Древние славянские языки: терминологическая и семантическая дифференциация

Отечественная лингвистика использует ряд терминов для обозна-чения либо одинаковых, либо весьма близких процессов и явлений, связанных с историей славянской письменности. Речь идет о так называемом славянском языке, которым часто подменяются сходные, но не одинаковые дефиниции, а именно: старославянский, церковнославянский, древнерусский языки. Зачастую смешение разных языковых феноменов и терминов, их обозначающих, ведет к неприемлемому толкованию ряда важных исторических явлений. Поэтому необходимость в четкой дифференциации их отчетливо ощущается современным пытливым умом.

Итак, старославянский язык – древнейший литературнопись¬мен¬ный язык славян, зафиксированный в памятниках XХI в., продолжавших литературную традицию переведенных в IX в. Константином (Кириллом) и Мефодием и их учениками с греческого языка христианских церковных книг (Энциклопедия 1979: 331). Традиционно считается, что в его основу положен южномакедонский (солунский) диалект древнеболгарского языка. Как язык литературный он был богаче и шире своей непосредственной народноязыковой основы, особенно в лексическом отношении и вобрал в себя элементы других славянских языков, а также лексическое и фразеологическое богатство международных языков древней культуры – греческого и отчасти латинского.

Формулировка, приведенная выше, в настоящее время подверглась корректировке автором учебника «Старославянский язык» проф. МГУ М.Л. Ремневой. Исследователь именует описанный выше язык как славянский (Ремнева 2004: 9), внося тем самым в устоявшееся понятие не только неточность, которая тиражируется и приобретает характер нового определения, по всей видимости, устраивающего многих в связи с распространением так называемой экономии речевых средств, но и явно противоречащего исторической и научной справедливости: известно, что собственно термина «славянский язык» без уточнения, какой именно язык имеется в виду, в науке не существует. В свое время А. Мейе в исследовании «Общеславянский язык», характеризуя данный языковой феномен, писал: «Мы будем назвать этот язык старославянским» (Мейе 1951: 7). Безусловно, такое определение не раскрывает специфику реалии, а лишь указывает на то, что речь идет, вопервых, о языке, входящем в славянскую семью; вовторых, о его древнем состоянии. Несмотря на это обстоятельство, термин оказался устойчивым и традиционно используемым в качестве названия вузовского курса, с которого начинают преподавать цикл предметов под названием «Древние языки». Старославянский язык не был разговорным, он был задуман как письменный наддиалектный нормированный язык, язык литературный, богослужебный. Причем необходимо сказать, что братья Кирилл и Мефодий, а также их ученики реально создали не язык, а азбуку. Язык же создавался, как указывалось, в процессе перевода греческих книг. Лингвисты его относят к числу мертвых языков.

В научной литературе фигурируют и такие термины, как древнеболгарский и древнецерковнославянский, каждый из которых характеризует ту или иную сторону данного языкового феномена. Так, древнеболгарским старославянский язык может называться потому, что в его лексической, фонетической и грамматической системе отразились фонетические и грамматические особенности одного из болгарских диалектов. В термине древнецерковнославянский отражается специфика его исторического назначения: это язык первых славянских переводов в его отношении к сложившимся позднее местным разновидностям (изводам, редакциям) церковнославянского языка.

Термин же древнеславянский язык ввел в отечественную лингвистику акад. Н.И. Толстой для обозначения позднего церковнославянского языка, который функционировал в качестве общего литературного языка восточных и южных славян вплоть до XVIII в.

Церковнославянский (церковнославянский) – это в основе своей старославянский язык, подвергшийся «редакции» переписчиками текстов, носителями языка повседневного общения. Так, если текст переписывался на древнерусской земле, то этот язык называется церковнославянским русского извода, если на южнославянской территории, то, впитывая особенности конкретного языка, он становился церковнославянским языком болгарской или сербской редакции. Известно, что следы значительного древнерусского влияния несет на себе язык Остромирова Евангелия 10561057 гг., самого раннего книжнолитературного памятника Древней Руси. В настоящее время это язык Православной Церкви.

Что же касается древнерусского, то это язык древнерусской народности, сформировавшийся в древнерусском государстве (Киевская Русь) в основном на базе диалектов близкородственных восточнославянских племен. Время его существования (письменная эпоха) – XIXIV вв.

Сказанное выше – истина, известная всем специалистам в области истории русского языка, а также тем, кто интересуется вопросами происхождения славянской письменности, деятельностью Первоучителей, особенностями происхождения и функционирования древних славянских языков.

Основная же цель данной статьи состоит не столько в том, чтобы четко дифференцировать перечисленные явления и способы их языковой номинации, сколько в том, чтобы разъяснить конкретному индивидууму суть вопроса, касающегося специфики функционирования и роли церковнославянского языка в процессе формирования древнерусского литературного языка. Причем сделать это с позиций современной трактовки проблемы, которая неоднозначно истолковывается в среде лингвистовисториков.

Известно, что в отечественной университетской и институтской традиции курс старославянского языка прочно занимает место историколингвистического введения в научное изучение русского и других славянских языков. Именно этот курс дает фактическую и методологическую основу для овладения элементами сравнительноисторического анализа и, следовательно, обеспечивает реализацию требований историзма в лингвистическом образовании будущих филологов, приобретая тем самым важное методологическое значение в филологическом образовании, готовит студентов к углубленному пониманию литературных и языковых процессов эпохи Средневековья. Такими словами начинает ведение в старославянский язык профессор МГУ М.Л. Ремнева (Ремнева 2004: 5). Безусловно, все выше сказанное на сегодняшний момент не может подвергнуться какойлибо критике, так как представляет собой неоспоримое явление.

Что же касается рассуждений автора относительно глубины влияния церковнославянского языка на весь ход развития русского языка и русской литературы, то они настолько прямолинейны, а частью просто парадоксальны, что начинающий студент или просто человек, интересующийся историей русской словесности, будет пребывать в состоянии недоумения: оказывается, не существовало древнерусского литературного языка, а вся наша литература вплоть до XVIII века писалась поцерковнославянски! Из чего, таким образом, следует, что «Слово о полку Игореве», «Слово Даниила Заточника», «Повесть временных лет», «Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским», «Житие протопопа Аввакума», «Повесть о Петре и Февронии Муромских» и вся многовековая древнерусская литература использовала церковнославянский язык. Безусловно, его роль огромна и оригинальна, так как именно церковнославянский язык выполнял так называемую барьерную функцию, т.е. на нем не было и нет ни одного скольконибудь «непристойного», жанровостилистически «сниженного» текста. Не умаляя положительной роли церковнославянского языка, который оказал значительное влияние на формирование приемов и способов литературного употребления русского языка, необходимо всетаки пояснить, что языковая ситуация периода формирования древнерусского литературного языка складывалась далеко не так прямолинейно и просто, как об этом говорит проф. Ремнева, заручившись поддержкой авторитетных рецензентов (д.ф.н. проф. А.А. Волков, д.ф.н. проф. Е.А. Глинская и др.) и опираясь при этом на знаменитые «Тезисы Пражского лингвистического кружка».

С рядом положений проф. Ремневой типа: «Ко второй половине ХХ в. в научной палеославистике обозначился принципиально новый подход к старославянскому языку как к языку славянской культуры, созданному Константином Философом и Мефодием в соответствии с требованиями социальнокультурного развития эпохи Средневековья и функционировавшему в славянских странах православной ориентации вплоть до начала национальных движений»; или: «Старославянский язык – не только язык Церкви, но науки и культуры», – мы, безусловно, согласны. Но вызывают возражение ее мысли относительно того, что: «Историческим продолжением старославянского языка стал церковнославянский язык восточнославянского извода, являвшийся на Руси литературным языком вплоть до XVIII в.» или: «Церковнославянский язык с XXI в. становится книжнолитературным языком восточных славян, при этом в Древней Руси он складывается в результате усвоения старославянских традиций в древнерусских условиях». Или: «Можно говорить о двух вариантах нормы церковнославянского языка, реализовавшихся в памятниках разных жанров, – строгой и сниженной. Первая реализовывалась в богослужебной литературе, переводной с греческого, в ораторской прозе, в житиях. Вторая – в языке летописей, словах, повестях».

Из приведенного выше следует главный вывод: в древнерусском государстве не было места для древнерусского языка! Ему отводилась роль «домашнего» языка, т.е. разговорного, но не письменного. И такую ситуацию проф. Ремнева «наблюдает» вплоть до XVIII в. Если принять точку зрения исследователя, то тогда как быть с произведениями типа «Праздник кабацких ярыжек», «Повесть о Ерше Ершовиче», «Домострой» и т.п.? Разве можно квалифицировать языковую ситуацию как сниженный церковнославянский язык, например, в таких текстах: «Июня в 24 день в первом часу дни пришли к нам паши его под город. И крымский царь наступил на нас со всеми великими турецкими силами. Все наши поля чистые орды нагайскими изнасеяны: где у нас была степь чистая, тут стала у нас однем часом людми их многими, что великие и непроходимые леса темныя…» («Повесть об азовском осадном сидении донских казаков»). Или: «Я, братия моя, видал антихристатово, собаку бешаную, – право, видал, да и сказать не знаю как. Некогда мне печалну бывшу и помышляющу, как приидет антихрист, враг и коим образом, да сидя, молитвы говоря, и забылся, понеже не могу стоять на ногах, – сидя молюся окаянный…» («Житие протопопа Аввакума, им самим написанное»). «Сниженность» этих текстов очевидна, а вот «церковнославянизмость» – сведена к нулю. И такого рода примеров – огромное количество. Непонятно, как можно говорить о церковнославянской языковой стихии, имея в виду следующие слова из «Слова о погибели Русской Земли» (XIII в.): «О светло светлая и украсно украшенная земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубравами чистыми, польми дивными, зверьми разноличными, птицами бещисленными, городы великыми, селы дивными, винограды обительными, домы церковными, князьми грозными, бояры честными, вельможами многами! Всего еси испольнена земля Русская, о правоверная вера христианьская!» Если «препарировать» предложенные тексты, относящиеся к разным векам, то церковнославянизмов в них – минимум. Причем, даже не беря во внимание литературное наследие протопопа Аввакума, исследователь сталкивается с таким явлением, как употребление последних с явно сатирической коннотацией, когда сознательно противопоставляются книжнославянские, связанные с религиозной сферой, и «простые российские» словесные ряды, связанные с реальной жизнью. Например: «…потчуют его. И егда хмель приезжаго человека преможет, и разопьется, и ведром пива голянских напоят, и примет… щит наготы, поострит кулаки на драку, вооружит лице на бой, идут стрелы ис полиниц, яко от пружна лука, и каменьем бывает бьет пьяница…» («Праздник кабацких ярыжек»). 

Надо сказать, что вопрос о происхождении древнерусского литературного языка в большой науке до сих пор не считается окончательно решенным. Историкам языка известно большое число имен выдающихся ученых прошлых веков и нашего времени, которые часто давали языковой ситуации периода Киевской Руси диаметрально противоположные характеристики. Речь идет об исследованиях академиков и профессоров И.И. Срезневского, А.А. Шахматова, А.И. Соболевского, С.П. Обнорского, А.М. Селищева, В.В. Виноградова, Ф.П. Филина, Г.О. Винокура, Л.В. Щербы, Б.А. Ларина, Н.А. Мещерского, Б.А. Успенского, Д.С. Лихачева, А.И. Горшкова и многих др.

Нам более всего импонирует точка зрения проф. А.С. Львова, который на основе исследований лексики «Повести временных лет» пришел к такому заключению: «Древнерусский литературный язык по своей природе восточнославянский, но «окниженный» в разной степени в зависимости от темы и целей сообщений» (Львов 1975: 35).
Ведь если бы не существовало древнерусского языка, как мыслит проф. Ремнева, то откуда бы взяться «Словарю древнерусского языка XIXIV вв.» в десяти томах, выведшего из числа своих источников церковноканоническую литературу (Евангелие, Апостол, Псалтирь, книги Ветхого Завета) (СДРЯ 1966).

Вопрос об основе русского литературного языка и, следовательно, о характере древнерусского литературного языка (или языков) остается открытым. Поэтому, даже такой авторитетный исследователь, каким является ныне здравствующий проф. А.И. Горшков, считает возможным говорить только о рабочей гипотезе по отношению к решению столь сложной проблемы, изложенной им в учебном пособии «Теория и история русского литературного языка» (Горшков: 1984). Несмотря на то, что пособие издано в 80е годы XX века, никаких новых открытий в этой области на протяжении последних лет не было сделано, а потому прямолинейность, с которой проф. Ремнева решает столь сложную проблему, вызывает не только возражение, но и убеждает в том, что подобные заявления «смутят» незрелые умы как студентов, кому адресован учебник, так и всех тех, чьи познания в области истории русского литературного языка, роли церковнославянского языка в его судьбе, минимальны и неустойчивы.
Таким образом, необходимо дифференцировать между собой понятия: старославянский (но не славянский!), т.е. древнейший письменный литературный язык всех славян, с помощью которого был осуществлен перевод с греческого Святого Писания; и церковнославянский (старославянский с элементами живой славянской (восточной, южной) речи), роль которого в становлении русского литературного языка до сих пор однозначно не определена. Но при этом она явно позитивная (вспомним знаменитый ломоносовский трактат «О пользе книг церковных в российском языке»), в конечном итоге способствовавшая тому, что русский литературный язык стал одним из самых богатых языков мира.

Что же касается древнерусского литературного языка, он, безусловно, существовал, как существует по сию пору великая древнерусская литература, которая была создана именно на древнерусском литературном языке, чье истинное происхождение, возможно, будет установлено. Хотелось, чтобы при этом исследователи руководствовались идеей: минимум «квасного патриотизма», максимум фактического материала, плюс реальная, а не завышенная оценка роли церковнославянского языка в процессе становления его славянского собрата.

1.    Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка: учебное пособие. М., 1984.
2.    Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975.
3.    Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951.
4.    Ремнева М.Л. Старославянский язык: Учебное пособие. 2-е изд., испр. М., 2004.
5.    Словарь древнерусского языка XI-XIV вв. Введение, инструкция, список источников, пробные статьи / Под ред. Р.И. Аванесова. М., 1966.
6.    Русский язык. Энциклопедия / Под ред. Ф.П. Филина. М., 1979.