| Отношение иерархов РПЦ к государственной власти |
Автор: Белоногова Ю. И.Отношения иерархов Русской Православной Церкви и государственной власти в начале XX в.Русскую Православную Церковь с 1721 по 1917 гг. официально возглавлял царь. «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния». В этом смысле император в акте о наследии престола от 5 апреля 1905 г. именуется главой Церкви . Государь осуществляет управление Церковью посредством Св. Синода. Его состав по количеству и рангу входивших в него людей на протяжении двух веков изменялся. В начале XX в. в состав Св. Синода входили три митрополита: СанктПетербургский (обычно он был первоприсутствующим), Московский и Киевский. Остальные (как правило, не больше четырех одновременно) назначались указом императора на различное время и считались присутствующими . Все указы и постановления выходили под штемпелем: «по указу Его Императорского Величества», и утверждались царем. «Оком Государевым» в Св. Синоде был оберпрокурор — чиновник, контролировавший ведение синодальных дел. В XIX в. он фактически превратился в полномочного министра, ответственного перед императором не только за соблюдением юридических норм, но и по существу. На деле именно от него зависел вызов тех или иных епископов в Синодальное присутствие. Имея право личного доклада императору, оберпрокурор влиял на назначение и перемещение иерархов на кафедры, подавал списки о наградах владык и священников орденами. В конце XIX–начале XX в. деятельность Св. Синода фактически стала тождественной политике, проводимой тем или иным оберпрокурором.Вопрос о власти царя в Церкви живо интересовал умы дореволюционных правоведов. Власть императора к началу XX в. рассматривалась уже как административная, не касавшаяся права изменять основные догматы, однако право даже на такую власть подвергалось сомнению. Был ли он «Богом поставленный блюститель и охранитель Православной Церкви», во всем ответственный лишь перед Одним только Богом, как писал Л. Тихомиров, или, как считал А. С. Хомяков, представитель народа, обладающий всей совокупностью народной власти, но не церковноадминистративной ? Первую точку зрения разделяли император и императрица, а поборниками второй являлось большинство иерархов. Как писал Л. А. Тихомиров в своей работе «Монархическая государственность» в 1905 г.: «Государство не может отказаться от собственного верховенства во всем, что касается отношений гражданских, политических, экономических и т. д. Повсюду, — где церковный союз переходит от чисто духовной и мистической области в сферу отношений общественных, государство не может отказаться от верховного над ними владычества и самый святой или иерархически высокий член Церкви есть такой же подданный государства» . Вопрос же состоял в том, как определить грань между духовной областью и гражданской, если государство — Православное, а Церковь — государственная. В начале XX в. епископат Русской Православной Церкви состоял из трех митрополитов — СанктПетербургского, Московского и Киевского, трех десятков архиепископов и больше сотни епископов. Их число росло постоянно, но незначительно. Например, в 1909 г. — 21 архиепископ и 118 епископов, в 1910 г. — 25 архиепископов и 116 епископов, в 1912 г. — 28 и 129, а в 1915 г. — 29 и 136. Как правило, часть из них (около двадцати) уже находилась на покое. Епископат больше чем на половину состоял из представителей так называемого «ученого монашества», то есть людей, получивших высшее богословское образование, защитивших магистерские и докторские диссертации по богословию или церковной истории, имевших достаточно большой опыт преподавания в духовных учебных заведениях, а также в разное время занимавших административные должности инспекторов и ректоров в семинариях и академиях. Нельзя не отметить весомого процента среди иерархов выходцев из вдовых священников, на 1907 год их было 38,9 % от общего числа иерархов, большинство из этих священников являлись выпускниками духовных академий . На 1905 г. епископов из вдовых священников только с семинарским образованием было 6 человек, а всего архиереев только с семинарским образованием — 9 архиереев из 130. «Карьера» епископа была сходна в чемто с карьерой чиновника, хотя классы Табели о рангах для духовенства отсутствовали. Образование начиналось с семинарии, продолжалось в Духовной академии, где и решалась судьба молодого человека. Студент или женился, или принимал монашеский постриг. В последнем случае его путь в какойто мере уже был расписан: его рукополагали в иеромонахи, затем он преподавал в семинарии или академии, занимал должность инспектора, а затем ректора в семинарии, потом инспекторство и ректорство в академии, затем епископство. Варианты в этой «служебной лестнице» состояли из различных комбинаций перехода из одной должности в другую. Таков был путь митр. СанктПетербургского Антония (Вадковского), архиеп. Новгородского Арсения (Стадницкого), еп. Саратовского Гермогена (Долганева), св. патриарха Тихона (Беллавина), будущего патриарха Сергия (Страгородского). Протопресвитер Г. Шавельский писал: «Надо было студенту духовной академии или кандидату богословия принять монашество, сделаться «ученым» монахом, — и этим актом архиерейство ему обеспечивалось. Только исключительные неудачники или абсолютные ни на что непригодные экземпляры — и то не всегда! — могли в своих расчетах потерпеть фиаско» . Слова «ученый монах» и будущий архиерей для того времени можно назвать синонимами. Возможно, немалую роль в этом сыграла деятельность митрополита Антония (Храповицкого), в годы ректорства в Московской и Казанской академиях постригавшего молодых людей без тщательного отбора. Многие из его постриженников потом уходили из Церкви. Эти молодые монахи вызывали нарекания многих . Благодаря сложившейся ситуации, в начале XX в. Русскую Церковь возглавлял самый образованный епископат за всю русскую историю. Это было время расцвета русской религиознофилософской мысли и богословия. Это проявилось в создании после революции уже за границей ряда высших духовных школ русскими эмигрантами. Но вместе с этим были высказываемы резкие и критические в адрес высшего духовенства замечания: «В предреволюционное время наш епископат в значительной своей части представлял коллекцию типов изуродованных, непригодных для работы, вредных для дела. Тут были искатели приключений и авантюристы, безграничные честолюбцы и славолюбцы, изнеженные и избалованные сибариты, жалкие прожектеры и торгаши, не знавшие удержу самодуры и деспоты, смиренные и «благочестивые» инквизиторы, или же безличные и безвольные в руках своих келейников» . Столь неприглядный моральный образ, созданный протопресвитером, является не просто проявлением нелюбви белого духовенства к ученому монашеству. Митрополит Евлогий (Георгиевский) в своих воспоминаниях описывает печальную картину упадка нравственности в духовных учебных заведениях. Он пишет о семинарии: «Попойки, к сожалению, были явлением довольно распространенным… Вино губило многих… К вере и Церкви семинаристы (за некоторым исключением) относились, в общем, довольно равнодушно, а иногда и вызывающе небрежно. К обедне, ко всенощной ходили, но в задних рядах, в углу, иногда читали романы, нередко своим юным атеизмом бравировали» . И важно не то, что далеко не самые худшие из семинаристов становились епископами, а то, что о духовном упадке семинарий и академий было хорошо известно в обществе, а это накладывало определенный отпечаток на отношение к епископам со стороны царской семьи. Подавляющее большинство иерархов по своим политическим убеждениям были монархистами. В своих воспоминаниях митр. Вениамин (Федченков) писал: «Все мы воспитывались на глубоко монархических принципах верноподданности, преданности царю и всему строю того времени, считая это самым лучшим убеждением и нравственно прекрасным» (стоит оговориться, что владыка был выходцем из крестьян) . Такой же отзыв можно найти и в воспоминаниях митр. Евлогия (Георгиевского), который пишет о себе: «получил в… семье церковное воспитание. Отец, согласно церковной традиции, видел в царе Божьего помазанника и к «властям предержащим» относился с большим почтением» . Автор не отделяет церковного воспитания от монархического. Действительно, через всю мемуарную литературу проходит необыкновенно теплое и благоговейное отношение духовенства к царю. Для митр. Арсения каждая встреча с императором была необычайным событием. Например, он, тогда епископ Волоколамский, викарий Московской епархии, пишет о приезде государя 18 апреля 1900 г. в ТроицеСергиеву лавру: «18го числа — день знаменательный — день Царского посещения… Это — один из торжественных моментов. Сердце точно замирает. Как будто не верится, что вотвот увидим Царя, о чем миллионы только мечтают, и так и умирают, не видя его. А тут видим лицом к Лицу… Слава Богу!» На протяжении этой дневниковой записи владыка еще несколько раз повторял о радости видеть царя: «День этот — день знаменательный. Многим ли удается такое счастье!» . Интересно описание архиепископом Арсением высочайшего приема духовенства 4 апреля 1903 г.: «Пока происходило христосование духовенства, я старался как можно глубже и сильнее запечатлеть в душе образ Царя и Царицы. Мне посчастливилось их видеть три раза, если не больше» . Протопр. Г. Шавельский, который по долгу службы часто видел Николая II, писал: «Всякий раз, когда входил Государь, когда опускались знамена, начинала греметь музыка, — какойто торжественный трепет охватывал меня» . Из вышесказанного видно, что иерархи очень благоговейно и тепло относились лично к императору и к монархии в целом. Эти верноподданнические чувства, однако, еще не означали полное признание императорской власти в управлении Церковью. Напротив, именно пристальный контроль со стороны государственной власти и побуждал епископат жаловаться на уничижение и порабощение, то есть ненормальное свое положение. Иерархи признавали императора как власть государственную, которой как всякой земной власти подчинялись и которую чтили. Однако, как было сказано, уважение и признание светской власти со стороны епископов еще не означало признание ее прав в деле управления Церковью. Коллегиальным патриархом и постоянно действующим собором Русской Православной Церкви являлся Св. Синод, который был подчинен высшей светской власти и фактически управлялся оберпрокурором. Положение, в котором находилась Церковь, не удовлетворяло священноначалие. Причиной своего унижения епископат считал ненормальную ситуацию, когда всеми делами Церкви управляло светское лицо — государственный чиновник. Взаимоотношения священноначалия Русской Церкви и оберпрокурорской власти можно охарактеризовать словами архиеп. Арсения как борьбу «духовной иерархии со светскими князьями Церкви за первенство власти» . Через весь дневник архиепископа проходит мысль об униженном положении иерархов и бездеятельности Синода. Можно привести некоторые наиболее характерные записи о «Вавилонском пленении» Церкви из дневника . Владыка пишет о разговоре, который шел «вокруг ненормального положения церковного управления, следствием чего и является совершенное умаление авторитета Синода». Когда спросили митрополита о достоверности газетных слухов и о некоторых перемещениях архиерейских, «митрополит не то саркастически, не то иронически ответил: «Есть другие, которые раньше нас об этом думают». Я парирую: «Владыко! Но так не должно быть». Он: «Что же делать? Так было, так есть и, вероятно, еще долго так будет» , — это фрагмент из разговора с митрополитом Владимиром (Богоявленским) 9 февраля 1914 г. после Литургии в Александро-Невской лавре Санкт-Петербурга. Характерным является замечание, относящееся к тому же времени: «Мы сами сдали свои позиции, и за нас теперь другие думают и делают, что хотят и как хотят. Большего рабства Церкви и представить себе нельзя. Мы спим, бездействуем, а Карлычи (имеется в виду Саблер. — Ю. Б.) и… Распутины, пользуясь непонятным влиянием, делают, что хотят» . «Синод потерял всякий авторитет и в своих собственных глазах, и в глазах других» , — с сокрушением записывал через год 17 февраля 1915 г. архиеп. Арсений. Виновниками столь плачевного положения церковного управления иерархи видели в оберпрокурорской власти, и это отразилось на отношении к самим оберпрокурорам. Об этом пишет митр. Евлогий (Георгиевский): «Когда ОберПрокурор был сравнительно приемлем и искал путей сближения с Церковью, Синоду было легче» . Такими оберпрокурорами владыка считал П. П. Извольского и С. М. Лукьянова, занимавших свой пост в 1906–1909 и в 1909–1911 гг. Они оба, по мнению митрополита, были порядочными и добрыми людьми, только С. Лукьянов к должности был совершенно не подготовлен, «не знал ни Церкви, ни народа» . А П. П. Извольский являлся защитником и поборником власти оберпрокурора. Он писал в докладной записке Николаю II: «необходимость возвращения «к православному строю» Церкви подорвала авторитет оберпрокуратуры», и далее вполне определенно высказывается относительно преобразований: «теократическая идея всегда жила в Православной Церкви, но сдерживалась железной силой государства, которое, подавляя самостоятельность Церкви, в то же время старалось усилить ее внешний блеск, обставляя ее всяческими привилегиями и материальными благами, поддерживая ее видимое господство над другими вероисповеданиями» . Человеком со сходным образом мыслей, но тоже не справляющимся со своей задачей оказался и А. Н. Волжин . В. К. Саблер был оберпрокурором, который прекрасно знал Церковь и много ради нее трудился, но был слишком самовластен и управлял почти самостоятельно, активно вмешиваясь во все дела. «Словом, Саблер делает теперь, что ему угодно! Комментарии излишни. Я привожу только факты, не подлежащие никакому сомнению. Пусть другие делают заключения о современном состоянии Церкви во времена ОберПрокурора Саблера…» , — записал архиеп. Арсений в июле 1914 г. Св. Синод занимался в это время в основном лишь бракоразводными делами . Не лучшую характеристику деятельности В. К. Саблера дает протопр. Г. Шавельский, который пишет: «…Это был какойто не то шутник, не то искатель приключений на высоком посту оберпрокурора Св. Синода… Никогда — ни раньше, ни позже — не было столько архиерейских перемещений и, кажется, даже увольнений на покой, как при нем… Время пребывания Саблера у власти ознаменовалось: а) страшным упадком… «ученого монашества»… б) понижением умственного и нравственного уровня в архиерействе» . Подтверждение слов протопр. Г. Шавельского о перемещениях в среде епископата можно найти в официальной статистике. Например, в 1911 г. перемещено 14 иерархов, в 1912 г. — 12, в 1913 г. — 15, в 1914 г. — 21. При этом некоторые просто перемещались один на место другого . Преемником В. К. Саблера А. Д. Самариным митр. Санкт-Петербургский Владимир был, по словам архиеп. Арсения, тоже «не особенно доволен» . В его деятельности митрополит усматривал вмешательство в дела епархиального управления, поэтому говорил: «Саблер кричал, а Самарин шипит» . Отношения у епископов с оберпрокурорами были натянутые, как замечает архиеп. Арсений о митр. Антонии и К. П. Победоносцеве . «Правит церковью Оберпрокурор» — пишет владыка 4 мая 1914 г., — а по убеждению епископов, «он должен только сидеть и наблюдать, чтобы не было допущено какоголибо нарушения законов. Нет, — он во все вмешивается. Такова система, но в ней во многом мы сами виноваты, спустивши бразды церковного управления и все отдавши Оберпрокурору. А он и пользуется этим. К этому привыкли и просители. Да! Мы Оберпрокурорские статисты! Правда, Оберпрокурор признает еще в качестве правомочного советника одного только Сергия Финляндского, которого он всегда оставляет после заседания, и о чемто они беседуют. А нас — простых смертных — он не удостаивает этой чести. Безобразие!» — с горечью писал владыка Арсений 11 декабря 1914 г. По убеждению самих епископов, оберпрокуроры их назначали на роль молчаливых наблюдателей. Митр. Флавиан говорил архиеп. Арсению в апреле 1914 г.: «Всегдашнею тенденциею ОберПрокуроров, особенно Победоносцева и теперешнего Саблера, было выдвигать архиереев несамостоятельных, не получивших высокого образования, а скорее — семинаристов. Возьмите, например, в недавнее время: Илариона Полтавского, Агафодора Ставропольского, Никона, митр. Макария, да, наконец, — меня. Вдруг из Варшавского викария меня назначают на высокую кафедру Варшавскую, а потом и пошло — и пошло. Наше дело сидеть, представительствовать и… молчать» . Замечания о зависимом положении Церкви были не только личными убеждениями одного архиеп. Арсения. Они разделялись и другими иерархами. Подобную же картину описывает митр. Евлогий в своих воспоминаниях: «Приниженность Церкви, подчиненность ее государственной власти чувствовалась в Синоде очень сильно» . Причину этого митрополит видит в том, что Церковь была государственной, а оберпрокурор был как бы одним из министров. В решении церковных дел он руководствовался своими убеждениями, считался с мнением Совета министров, в который входил, прислушивался к высшим сферам, но никак не к Синоду, как единому целому. «Синод не имел лица, голоса подать не мог и подавать его отвык. Государственное начало заглушало все». Большинство иерархов, заседая в синоде, учились чистописанию, ставя свои подписи под протоколами заседаний, а не пронимали участия в решении дел . Неудовольствие синодальной системой отразилось на личных отношениях иерархов и оберпрокуроров и их товарищей. В своих воспоминаниях кн. Жевахов описывает свое посещение Новгорода в 1916 г. Там, по его словам, архиепископ Арсений приготовил отнюдь не гостеприимный прием. На вокзале товарища оберпрокурора встретил эконом в своем возке, владыка принял его, чуть ли не в халате и поместил в необитаемом подвальном помещении, после чего князь простудился и заболел. В этом описании много личных антипатий, сам архиеп. Арсений откровенно называл Жевахова «кретином» . Важно то, что князь усмотрел в этой встрече «умысел и тенденцию подчеркнуть свою независимость иерарха от оберпрокуратуры» . Сами оберпрокуроры в этой борьбе не чувствовали себя безусловными победителями. Н. Жевахов, например, описывал заседание Синода 30 октября 1916 г., представив картину совершенно противоположную созданной архиереями. Все присутствовавшие иерархи «были сановниками, горделивыми и высокомерными, абсолютно не допускавшими никаких возражений со стороны Оберпрокуратуры, крайне нетерпеливыми к чужому мнению и самолюбивыми. Положение смиренного и робкого Н. П. Раева (оберпрокурора. — Ю. Б.) было очень затруднительным, ибо малейшая попытка его принять участие в разрешение того или иного дела встречала самое резкое противодействие иерархов… Дела, в сущности, решались архиепископом Арсением Новгородским и протопресвитером Шавельским… Оппозиция к оберпрокуратуре была строго выдержана и проявлялась в самых разнообразных формах» . Н. Жевахов был прав в своих наблюдениях относительно оппозиции и неудовольствия оберпрокурорской системой контроля над церковным управлением. Митр. Евлогий (Георгиевский) вспоминает слова «спокойного и мудрого» митр. СанктПетербургского Антония, сказанные оберпрокурору В. К. Саблеру: «Владимир Карлович, мы вас любим, но у нас камень за пазухой против засилья ОберПрокуратуры» . Действительно, священноначалие в начале XX в. не было совсем бессловесным и безропотным, что проявилось в 1905 г., когда зашла речь о реформах высшего церковного управления. Оберпрокурор выступил против патриаршества и подготовки Собора, однако Предсоборное присутствие всетаки состоялось, и К. П. Победоносцев ушел в отставку. Более того, по словам митр. Арсения от 1 марта 1916 г., наметился сдвиг в сторону реформ уже не в виде проектов. Он имел в виду письмо императора на имя первоприсутствующего митрополита с высочайшим соизволением находиться вместе с оберпрокурорами на докладах «по делам, касающимся внутреннего строя церковной жизни и существа церковного управления», которые «совершались в присутствии первоприсутствующего члена Святейшего Синода, в целях всестороннего канонического их освещения» . К сожалению, первоприсутствующий митрополит ни разу этим правом не воспользовался. Если в поведении архиепископа Новгородского во время встречи Н. Д. Жевахов усмотрел открытый протест против власти оберпрокуроров, то подавляющее большинство иерархов были более лояльны и пассивны в сложившейся ситуации. На протяжении своего дневника архиеп. Арсений часто упрекает митр. СанктПетербургского Владимира за бесхарактерность и равнодушие, он пишет 23 апреля 1916 г.: «меня поражает равнодушие его к современным событиям церковной жизни, — точно она мимо его идет. Еще ни разу он не был у Государя с докладом вместе с Оберпрокурором, и как будто это его не интересует» . Митрополит, по словам владыки Арсения, «видит засилье Обер-Прокурорской власти, но чувствует свое бессилие противостоять ему» . В начале XX в. основной причиной плачевного положения Церкви сами епископы считали сложившуюся систему синодального управления, при которой Синод фактически не обладал самостоятельностью. Окончательное решение дел принадлежало императору, а на их ход влиял оберпрокурор, от личности которого, а в ряде случаев и от первоприсутствующего митрополита зависела деятельность Синода. Выбор оберпрокуроров зачастую был не совсем удачен — они или были безразличны к делам Церкви или напротив слишком активно проводили свою собственную политику. Епископат часто проявлял бездеятельность, а разногласия в его среде приводили к тому, что Синод часто не был един в принятии решений, и оберпрокурор обретал благодатную почву для самостоятельной деятельности. В нач. XX в. духовенство и церковные круги все чаще обращались к вопросу о необходимости Собора, который являлся своеобразным способом избавиться от слишком пристальной опеки государства. Желанием высшего духовенства было самим реально руководить Церковью. Большинство иерархов обладало опытом административной деятельности, поскольку многие из них были инспекторами и ректорами семинарий и академий, имели хорошее образование и ученые степени, и восприятие их обществом и государственной властью всего лишь как исполнителей необходимых треб было для иерархов неприятно и оскорбительно. В это же время в церковной среде все четче оформляется мысль, что монархия и Церковь не являются единым целым и что для существования Церкви необходимо строгое единоначалие. Здесь наглядным примером может послужить ситуация, сложившаяся к этому времени в Католической церкви. Папа Римский осознает себя главой всех католиков только тогда, когда окончательно теряет власть как светский государь . По мнению иерархов, во время революций и борьбы за изменение государственного устройства Церковь, признавая своим духовным главой императора, не только изменяла своим канонам, но и втягивалась в политическую борьбу в определенных идеологических рамках. Объявление: |
|||||||
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|