию развития диффузной формы частной собственности приблизительно в 60-е годы ХХ века. Это означает, что частными собственниками становится большинство населения, а владение собственностью приобретает комплексный характер. На такой экономической базе средний класс становится преобладающим классом общества. Защита прав собственника и личности становится, таким образом, настоятельной необходимостью для большинства социальных слоев, что способствует развитию системного гражданского общества, т. е. системы ассоциаций самоуправления и защиты прав человека с прочными внутренними взаимосвязями и реальным постоянным влиянием на государство. Неустанные усилия структур системного гражданского общества по защите прав индивидов меняют форму государства – оно становится правовым, т. е. государством, реально и постоянно защищающим права человека.

Восточная цивилизация практически не знает гражданского общества и правового государства в западном его понимании, на Востоке оно заменяется клановыми структурами и клановыми способами социальной защиты. Это обусловлено прежде всего спецификой экономической системы стран Востока, в основе которой до сих пор лежит общинная собственность на землю. Личность на Востоке не имеет ценности сама по себе. Она обретает социальную ценность, только будучи включенной в группу: производственную, религиозную, территориальную, кровнородственную. В таких социальных условиях гражданское общество как институт защиты индивидуальных прав появиться не может, оно возникает на Востоке как результат цивилизационного заимствования, приходя с Запада и обретая специфически восточные формы существования, когда иной раз политическая партия оказывается на поверку расширенным кровнородственным кланом.

В России также в течение длительного исторического времени основой для производящих социальных групп была общинная собственность. Личная крепостная зависимость, сохранявшаяся до второй половины ХIХ в., сочетаясь с общинным характером производства для подавляющего большинства населения, делала формирование гражданского общества западного типа невозможным. Массовый независимый мелкий собственник, как социальная основа гражданского общества, стал формироваться в России только после отмены выкупных платежей в 1907 г. Даже дворянство – опора монархического самодержавного режима – получило юридическое закрепление своей земельной собственности только в конце ХVIII в. Эти обстоятельства определили „головной“ характер основного элемента гражданского общества – российских политических партий, образуемых в основном интеллигенцией по причинам не экономического, а мировоззренческого характера для защиты не своих собственных интересов, а интересов иных социальных слоев. Так было на рубеже ХIX–XX в., так дело обстоит и на пороге XXI в.

С приходом к власти большевиков были уничтожены те немногие структуры гражданского общества, которые оформились в России в ходе революции 1905–1907 гг. Вновь созданные структуры: профсоюзы, кооперативные объединения, молодежные организации, различные добровольные общества, утратили свои защитные функции и приобрели новые, ранее им несвойственные. Через эти организации государство осуществляло контроль за всеми сферами жизнедеятельности как общества в целом, так и отдельного индивида.
Изменение функций этих организаций, их места и роли в обществе привели к организационно-структурным переменам в них, так как характер каждой организации определяется содержанием ее деятельности. Они превратились в своеобразные «квазиколлективы», через которые государство пробивало каждую клетку общества и включенность в которые не была добровольным делом каждого, а строго предписывалась индивиду всем строем экономической и политической жизни.

Деформациям в этой системе подверглись Советы, профсоюзы, кооперация и прочие объединения трудящихся.

Советы утратили свои властные полномочия, вернее сказать, эти полномочия приобрели декларативный характер, поскольку власть на всех уровнях сосредоточилась в партийных органах. Большевистская гвардия видел в Советах не столько органы самоуправления, сколько широкие массовые организации, призванные вовлекать массы в социалистическое строительство. Поскольку власть – это право решать (что и как делать и чего не делать), а сумма прав – величина постоянная, то сосредоточение всех прав в партийных органах предопределило декларативный характер самоуправления Советов. С началом индустриализации и коллективизации центр тяжести по управлению местными делами все больше смещался к хозяйственным органам, вплоть до того, что в ряде мест, например, в Донбассе, ставился вопрос об упразднении местных Советов. По словам А. И. Рыкова: «За последнее время стала пробиваться такая точка зрения, что где имеется колхоз или правление колхоза, – там не нужны органы советской власти. В поселках при крупных фабриках, если есть завком, заводоуправление – не нужны Советы».

В итоге Советы имели чисто бутафорские полномочия и функции, а вся полнота власти де-факто была сосредоточена в одном институте – партийных органах соответствующего уровня. Учитывая номенклатурный характер назначений и продвижений и полное отсутствие сферы публичной власти, власть сосредотачивалась в руках первых секретарей всех уровней. Репрессии 30-х г. обеспечивали частую сменяемость этих секретарей и позволяли прочно удерживать всю полноту власти в руках одного генерального секретаря.

Профсоюзы утратили свою защитную функцию, а включенность в них трудящихся обеспечивалась тем, что в их ведение была передана вся социальная сфера.

Линия большевистской партии на огосударствление профсоюзов привела на деле к превращению их в репрессивный аппарат политического режима. Крах этой линии отразила дискуссия в партии о профсоюзах, прошедшая в ноябре 1920 – марте 1921 гг. Недовольство рабочих милитаризацией труда в период военного коммунизма вынудило руководство РКП(б) принять «новый курс» в профдвижении, легализировавший защитную функцию профсоюзов в рабочем государстве и отражавший потребности хозрасчетной экономики. Однако перевод профсоюзов на рельсы нэпа не сопровождался изменением характера взаимоотношений между партией и профсоюзами. По-прежнему все решения вышестоящих партийных органов были обязательными для работавших в профдвижении коммунистов. В начале 30-х г., в процессе разворота профессиональных союзов «лицом к производству», они окончательно потеряли остатки своей автономии от ВКП(б). Было практически целиком сменено высшее и среднее звено профсоюзного аппарата, которое сопротивлялось превращению профсоюзов в придаток администрации на предприятиях, безропотно исполнявших указания партийного начальства. Профсоюзы превратились в одну из второстепенных структур государственной власти.

Вовлечение рабочих в профессиональные союзы, не защищавшие их интересы, обеспечивалось за счет передачи им всей системы социального страхования. В июле 1933 г. решением ЦИК СССР, СНК СССР, ВЦСПС профсоюзам были переданы функции упраздненного Наркомата труда, а также сеть санаториев и домов отдыха общесоюзного значения. Менее чем через год по указанию XVII съезда ВКП(б) к профсоюзам перешли права низовых органов на предприятиях: они стали осуществлять контроль над рабочим снабжением, начислением заработной платы, бытовым и медицинским обслуживанием рабочих, а также бороться с хищениями и растратами. Профсоюзы не просто превратились в одну из второстепенных структур государственной власти. Тоталитарная власть превращает подобного рода союзы и ассоциации, призванные амортизировать отношения между государством и индивидом, в «квазиколлективы» посредством которых регламентируется и контролируется жизнь отдельного человека. Именно через них режим пробивает каждую клетку общества, детально регламентируя ее жизнедеятельность.

В отличие от профсоюзов, существовавших и до установления советской власти и деформированных в новой политической системе, комсомол изначально создавался как звено новой системы, как резерв и помощник партии, что нашло отражение в самом названии – Коммунистический Союз молодежи.

Малоисследованной страницей является история различных добровольных обществ (научных, спортивных, культурных и пр.). В новых условиях эти общества превращаются в строго регламентированные системой организации, чьи формы и методы работы, а также кадры руководителей определялись рамками системы. С самого начала в партийно-государственной политике осуществлялся дифференцированный подход к различным добровольным обществам: к буржуазным и мелкобуржуазным – один, к пролетарским – другой. В. И. Ленин выразил это в краткой и жесткой формуле… «контрреволюцию отсекать, культурно-буржуазный аппарат использовать».

Это в значительной мере относилось к «старым» добровольным обществам (особенно объединениям научной, технической, художественной интеллигенции). И если часть подобных обществ после Октября 1917 г. «вписалась» в советскую политическую систему, то другие были распущены, третьи самораспустились, прекратили деятельность в связи с изменением условий жизни. Деятельность тех дореволюционных обществ, которые пережив мучительный период «несогласия», «нейтральности», поисков путей «автономии» все-таки включились «в общую организацию», приобрела тем не менее качественно иной характер. Какой именно можно проследить на примере Всесоюзной ассоциации работников науки и техники для содействия социалистическому строительству (ВАРНИТСО), созданной к 10-летию Октября и насчитывающей около 3000 членов. Наряду с задачей превращения науки в орудие построения социализма, это общество было призвано сплотить идеологически близкий партии актив, для подготовки его к вступлению в партию, всемерно бороться с нейтральностью, реакционными группировками в среде интеллигенции, а также разоблачать вредителей и решительно бороться с ними.

Новые общества, типа Осоавиахима, Союза писателей и др., создавались изначально применительно к нуждам политического режима. На XVII съезде ВКП(б) Сталин перечислил организации, способствующие, по его мнению, достижению успеха в строительстве социализма. «Мы имеем в партии более двух миллионов членов и кандидатов. Мы имеем свыше трех миллионов рабочих и крестьянских корреспондентов. В Осоавиахиме имеется у нас больше 12 миллионов членов. В профсоюзах – свыше 17 миллионов членов. Этим организациям обязаны мы нашими успехами».

Большим и имевшим самые трагические последствия деформациям подверглась кооперация. Фактическое огосударствление как производственной, так и непроизводственной кооперации привело к тому, что она потеряла свои основные признаки: самостоятельность хозяйственной деятельности, выборность руководящих органов, право распоряжаться результатами своего труда. Сегодня широко цитируется ленинское определение социализма, как строя цивилизованных кооператоров.

При этом забывают добавить два непременных условия, которые подчеркивал В. И. Ленин: – «при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией»1. Отечественный опыт, да и опыт стран Восточной Европы показывают, что эти два условия фактически уничтожают кооперацию как таковую. Коренным образом изменилась роль коммунистической партии в политической системе. Став стержнем властных структур и замкнув на себя решение всех важнейших вопросов экономической, политической, социальной жизни, партия фактически утратила все признаки обычной политической партии. Она распалась на иерархию властных структур, начиная от райкома и выше и раздробленную, атомизированную массу рядовых коммунистов жестко скрепленную между собой отношениями господства и подчинения, приказа и исполнения. Включенность в такую организацию также не была добровольным делом, а предписывалась различными обстоятельствами. В частности, практически невозможно было самореализоваться не будучи членом партии, так как ни один партийный, профсоюзный, советский, хозяйственный пост не мог быть занят не членом партии, то есть партийные структуры играли роль социального лифта.

Новизна и своеобразие нового механизма власти заключалось в том, что все политическиe и общественные организации, добровольные объединения, служившие для охраны интересов граждан от произвола государственных структур, превратились в их продолжение. В условиях западной цивилизации структуры гражданского общества, разного рода союзы, ассоциации играли промежуточную роль, амортизировали отношения между государством и индивидом. Тоталитарный политический режим ликвидировал гражданское общество путем изменения места и роли общественных организаций, а также самой партии в политической системе. Из горизонтальных структур, защищавших индивида от произвола государства, эти организации превратились в вертикальные, продолжение государственных органов, утратив при этом амортизирующую роль, которую они были призваны играть в отношениях между государством и индивидом. Следствием этого явилось дробление, ато-мизация общества с последующим жестким включением индивида в общественную систему, групповые связи в которой приобрели квазиколлективный характер.

Включение граждан в политический процесс носило формальный характер. При отсутствии эффективных каналов общественного контроля за органами власти, отсутствии контроля этих органов за деятельностью друг друга, вся власть сконцентрировалась в одних руках, что неминуемо вело к отчуждению власти от народных масс.

В условиях слабости, а позднее деформации структур гражданского общества интел лигенция берет на себя функции по выражению и защите интересов бесправного народа, становится своеобразным суррогатом, «псевдоморфозой» гражданского общества. Невозможность выражения практической социальной оппозиционности в авторитарном, а позднее, тоталитарном государстве вела к оппозиционности духа: выражению антигосударственных идей в литературе, театральном и изобразительном искусстве и т. п. Интел лигент творческих профессий становился «властителем дум» (специфически русское явление). Благодаря явной и непреходящей оппозиционности подавляющей части рус ской интеллигенции власть «употребляет ее с отвраще нием», не имея возможности отказаться вовсе от интеллектуалов, но и претерпевая от них массу политических неудобств.

Почему именно интеллигенция в России играет роль суррогата гражданского общества («народного защитника»), в отличие от родственной западной социальной группы интеллектуалов? Причин тому несколько:

1.    Российская интеллигенция является порождением, побочным продуктом, реформаторских усилий властной элиты (попыток рефор мировать России по западному образцу), а не результа том естествен ных социальных процессов. Российские вер хи, от Петра I до Горба чева – Ельцина, пытались в ходе реформ соединить принципиально несовместимые пара метры: западные индустриальные технологии и несвобод ного работника. Правителей России интересовала прежде все го индустриально-техническая культура Запада, так как полиэтичная, поликонфессиональная, громадная по территории страна могла сохра нить единство только с помощью милитаристского обруча. Но модерни зация эко номики, осуществляемая с целью милитаризации страны, не сопровождалась адекватными изменениями в полити ческой, социаль ной и духовной сферах. Сложилось во пиющее противоречие между по требностями модерниза ции страны и несвободой основного производя щего индивида, поскольку чем сложнее промышленная технология, тем более раскрепощен должен быть производящий индивид: юридически, экономически, социально, политически ментально, в бытовом плане. Идеи либерализма, за неимением экономической и социальной почвы в России, укоренились в небольшом социальном слое – интеллигенции.

2.    Российская интеллигенция представляет собой не столько профес сиональную, сколько морально-этическую группу, объединенную не со держанием труда, а социальной позицией ментального происхождения.

3.    Российская интеллигенция является носительницей западного менталитета (системы ценностных ориентации, побужда ющих к опре деленным действиям), т. е. оторвана от народ ной ментальности.

4.    Интеллигенция в России не являлась и не является состоятельным классом.

Тоталитарный режим, который отличается от авто ритарного более высокой степенью поведенческого контроля подвластных, установлением контроля менталь ности с помощью массового террора, имеющего произвольный характер, и массовой индокринации населения, проводил двухуровневую политику в духовной сфере:

на уровне ликбеза, школьного образования, элементарной грамотности, необходимой индустриальному рабочему – самая широкая поддержка государства, «зе леный свет»,
на уровне свободы творчества, интеллектуальной свободы, свободы информации – самый жесткий диктат и контроль государства, прямые репрессии, создание сервильной интеллигенции, обслуживающей потребнос ти правящего режима. Оговоримся, что не следует смешивать вопрос о намерениях и целях режима с реальны ми результатами в политике, в частности, тотальный контроль ментальности и творческая несвобода в принци пе неосуществимы, реальная жизнь богаче и разнообраз нее намерений любых политиков.

Невозможность цивилизованной, или системной, оп позиции центристской ориентации толкала интеллиген цию на крайние формы противостояния власти. Этот процесс двоякой борьбы: с одной стороны, власть стре мится «приручить» или подавить интеллигенцию, а с другой – интеллигенция под флагом западных менталь ных ценностей стремится к полному отрицанию авторитарной (тоталитарной) государственности, порождал обвинения интеллигенции в разрушении государственности, которые с тем же основанием можно адресовать и правящей элите. Неуважение прав человека-подвластного порождает неуважение прав человека-властвующего. Тотальному характеру власти соответствует и тоталь ный характер ее отрицания.
С падением тоталитарного политического режима структуры гражданского общества оказались в зародышевом состоянии.

Такой элемент гражданского общества, как партии, напрямую формирующие законодательную власть и власть главы государства в России, как уже указывалось, имеют элитный характер, представляя интересы не широких социальных слоев ( интересы эти пока не отдифференцированы и у них нет мощного социального носителя – количественно преобладающего среднего класса ), а интересы узких группировок экономического характера или личные взгляды группы интеллигентов. В лучшем случае социальное представительство, реализуемое нашими политическими партиями – профессиональное. Увеличивается самоизоляция политических партий от электората, т. к. его поддержка спонтанна, сиюминутна, ненадежна. Электорат же, не базирующийся экономически на диффузной форме частной собственности, т. е. не имеющий четкого представления о своих правах и способах их защиты, связывает свои смутные стремления к лучшей жизни то с той, то с другой партией по принципу «где больше дадут». В этих условиях центральные органы партий предпочитают ориентироваться на спонсоров – узкий круг экономически и политически могущественных людей. Равным образом и последние ищут партийной поддержки для обретения политического влияния или государственного поста. Поскольку все же электорат в условиях выборности органов власти необходим, то его поддержка завоевывается популистскими обещаниями и броскими предвыборными разоблачениями соперников. Несформированность социальной базы партий проявляется и в том, что партийная пропаганда лишь в редких случаях адресная, в основном же это обещания «всего для всех».

Слабое гражданское общество приводит к усилению и социальной гипертрофии государства. В России это проявляется в форме государственного патернализма, т. е. стремления государства контролировать все основные параметры жизнедеятельности индивида, регламентировать все сферы общественной жизни. Как следствие, патернализм порождает социальное иждивенчество у подвластных. Российский человек, в отличие от западного, преимущественно ждет помощи властей в решении своих социальных и материальных проблем.

Слабость гражданского общества, неотдифференцированность интересов социальных групп ведет к слабости парламента как представительной (законодательной) ветви власти. Недаром в России парламент появляется поздно, в начале XX в., на несколько веков позже, чем в Европе, и до сих пор не имеет законодательного суверенитета. Распорядительный суверенитет правительства как элемента исполнительной ветви власти в России также ограничен, в том числе сегодня - необходимостью визы президента на решении правительства для того, чтобы оно могло быть исполнено. Независимость судебной ветви государственной власти в нашей стране существовала в течение весьма ограниченного исторического времени, а в настоящий период мы видим лишь отдельные единичные попытки ее проявления. Таким образом, очаговый характер российского гражданского общества, вызванный трудным и исторически поздним формированием среднего класса и экономической базы его существования – массовой мелкой частной собственности, предопределил и неравномерность, фрагментарность процесса создания правового государства в России.

Подводя итог, можно сказать, что правовое государство и гражданское общество в автохтонной форме существуют только в западном обществе. В рамках восточной и евразийской (российской) цивилизации их существование невозможно без создания диффузной формы частной собственности и преобладания среднего класса в структуре общества.