| Древнерусская письменность |
Автор: Михайлов П. Б.Наследие каппадокийцев в древнерусской письменностиВ отечественной науке широко распространено мнение о том, что на ранних этапах русской истории культурный потенциал русского народа находился на весьма низком уровне. Так, выдающийся ученый Е. Е. Голубинский в своей многотомной работе по истории Русской Церкви утверждал, что в домонгольский и даже московский периоды «…просвещением нашим было …при совершенном отсутствии всякого действительного просвещения или научного образования одна простая грамотность, одно простое умение читать». Отметим, что для культуры, которая формируется как христианская культура, именно книга, то есть фиксированный священный текст, является главным фундаментом. В этом свете утверждение Голубинского о наличии у нас лишь элементарной грамотности и отсутствии просвещенности означает, что новообращенный древнерусский христианин находился в состоянии человека, который способен услышать слово Откровения, но не способен его понять, просветиться им.Как отмечает ряд современных исследователей древнерусской литературы , в перечне переводных книг наблюдается интересный феномен, наталкивающий на серьезные размышления, — корпус славянских переводов так называемого «золотого века» славянской письменности (IX–Х вв.) совпадает по своему составу с библиотекой крупного византийского монастыря, естественно ориентированной на аскетические и богословские сочинения, а не с придворной библиотекой византийского императора в Константинополе, формировавшей тип светского образования и воспитания, включавшего в себя как античные, так и современные внецерковные образцы. Прямым следствием этого для Древней Руси и других славянских народов стало принципиальное отсутствие школы, представление о которой стало появляться на Руси лишь со времен Максима Грека. Вероятно, именно это обстоятельство вызывает у столь выдающегося историка такую резкую оценку. В жанре переводной литературы в составе древнерусской письменности первостепенное место, безусловно, принадлежит переводам Священного Писания, а также книгам, имевшим прямое богослужебное употребление. Количество списков этих переводов на церковнославянский язык не сопоставимо ни с переводами святых отцов, ни с каноническими книгами. По статистическим данным конца XIX в., библейские и богослужебные переводы составляют около 70 % от общего числа переводов в период с XI по XIV вв. Качество же и уровень тех библейских переводов, что были сделаны равноапостольными Кириллом и Мефодием, являются во многих отношениях образцовыми и новаторскими. Итак, наличие хорошо развитого библейского и богослужебного раздела в древнерусской письменности с очевидностью может свидетельствовать о том, что слово Божие на Древней Руси прозвучало. Однако, чтобы составить себе представление о том, насколько оно было расслышано и понято, необходимо обратиться к другому материалу, который призван способствовать адекватному восприятию и верному пониманию Св. Писания и богослужения. Очевидно, что такую функцию в общем комплексе христианских наук призваны осуществлять экзегетические разделы. Применение структурного метода исследования позволяет отобрать в богатом репертуаре древнерусской письменности два памятника с тем, чтобы предметно показать возможную степень восприимчивости древнерусского сознания к евангельской вести. Я предлагаю обратиться к «Шестодневу» Иоанна Болгарского, написанному в X в., и к переводу Тринадцати избранных гомилий свт. Григория Богослова, выполненному также около X в. Темы, которых касаются два упомянутых источника, имеют принципиальное значение в общем строении христианского вероучения. Учение о творении мира имеет как апологетическое, так и катехетическое значение, следовательно, важно для новообращенного народа. В свою очередь Слова свт. Григория Богослова содержат весь универсум христианских представлений о мире и Боге, Церкви и человеке, а прекрасное исполнение в соответствии с законами античного риторического искусства делает их недосягаемыми образцами христианской проповеди, плодотворно использующей самые благородные плоды человеческого гения. Свт. Василий Великий составил свои беседы о шести днях творения около 370 г. То было время, когда христианство становилось универсальной религией в пределах исторической ойкумены. Поэтому основной задачей, стоявшей перед свт. Василием, было отвержение разноголосицы языческих представлений о происхождении и существовании мира и утверждение библейского понимания творения мира и промысла Божия о нем. При этом свт. Василий использовал многие естественнонаучные представления античности. Двумя основными направлениями мысли святителя стала историческая перспектива, имеющая своей отправной точкой божественное творение мира, иными словами — категория времени, и, условно говоря, естественная перспектива, категория пространства, представляющая собой сумму знаний по всем разделам естественных наук того времени — космологии, астрономии, географии, физики, анатомии, зоологии, ботаники. Обе универсальные категории бытия оказались у свт. Василия наполненными новым, христианским содержанием — верой в бытии Бога, Творца и Промыслителя. Таким образом, великий каппадокиец создал универсальную христианскую энциклопедию естественных наук. Подобная постановка вопроса была для просвещенного эллина весомым аргументом истинности христианской проповеди, поскольку многие доводы для этого свт. Василий извлекал из сокровищницы греческой философии, богатой интенсивными прозрениями единобожия. Обращение свт. Василия Великого к темам возникновения и существования мира характерно также в том отношении, что для средневекового типа мышления чрезвычайно значима направленность испытующего взора на внешний мир. Наибольшей силой доказательности обладал не столько формальный закон дедукции, сколько наглядность доказательства. Так что даже спекулятивные, то есть умосозерцаемые реалии представлялись максимально вещественно и зримо. Таким образом, внутреннее содержание сознания находило свое выражение в категориях бытия. Вероятно, именно это обстоятельство обеспечило устойчивую популярность толкованиям свт. Василия на книгу Бытия на протяжении всех Средних веков. Известно около 125 Шестодневов разных авторов, которые унаследовали от свт. Василия его миссионерский прием. Необходимость написания сочинения подобного рода насущна для всякого народа, обретающего свою национальную идентичность на основе христианского вероучения. Знание своего прошлого обретает значимость лишь будучи встроено в общемировой исторический и сакральный контекст. Потребность в этом актуальна для народа, который отстаивает свое право на существование перед лицом других культурных и исторических альтернатив. Поэтому не случайно, что так называемые «великие хроники» античности и Средних веков Евсевия Кесарийского, Павла Орозия и Проспера Аквитанского начинались с изложения шести дней творения мира. Многие хроники отдельных европейских народов оставались верными парадигме всемирного течения местных историй в русле единой человеческой истории, устремленной к своему небесному свершению. В этой связи достаточно вспомнить «Историю франков» Григория Турского, который в VI в. начал свой труд с момента творения мира, придавая тем самым смысл и назначение истории своего народа. Иоанн, экзарх Болгарский, автор славянского «Шестоднева», жил в период расцвета Первого Болгарского царства при царе Симеоне (893–927). Кроме «Шестоднева» известен также его перевод фрагментов из «Источника знания» преп. Иоанна Дамаскина. Он был последователем богатейшей переводческой и миссионерской традиции просветителей славян и активно использовал их принципы словообразования, которые сформировали в древнеславянском языке целый языковой пласт, необходимый для абстрактного мышления, а, значит, и богословия. Как пишет первый русский исследователь «Шестоднева» Иоанна К. Ф. Калайдович, «чистота и ясность в слоге Иоанна… свидетельствует о довольной обработанности языка Словенского в X веке» . «Шестоднев» Иоанна, экзарха Болгарского, является компилятивным сочинением, в котором доля свт. Василия Великого наиболее значительна по сравнению с другими источниками — «Шестодневом» Севериана Гавальского и другими сочинениями как христианских авторов, так и Аристотеля с Платоном. Не случайно на протяжении веков «Шестоднев» экзарха Болгарского приписывался свт. Василию Великому. По сути это произведение является подробным комментарием к толкованию свт. Василия, воспроизводя распространенный средневековый жанр толкований второго уровня. «Что краснее, — пишет автор славянского «Шестоднева», — что ми сладчайше боголюбцем, иже по истине жаждят жизни вечныя, не ежели присно Бога не отступити мыслию и поминати Его добрыя твари» . Он остается верным завету своего великого предшественника свт. Василия, находившего неисчерпаемый источник восхищения в деяниях божественного творения мира. Тринадцать слов свт. Григория Богослова были отобраны из общего числа его проповедей и переведенны на древнеславянский язык в X в. В Первом слове о богословии, есть замечательные строки, которые вполне созвучны основной мысли «Шестоднева» свт. Василия —обнаружении и умосозерцании Бога по Его делам, ибо Сам Бог остается неведомым для человеческого сознания: «поскольку всякая разумная природа, — пишет Григорий, — хотя стремится к Богу как первой причине, тем не менее не может постигнуть ее, то, изнемогая от желания… и не вынося этих мучений, она отправляется в новое плавание с тем, чтобы… из красоты и благоустройства видимого познать Бога, используя способность видеть как руководство к невидимому, но при этом в великолепии видимого не потерять из виду Бога» . В этом фрагменте представлен характерный для каппадокийцев способ богословствования, когда принципиальная неспособность человека говорить и мыслить о Боге, используя сверхъестественные средства, которыми он не обладает, компенсируется дарованной Богом возможностью ограничиваться доступными и обыкновенными ресурсами познания, которые для того должны быть доведены до возможного совершенства. Таковы установленные Богом условия возможности познания, которые однако вовсе не исключают эсхатологической перспективы более совершенного познания по слову апостола Павла — «теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь я знаю лишь отчасти, а тогда познаю, подобно тому, как я познан» (1 Кор 13:12). Слова свт. Григория Богослова в славянском переводе получили широкое распространение благодаря тому обстоятельству, что в своей более поздней редакции некоторые из них вошли в круг уставных чтений на определенные церковные праздники. Издатель древнего списка XI в. этих проповедей А. С. Будилович отмечает, что «славянский перевод слов Григория Богослова всегда поражал своею темностию и неудобопонятностию всякого, кто приступал к чтению этого памятника после ознакомления с прекрасными славянскими переводами Евангелия или с изящным толкованием… Василиева Шестоднева» . При этом не будем забывать, что проповеди свт. Григория Богослова являются безусловной вершиной не только с точки зрения христианских ценностей. У свт. Григория происходит возрождение классических литературных форм, благодаря наполнению их новым, христианским содержанием, что делает возможным появление христианской литературы, способной соперничать с античной в том, что касается жизненности и силы поэтической выразительности . Естественно перевод такого пласта христианской письменности, исключительно богатого с точки зрения разнообразия языковых средств и изощренности мысли, на молодой, еще не оформившийся язык было делом сложным. Будилович говорит, что борьба славянского языка «с богатейшим и прекраснейшим языком, какой создавал когдалибо человеческий гений, была, конечно, еще неравною, но она не была ни бесплодной, ни бесславной» . Любопытно было бы попытаться проследить принцип отбора, в соответствии с котором переводчик составил сборник Слов свт. Григория. Сюда входят проповеди, сказанные на определенные церковные праздники — Крещение, Рождество, Пятидесятницу, два слова на Пасху, причем последнее особенно известно тем, что заключает в своей великолепной краткости всю священную историю человеческих чаяний и обретений Бога; «Слово на погребение свт. Василия Великого». Кроме того, было переведено «Слово обличительное» на Юлиана Отступника, а также первые два Слова из пяти о богословии, которые являются драгоценным достоянием православного богословия: первое, направленное против еретика Евномия, и второе, посвященное собственно троическому богословию. Догматическое, экзегетическое и апологетическое содержание в нерасчленимом единстве проникает всю структуру выбранных для перевода на древнеславянский язык проповедей. Итак, бесспорно можно говорить о весьма интенсивном присутствии вселенской богословской мысли Церкви в лице ее самых замечательных представителей в древнерусской письменности. Отсутствие просвещения на древнерусской земле для нас означало бы неуспех христианской проповеди, однако славянские народы оказались восприимчивы к вести Христовой, породив для ее выражения новый язык, создав органичные и адекватные языковые средства. Объявление: |
|||||||
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|