Механизм уголовно-правовой охраны будущей жизни по законодательству России и зарубежных государств

Обобщение отечественного и зарубежного юридического опыта позволяет прийти к выводу о наличии различных механизмов, обеспечивающих (или призванных обеспечить) безопасность человеческого плода до его рождения средствами уголовного права.
К числу указанных механизмов, прежде всего, относятся следующие:

признание «умерщвления» плода человека до его рождения убийством;

применение к виновному в «умерщвлении» плода норм об ответственности за причинение вреда здоровью женщины и криминализация абортов, выполненных в нарушение тех или иных требований, установленных нормами позитивного законодательства.

При этом тот или иной механизм, выраженный в нормах соответствующего правового института, в конечном итоге, обусловлен концепцией, суть которой сводится в признании или непризнании человека до момента его рождения самостоятельным субъектом уголовно-правовых отношений (т. е. потерпевшим в уголовно-правовом смысле этого слова).

Первый из указанных выше механизмов уголовно-правовой охраны получил распространение в странах англо-саксонской системы права (США, Великобритания, Канада).

Так, согласно ч. 1 ст. 223 УК Канады, человек считается родившимся после полного отделения от тела матери в случае, если он отвечает признакам живорожденности. Вместе с тем, в соответствии с ч. 2 ст. 223 указанного закона, лицо совершает убийство и в том случае, если во время беременности женщины или во время родов причиняет плоду такой вред, который приводит к его гибели.

Как было указано Апелляционным судом Великобритании в обзоре судебной практики по делам об убийстве 1994 г., лицо, «нанесшее повреждения беременной женщине, в результате которых изначально жизнеспособный эмбрион рождается живым, но затем погибает», может быть признано виновным в убийстве. Впоследствии данное суждение, по свидетельству А. В. Гололобовой, было подтверждено палатой лордов.

При этом следует отметить, что человеческий плод до его рождения в рамках описанного механизма может рассматриваться в качестве потерпевшего от убийства:

только при условии достижения эмбрионом жизнеспособности (УК штата Иллинойс, Нью-Йорк, УК Канады, уголовное право Великобритании);
вне зависимости от стадии своего развития и, соответственно, жизнеспособности (УК штата Юта, Миннесота, Небраска, Аризона).

Что касается стран континентальной системы права и, в том числе, России, то законодательно данный механизм пока не получил законодательного оформления. Вместе с тем, в последнее десятилетие в РФ отчетливо прослеживается тенденция, связанная с признанием возможности самостоятельной охраны человеческой жизни до момента рождения.

Если касаться вопроса о предпосылках пересмотра того момента, с которого начинается самостоятельная охрана жизни человека средствами уголовного права, то, на наш взгляд, таких предпосылок, по меньшей мере, две:

развитие медицины и судебной медицины;
глобализация и интернационализация уголовного законодательства.

На страницах юридической литературы в последнее время все чаще высказываются суждения о необходимости пересмотреть момент начала уголовно-правовой охраны человеческой жизни2. В частности, Р. Шарапов, придя к выводу о том, что «юридически жизнь человека есть жизнь его мозга», предлагает считать убийством умышленное умерщвление плода в возрасте свыше 22 недель при отсутствии предусмотренных законодательством медицинских показаний2, поскольку к этому времени заканчивается процесс формирования клеток головного мозга эмбриона. Аналогичной позиции придерживается и А. Н. Попов, полагая, что к этому возрасту в соответствии с медицинскими данными ребенок готов к жизни вне утробы матери. При этом он справедливо отмечает, что в соответствии с нормативными актами в области здравоохранения, прерывание беременности при сроке свыше 22 недель называют преждевременными родами, а прерывание беременности до этого срока считается абортом.

При этом все чаще звучат предложения de lege ferenda, которые, на наш взгляд, можно разделить на две группы:

предложения о признании умышленного «умерщвления» жизнеспособного человеческого плода убийством (Р. Д. Шарапов, А. Н. Попов) и конструирование специальных норм об ответственности за умышленное или неосторожное умерщвление жизнеспособного плода, предусматривающих боле мягкое наказание, чем наказание, предусмотренное за убийство родившегося человека или причинение родившемуся человеку смерти по неосторожности соответственно (А. В. Малешина).

На наш взгляд, вторая группа предложений, сопряженных с внесением изменений в уголовное законодательство РФ, в большей степени соответствует реализуемой в настоящее время концепции непризнания человеческого плода до его рождения потерпевшим в преступлениях против личности. В рамках указанной концепции человеческий эмбрион независимо от достижения им жизнеспособности рассматривается исключительно как часть организма роженицы, о чем недвусмысленно свидетельствует содержание п. «г» ч. 2 ст. 105 УК РФ (убийство женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности) и ч. 1 ст. 111 УК РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, одним из альтернативных признаков которого является прерывание беременности).

Приведенные выше нормы действующего уголовного законодательства не наделяют эмбрион человека (даже при условии достижения им жизнеспособности) самостоятельной уголовно-правовой охраной. На самом деле, если наделять человеческий плод свойствами потерпевшего от убийства, нет никакой необходимости выделять состав убийства женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности. В соответствии с конституционным принципом равенства граждан перед законом всем гарантируется равная защита прав и свобод, в том числе – права на жизнь. Следовательно, причинение смерти беременной женщине, сопровождающееся гибелью плода, должно было бы охватываться составом убийства двух или более лиц (п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ).

В связи с этим нельзя не отметить и некоторую рассогласованность законодательных решений. Человек до его рождения не является потерпевшим от убийства. До указанного момента плод человека с позиции действующего уголовного законодательства рассматривается исключительно как часть организма матери. Соответственно, причинение вреда плоду расценивается только как причинение вреда здоровью беременной женщины. Так, даже умышленное прерывание физиологического развития плода человека на внутриутробной стадии образует состав ст. 111 УК РФ по признаку «прерывание беременности» и способно повлечь для виновного наказание в виде лишения свободы на срок от двух до восьми лет, что значительно ниже, чем наказание за убийство (ст. 105 УК РФ). В то же время, убийство женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности (п. «г» ч. 2 ст. 105 УК РФ), по степени общественной опасности приравнено к убийству двух или более лиц (п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ). Однако, если убийство беременной женщины не менее опасно, чем убийство двух человек, то почему умерщвление плода до его рождения менее опасно, чем убийство уже родившегося человека? Ответ на данный вопрос до настоящего времени не дали ни законодатель, ни судебная практика, ни доктрина.

Таким образом, по нашему мнению, необходимо либо приравнять умышленное умерщвление жизнеспособного плода до его рождения к убийству (что, как мы уже отмечали, предлагали сделать А. Н. Попов и Р. Д. Шарапов), либо дифференцировать ответственность за убийство двух или более лиц (п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ) и убийство женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности (п. «г» ч. 2 ст. 105 УК РФ) посредством градации типового наказания за их совершение.

В пользу первого из приведенных вариантов решения проблемы говорят интересы государства в области демографической политики. Существенное обострение демографической ситуации в стране, сокращение рождаемости и продолжительности жизни, общее старение нации заставляют некоторых исследователей задуматься об усилении уголовной ответственности за прерывание физиологического существования человеческого плода до его рождения.

Тем не менее, нам представляется, что человек охраняется нормами гл. 16 УК РФ не только как биологическое, но и как социальное существо. Смерть человека представляет собой не только гибель биологической особи, но и разрыв социальных связей. По утверждению С. В. Бородина, «было бы неправильно сводить понятие жизни человека лишь к биологическому процессу… Жизнь человека неотделима от общественных отношений». «Лишение жизни человека означает исчезновение его как биологической особи, и вместе с тем разрыв всех социальных связей, в которых состоял конкретный индивид», – резюмирует Р. Д. Шарапов2. При этом общественные отношения, участником которых является потерпевший, с позиции государства в ряде случаев представляются настолько важными, что заслуживают самостоятельной уголовно-правовой охраны, вследствие чего наделяются свойствами дополнительного объекта, влияя, тем самым, на дифференциацию ответственности за совершение преступлений против жизни. Однако участником общественных отношений человек может стать только с момента рождения, поскольку именно с данным моментом связано обретение им правоспособности (ст. 17 ГК РФ). Умерщвление плода до его рождения не влечет за собой негативных последствий в виде разрыва социальных связей потерпевшего, а потому менее общественно опасно.

Признанная в РФ концепция и соответствующий ей механизм уголовно-правовой охраны будущей жизни вызывает определенные нарекания, поскольку не позволяет привлечь к ответственности виновного в случае причинения такого вреда беременной женщине, который хотя и не повлек прерывания беременности, но привел к рождению ребенка с серьезными недостатками. Отмеченный пробел, безусловно, должен быть устранен в самое ближайшее время.

Наконец, еще одним механизмом, призванным обеспечить безопасность физиологического существования эмбриона человека является криминализация абортов. Данный механизм характерен для каждой из обозначенных выше концепций, связанных с признанием (или непризнанием) человеческого плода потерпевшим от преступления.

В связи с этим преступление, заключающееся в незаконном производстве аборта, известно подавляющему большинству государств. Различия кроются лишь в критериях криминализации и мерах ответственности.

Говоря о критериях криминализации абортов в РФ, соответствующую норму УК РФ следует оценить крайне критично. Избранный законодателем критерий (производство аборта лицом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля1) вряд ли отражает общественную опасность данной группы деяний и, соответственно, способствует обеспечению прав личности.

В связи с этим небезынтересно обратиться к зарубежному опыту в указанной сфере.

Так, УК Латвии устанавливает ответственность за производство аборта в тех случаях, когда данный вид оперативного вмешательства осуществляется:

лицом, имеющим на это право, вне больницы или другого лечебного учреждения или в лечебном учреждении, но без законного основания;
в антисанитарных условиях или лицом, не имеющим права на производство аборта.

УК Республики Беларусь и Республики Казахстан предусматривают ответственность как за производство аборта лицом, не имеющим необходимого медицинского образования (производство аборта таким лицом всегда незаконно), так и за незаконное, т.е. производимое с нарушением установленной процедуры, производство аборта лицом, имеющим такое образование.

Именно нарушением процедуры производства аборта, на наш взгляд, обусловлена общественная опасность рассматриваемой группы преступных деяний. И именно данный признак должен найти свое отражение в диспозиции ст. 123 УК РФ.

Подводя итог, необходимо отметить, что несмотря на то, какая именно концепция избрана законодателем и воплощается в правоприменительной деятельности, человек с момента зачатия и до момента биологической смерти должен непрерывно охраняться средствами уголовного права. Именно в этом состоит, пожалуй, главное его предназначение.