Мир человека в слове Сергея Дурылина

Автор: Молчанов П. 

Жизнь и литературное творчество Сергея Николаевича Дурылина (1886-1954) недостаточно полно известны современ ному читателю, лишь литературоведы и профессиональные любители театра знают его как авторитетного исследователя русскоевропейских культурноисторических связей и творче ства русских писателейклассиков и художников. В 1930-40-е годы он опубликовал более 500 работ по филологии и истории русского зарубежного театра, а его монография «Мария Нико лаевна Ермолова» была признана театроведами лучшей био графией актрисы. 

Несколько изданий выдержала и вышедшая в серии ЖЗЛ книга С.Н. Дурылина «М.В. Нестеров в жизни и творчестве». Малоизвестен тот факт, что, несмотря на проти воречивые условия общественнополитической жизни нашей страны в 20-е годы прошлого столетия, он оставался глубоко верующим, воцерковленным человеком: в 1920 году был руко положен в сан священника, служил в храме святого Николая Мирликийского в Кленниках, на московской Маросейке, был дважды подвергнут аресту и ссылкам за свою пастырскую дея тельность.

С конца 1930х годов С.Н. Дурылин стал работать в Институте мировой литературы в Москве, чуть позже — в Ле нинградском институте театра и музыки, а с 1945 года — про фессором ГИТИСа на кафедре истории русского театра. Мас штаб дарования С.Н. Дурылина и его место в истории русской культуры только сейчас начинают осознаваться в полной мере и выходят из тени незаслуженного забвения — в частности, это касается публикаций в последние годы его романа «Колокола» и семейной повести «Сударь кот», которая была напечатана в журнале «Москва» в 2009 году (№№ 23) — в год 55летия со дня кончины писателя.

Именно эта повесть С.Н. Дурылина привлекла наше вни мание. Посвящена она другу писателя — художнику Михаилу Васильевичу Нестерову, который высоко оценил эту автобио графическую книгу и оставил о ней такую запись в альбоме С.Н. Дурылина: «Дорогой, старый друг мой Сергей Николае вич! Прочитанная мною повестьхроника Ваша о людях, Вам близких, дорогих, о радостных и тяжелых воспоминаниях, о победном конце, о торжестве их прекрасной жизни над “сквер ной” житейской, где все так ярко, талантливо, художественно обобщено в цельное художественное произведение, не раз вос хитила меня, взволновала до слез, и слезы эти были благодат ными слезами. За это сердечно благодарю Вас. … Благодарю Вас за радость, испытанную мной при чтении этой трогатель ной, волнительной повести. Обнимаю Вас, нежно целую, лю бящий Вас Михаил Нестеров». Или еще один его отзыв: «Отличную книгу вы написали. Это лучшая ваша вещь. … Там не только хороши лирические места. Там и трагические места есть: они еще сильнее действу ют. Вот это ваше, настоящее. Вы здесь художник. Это для меня дорого…».

Весьма своеобразно название повести — «Сударь кот». По сле ее прочтения М.В. Нестеров настойчиво предлагал Дуры лину изменить заглавие, но автор этого не сделал. По мнению Антона Аникина и Александра Галкина, написавших после словие к публикации повести в журнале «Москва», «здесь ви ден художественный канон Дурылина: вывести на первый план косвенную, незначительную деталь, чтобы за ней раскрыть большой, напряженный мир людских характеров и судеб. Это свойство его образного мироощущения»2. На наш взгляд, в таком названии автор повести сконцентрировал не «незначи тельную деталь» художественной канвы текста, а житейскую историю важнейшего персонажа повести, неразрывно связан ную с судьбами главных героев, — историю кота, которого Ду рылин любовно назвал сударь кот, хотя настоящей его кличкой было обычное имя Васька.

Повесть «Сударь кот» была напи сана в 1924 году, в тяжелые для автора времена, во время его высылки из Москвы в Челябинск. Действие ее происходит в некоем городе Хлынове (давнее название Вятки), по замыслу автора символизирующем всю судьбу Отечества. Это связано с тем, что автор отразил в своей повести картины московско го быта конца XIX века, свой московский духовный опыт, по скольку он родился в Москве. Перенесение места действия в российскую провинцию — это выразительный «художествен ный прием, позволяющий достичь ширины и глубины обоб щений»3. В «Сударе коте» отобразились воспоминания детства Дурылина, история его родной семьи — в повести это история купеческой семьи Подшиваловых, ведущаяся с его прапрадеда Ивана Парфеновича. Даже имена отца мальчика и его самого сохранены — Николай и Сергей. Особое внимание в повести автор уделяет трагической любви родной тетки его отца — Ари ны — и молодого приказчика Петра, переросшей в личностную драму и явившейся кульминационной основой всего хода по вествования.

Получив жесткий отпор со стороны отца к согла сию на брак с любимым человеком — Петром Ручкиным, Ари на дает обет безбрачия и в день предполагаемого сговора уходит в монастырь, являя там собой образец настоящей монашеской кротости, благочестивого жития, что впоследствии приводит на стезю благочестия и духовного «жития» и самого отца Ари ны — купца Подшивалова. Петр же, так до конца дней и не на шедший своего личного счастья, остается всю жизнь верным своей первой и единственной любви, также ведет праведную жизнь в миру и уже на смертном одре вновь после долгих лет разлуки встречает свою Арину, теперь уже инокиню Иринею, которая молится за него, и передает ей единственное, что было ему дорого в жизни, — своего любимцакота и золотой портси гар с его изображением, которые становятся для автора как бы «нитью преемственности», связующим звеном от одной жизни к другой. Интересна история этого кота — некогда благодаря ему Петр внезапно застал грабителей и спас семейный капитал купцов Подшиваловых — в благодарность за то для него был изготовлен упомянутый золотой портсигар с изображением кота.

Портсигар этот становится впоследствии семейной ре ликвией и много лет спустя переходит по наследству к автору повествования. То есть для автора образ и символ кота стано вятся как бы образом и символом истории своей семьи, своего детства, своего детского внутреннего мира. __ Совершенно неповторима словесная организация текста повести. Несомненно, в работе над произведением сыграло огромную роль беспрерывное самосовершенствование авто ра: учеба в бывшем Благородном пансионе при Московском университете, работа в издательстве «Посредник», встречи с Л.Н. Толстым, В.В. Розановым, М.А. Волошиным, Н.А. Бер дяевым, священником Сергием Булгаковым и многими други ми выдающимися мыслителями и деятелями культуры России начала ХХ века. С.Н. Дурылин учился в Археологическом ин ституте по специальности «Литература и искусство», занимал ся в поэтическом семинаре Андрея Белого, был членом кружка «Молодой Мусагет». После путешествий по Северу он опубли ковал две книги очерков, а в 1920 г. стал членом Всероссийско го союза советских писателей. Повесть «Сударь кот» пронизана биографическими моти вами. Писатель вспоминает детство, давно ушедший мир ку печеской Москвы, в котором все было, как кажется с высоты прожитых лет, светло и радостно, люди верили и жили в страхе Божием. Неслучайно значительное место в лексической сис теме языка повести занимают различные лексикосеманти ческие группы церковной лексики — так, уже в самом начале текста зачин повести содержит целый ряд таких слов: «К бабушке, к матери Виринее, в монастырь мать ездила несколько раз в году на повиданье и на прошенье ее иноческих молитв всему нашему купеческому дому, но нас, детей, к ней брали не всегда, а непременно на Ивана Постного, двадцать девято го августа, на храмовый монастырский праздник…».

В этой фразе автор использует именование монашествующей (мать Виринея), именование обители (монастырь), именование об ращения к Богу (иноческие молитвы), и название церковного праздника («День Ивана Постного» — храмовый монастыр ский праздник Усекновения главы Иоанна Крестителя). Далее в тексте звучит вольный пересказ библейского предания об усекновении главы Иоанна Крестителя — это рассказ матери автора повествования в ответ на вопрос его брата о происхож дении праздника. По стилю этот рассказ напоминает манеру повествования русских народных сказок с их традиционным набором изобразительновыразительных средств: постоянны ми эпитетами, олицетворениями, антитезами, риторическими вопросами, инверсиями и др. — «…Ангелы Предтечину главу в землю скрыли, пустыня ее травою зеленой прикрыла и ук расила алыми цветами.

В Предтечев день алые цветы не рвут: кто сорвет, тому цветок алой кровью капнет. В Предтечев день круглого не вкушают; как принесли плясавице честную главу, пир в конце пира был: пред всеми гостями на серебряных блю дах плоды круглые лежали из царских садов наливные, а перед плясавицей, на пустом, на золотом ее блюде, честную главу положили. Царь в пущем страхе сидит; гости молчат; остановился пир при самом конце. Говорит плясавица: «Что ж вы, гости, сладчайших плодов из царских садов не вкушаете? Аль не слад ки?» А глянула — на блюдах у гостей не круглые плоды, а мерт вые главы…»5. В этом отрывке обращает на себя внимание то, как автор стилизует живую разговорную речь, вводя в рассказ стилисти ческие и понятийные славянизмы (глава, ангелы, вкушают, сладчайшие), и разговорные формы прилагательных (Предте чева глава, Предтечев день), и просторечнодиалектное слово плясавица. Обращает на себя особое внимание один эпизод в повести, когда речь идет о жизни Ариши в монастыре: «Когда через год, на Светлое Воскресение, Ариша в первый раз отпущена была к родителям, вошла, на образа помолилась, сказала приветли во: «Христос воскресе!» — и яичко бисерное подала отцу, он не узнал Аришу: и сказалато не «воскрес!» а «воскресе!», посла вянски, правильно, и похристосовалась истово, подуховному; лицом побледнела, похудела, но будто и возмужала, и нашла какоето спокойствие — будто на камень стала. «Чужая!» — мгновенно с тоскою подумалось прадеду, — но он скоро под чинился ее спокойствию, ее истовому навыку и, с какимто, в глубине зарожденным уважением посмотрев на нее, сказал: «Воистину воскресе!» — христосуясь, протянул ей крашенное сандалом гусиное яйцо. Прабабушка же попросту заплакала… Но он же и устыдил жену: — Что ты, мать! Свят день, а ты плакать! И Ариша с благодарностью посмотрела на отца. Она по нимала, что все прощено им и принят ее жребий».

В этом от рывке Дурылин акцентирует читательское внимание на том, как отец Ариши был поражен изменениями в облике дочери и тому, как она произнесла традиционную пасхальную форму лу приветствия: «Христос воскресе!» — с правильной формой аориста глагола, и, подчинившись ее спокойствию, ответил ей такой же грамматически правильной формулой ответа: «Воис тину воскресе!» Заметное место в повествовании занимает рассказ об иску шении матери Иринеи, когда она была, «будучи уже в средних летах, близких к преклонным, и пользовалась духовною поч тительностью соживущих. Она воскорбела духом, подпала под такую истому тоски и уныния, что попустила, по словам Марь юшкикелейницы, “возле себя бытии некоему духу смертно му”». В результате она заболела и слегла, отказавшись от по мощи врачей. И что же спасло мать Иринею? А спас ее простой скворец, живший в клетке у монахасвечника и принесенный им в келью к Иринее. От монаха скворец научился присловью: «Спаси Господи!» Дурылин пишет: «Найдя бабушку в крайнем унынии, монах порешил, что нужно помочь прогнать его и вся кое средство для того не худо, ибо, по святым отцам, уныние — смерть души прежде смерти тела, и, поглядев на своего старо го приятеляскворца, весело клевавшего в обветшалой клетке размоченные черные сухари и благодарившего за них своего хозяина теми двумя словами, которые одни он и знал из всех слов человеческих: «Спаси Господи!» — он подумал: «А тварь Божья разве человеку не на помощь дана, не на веселье?» — и тотчас взял своего скворца, обернув в старый подрясник, и принес к матери Иринее… Наутро, лишь только рассвело, проснулся скворец…, глянул глазком на бабушку и поздоровался с нею: «Спаси Господи!» Бабушка улыбнулась на него и, дождавшись первого удара колокола, позвала Параскевушку. — Поди, — сказала она, — в церковь и благословись у ма тушки игуменьи причаститься мне сегодня. И если благосло вит, скажи батюшке… С игуменьей бабушка беседовала долго и, прощаясь, при ке лейницах повторила: — Господь меня поднял! Навестил ее и монахсвечник, и она указала ему на скворца и сказала: — Спасибо тебе, отец. Утешил меня. Не хочу лишать тебя твоего питомца. Возьми. — Ан не возьму, — отвечал старик. — Он у тебя не жилец теперь, а житель. Небось у вас, монашек, ему лучше, чем у нас: не житье, а рай… «Спаси Господи!» — отозвался скворец. — Слышишь, подтверждает! И ушел от нее радостный. Бабушка поднялась с постели. Так кончилось ее искуше ние, и в рассказе о нем у келейниц про скворца намекалось, что он «смертного» выгнал от бабушки, а бабушку оборонил».

В этом бесхитростном рассказе поражает чудо человеческого слова, произнесенного старым скворцом — птицей небесной. Это традиционное присловье, без которого немыслима речь русского человека, — «Спаси Господи!», которое порой дейст вительно спасает от несчастья. Кроме того, интересно употреб ление в реплике монахасвечника слов жилец и житель. Эти слова по своему происхождению однокоренные, по сути дела, словообразовательные синонимы, однако в данном контексте они выступают как антонимы. Слово жилец в речи монаха ис пользуется с временным оттенком, то есть как «поселивший ся на время», а слово житель наделено иным значением: «тот, кто будет жить постоянно», поскольку у него будет «не житье, а рай». Остается только удивляться, как автор может только одним словом или короткой фразой передавать глубочайшие оттенки смысла, заключающие в себе самые сокровенные че ловеческие мысли, переживания, эмоции, движения души. Выражаясь гоголевским языком, можно сказать, что у С.Н. Дурылина «что ни слово — то и подарок». В данной работе нами затронуты лишь некоторые элемен ты лексической организации текста повести С.Н. Дурыли на «Сударь кот».

В целом это замечательное произведение по праву можно поставить в один ряд с такими бессмертными творениями русской литературы, как романы И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, И.С. Шмелева. Произведени ям Дурылинапрозаика еще только предстоит найти для себя благодарного читателя и вдумчивого исследователя, ибо в его творчестве каждый сможет открыть для себя неисчерпаемые золотые россыпи выразительнейшего русского Слова.