Представление о времени в текстах Остромирова Евангелия и Путятиной минеи

Категория времени – одна из наиболее важных составляющих картины мира человека. Как философское и как грамматическое понятие, время во многом организует текст; от того, как оно представлено, зависят не только внутритекстовые отношения, последовательность, временная иерархия событий, но и вообще отношение всего текста к действительности.

Специфика представления времени зависит не только и, возможно, даже  не столько от конкретного текстового воплощения, сколько от жанровой специфики текста. Попытаемся проследить это на материале двух древнейших сохранившихся памятников своей эпохи – Остромирова Евангелия (далее ОЕ) и Путятиной минеи (далее ПМ).

В данной работе мы рассмотрим лексемы, прежде всего субстантивы, отражающие представление о времени в данных текстах, подробнее остановившись на специфике восприятия понятия `время` и обозначениях времени суток.

Евангелие представляет собой, как известно, текст, насыщенный действием, динамикой. Это отражается, например, уже в том, что глагольность в нем довольно сильно преобладает над субстантивностью. В Евангелии много указаний на время конкретное, связанное со временем года или суток: зима, мёс\ць, недёлa, дьнь, вечеръ, година, часъ и др. Служебная же минея – напротив, статичный, во многом вневременной текст. Представление о времени здесь часто размыто, либо представлено как вечность . Служебная минея – это, прежде всего, описание застывших образов, это нагнетание признака. Поэтому субстантивность в тексте гораздо важнее глагольности, соотношение имени и глагола примерно 5:1.

Начнем с центрального понятия – `время`. Примечательно, что в тексте Остромирова Евангелия в большинстве случаев слово врём\ употребляется в зачалах в формуле «въ врём оно». Частотность ее объясняется тем, что Остромирово Евангелие – это апракос. Выбранные для богослужения фрагменты должны были как-то вводиться в текст, для этого, как правило, использовались две формулы: «рече господь» и «въ врём оно». Поэтому здесь слово врём\ обозначает не конкретное время, а просто отсылку к эпохе, то есть это «некогда во время жизни Христа». Если в собственно евангельском тексте (в четвероевангелии) все-таки выдерживалась хронология событий, то текст Евангелия-апракос в большей степени фрагментарен и здесь нет общего времени, есть только время в отдельных эпизодах. Формула «въ врём\ оно» могла либо просто присоединяться к началу текста, либо заменять его греческие начала, не подходящие для текста апракоса. Опускаются такие фразы, которые связывают данный фрагмент с описанными ранее событиями, например: «th`_ e'pau/rion pa/lin» («на другой день») Ин.1:35, «tau_ta au'tou_ lalou_ntov au'toi_v» («когда он говорил им сие») Мф.9:18, «kai\ para/gonti e'kei_yen tw`_ i'hsou_» («когда Иисус шел оттуда») Мф.9:27, «e'lyo/ntwn de\ au'tw_n ei'v kafarnaou\m» («когда же пришли они в Капернаум) Мф.17:24 и др. При этом нередко текст довольно сильно отличается от оригинала, чего в других (не начальных)  частях практически не встречается. Например, в контексте Ин.21:17 в Остромировом Евангелии отсутствуют упоминания о том, что Иисус является уже в третий раз, и указание на время обеда: tou_to h#dh tri/ton e'fanerw/yh i'hsou_v toi_v mayhtai_v e'geryei\v e'k nekrw_n.  o%te ou}n h'ri/sthsan le/gei tw`_ si/mwni pe/trw` o; i'hsou_v, si/mwn i'wa/nnou, a'gapa`_v me ple/on tou/twn (Ин.21:14) въ врём\ оно aви с\ иiсъ оученикомъ своимъ въставъ отъ мрътвыихъ и гла симоноу петру симоне ионинъ любиши ли м\ паче сихъ (ОЕ).

Подобное отвлеченное от событий и пространства восприятие понятия `время` вообще было характерно для средневекового сознания. «Сейчас мы представляем будущее впереди себя, прошлое позади себя, настоящее где-то рядом с собой, как бы окружающим нас. В древней же Руси время казалось существующим независимо от нас»,  ¬¬– отмечает Д.С. Лихачев. Причем в подтверждение этой мысли Лихачев приводит летописный материал («летописцы говорили о “передних” князьях ¬– князьях далекого прошлого» ), который, как никакой другой, изобилует конкретикой, относительно точными датами. Евангельский же текст еще более отвлечен от реального времени. Во-первых, это еще более «отдаленная» для славянина история, во-вторых, текст Евангелия изначально рассчитан на воссоздание картины божественного, и, следовательно, не ограниченного рамками времени мира. Средневековое мышление стремилось все подвести под общий временной знаменатель, где прошлое не проходило, а оставалось как часть настоящего (это отражается и в грамматике – в частности, в частотности форм перфекта), которое было также не вполне самостоятельно и мыслилось как потенциальное будущее. А.Я. Гуревич в своей статье «Представления о времени в средневековой Европе» отмечает: «Открытая христианством связь времен придавала истории телеологический, фаталистический смысл. Настоящее в этом плане не приобретало самостоятельного значения, включаясь во всемирно-историческую драму, оно вместе с тем как бы и обесценивалось сознанием приближения Страшного суда…» . Поэтому формула «въ врём\ оно» в евангельском тексте, по-видимому, не только является одним из традиционных зачал, но и отражает представление о неком особом «ономъ» времени в сознании средневекового человека.

Однако слово врём\ встречается в тексте Остромирова Евангелия также как перевод греческих cr3no~ и kair3~. Слова cr3no~ и kair3~ пересекаются в своих значениях ‘пора, время вообще’. Но если cr3no~ - это, как правило, общее, глобальное время или период времени, то слово kair3~ имело также значение ‘надлежащая пора, благоприятный момент’  (современное русское ‘вовремя’) и иногда также ‘решающий, важный, существенный момент’. В старославянском слово врём\ совмещало эти значения . Например: cr3no~: толико врём\ съ вами dсмь и не позна ли мене филипе (46а) tosou/tw` cro/nw` mey" u;mw_n ei'mi kai\ ou'k e#gnwka/v me, fi/lippe (Ин. 14:9) – ‘долгое время’; kair3~: поставить г_ь надъ домъмь своимь да дасть имъ въ врём\ пиrэ ихъ (147в) o; ku/riov e'pi\ th_v yerapei/av au'tou_ tou_ dido/nai e'n kairw`_  to\ sitome/trion (Мф. 25:19) – ‘вовремя’.

Значение ‘подходящий случай’ еще более отчетливо представлено в производном от kair3~ - e8kairja: и оттътоли искаше подобьна врёмене да и прёдасть (ОЕ 153в) kai\ a'po\ to/te e'zh/tei  eu'kairi/an  i%na au'to\n paradw`_ (Мф. 26:16).

В тексте Путятиной минеи слово врёмя встречается только один раз, причем в греческом ему соответствует kair3(2:12) B1lo~ 6klekt3n, 6n far1tra se krupt3menon, }Ieremja tY progn9sei a8to$, ¦ s3~ Desp3th~, ou~ ?dei kairo_~ #n1deixen. Как уже отмечалось, kair  – это часто не собственно указание на время, не «когда-то конкретно», а обозначение подходящего случая, надлежащего времени, возможности осуществления чего-то. В тексте нет никаких указаний на то, когда именно Иеремия «был послан Владыкой», но подчеркивается, что тогда, когда это было необходимо – «въ врём\ подобааше». Таким образом, понятие ‘время’ в чисто временном конкретном значении в тексте минеи вовсе отсутствует. Это объясняется тем, что гимнографические тексты в еще большей степени, чем текст Евангелия, отвлечены от реального времени. В минее нет связи с событиями, фактами которые в летописи или Евангелии способствовали созданию хотя бы отчасти «временнoй истории» (конкретного времени в отдельных эпизодах), поэтому в тексте минеи просто оказывается ненужным само понятие ‘время’.
Весьма интересно в рассматриваемых текстах отражается представление о времени суток, свете и тьме. Так, например, понятие ‘вечер’ в минее и Евангелии трактуется совершенно по-разному. В Остромировом Евангелии слово вечеръ, переводящее греческие 5sp1ra, ?y1, ?yja – это всегда только время суток: вечероу же бывшоу възлеже съ обёма на дес\те оученикома (156г), aко при вечерё dсть и прёклонилъ с\ dсть дьнь (5в) и др. И так же, например, слово вечерa, встречающееся в Евангелии и отсутствующее в минее, связанно с конкретным временем суток.

В тексте Путятиной минеи отмечено только одно употребление слова. Причем здесь вечеръ (5sp1ra) уже не связывается с представлением о времени суток. Это абстрактное понятие, оно наряду с такими словами, как тьма, мракъ, выражает представление о бездуховности, противопоставленной святости и отрицаемой святыми. В противовес этой бездуховности в тексте часто встречается прилагательное невечернии, то есть относящийся к свету, святости.

Подобным образом и слово ноrь в тексте Путятиной минеи употребляется в связанном с категорией духовности значении, тогда как в тексте Евангелия оно имеет очень конкретную семантику.

В Остромировом Евангелии слово ношть чаще всего встречается как время суток, переводя греческое nvx. Однако встречается и употребление слова для обозначения более конкретного времени, при переводе греческого fvlax. Уже в греческом в параллельных контекстах разных Евангелий (Мф. и Лк.) встречаются в некотором смысле взаимозаменяемые fvlax и era: Лк.12:39    Мф.24:43
Таким образом, слово ноrь могло выражать довольно конкретное время. Причем при переводе отрывка Мф.24:43 встречается вариативность ноrь и стража (в Путятиной минее слово стража не встречается).

Греческое fvlax иногда переводилось как «стража ноrи» (71в – Мф. 14:25). Возможно, благодаря этому стало возможным употребление слова ноrь в таком узком значении.
Примечательно, что слово ноrь, переводящее греческое nvx, могло обозначать и, напротив, очень неконкретное представление о времени – ноrь как антитеза к слову дьнь во вневременном значении «некогда». Это то же некое неограниченное время, только с однозначно негативной оценкой. Например, в следующем контексте: мънё подобаdть дёлати дёла посълавъшааго м\ доньдеже дьнь dсть придеть же ноrь dгда никъто не можеть дёлати (ОЕ 38б) e'me\ dei_ e'rga/zesyai ta\ e#rga tou_ pe/mqanto/v me e%wv h;me/ra e'sti/nV e#rcetai nu\x o%te ou'dei\v du/natai e'rga/zesyai (Ин. 9:4).

В Путятиной минее слово ноrь всегда выступает в значении «тьма, неведение, незнание света духовного» и никогда – как обозначение времени суток. Поэтому становятся возможными такие сочетания, как «ноrь неразоумиa», «нечьстиваa ноrь», «ноrь житиискаa». При этом в каждом из отмеченных контекстов в противовес тьме ночи идет нагнетание символики света: «просвёrениемъ», «въсиaвъ», «свётьлостьми», «слъньце», «озарac», «свётьло», «освёти»;
Как уже отмечалось, слова «вечеръ» и «ноrь» в тексте Путятиной минеи по значению и употреблению предельно сближаются со значением слов тьма, мгла, мракъ. Нередко даже они употребляются  с этими словами в одном контексте с целью наиболее полного раскрытия  представления об этой бездуховной мрачности.

Даже имена собственные, внимание к внутренней форме которых в тексте очень велико, вступают в эти отношения противопоставления света и тьмы. Так, например, значения имен Dсперии и Мавра в христианском сознании должны были связываться с чем-то негативным: греч. ma$ro~  ‘мрачный, темный’,  5sp1ra ‘вечер’. Поэтому в тексте вновь обыгрывается символика света, чтобы восполнить неподобающую святым «мрачность» имен.

В свою очередь, своеобразным синонимом свёта в тексте может выступать слово дьнь. Помимо обычного значения суток, времени суток или более широкого представления о времени (встречающихся в основном в приписках и отсылках к Евангелию) дьнь в тексте ПМ может иметь не связанное со временем значение: «дьнь доуховьныи» как духовный свет
В тексте Остромирова Евангелия слово свётъ также, как известно, в большинстве случаев имеет значение, связанное с духовностью, однако оно не заменяется словом дьнь, хотя в некоторых контекстах эти понятия сближаются, например: аrе къто ходить въ дьне не потъкнеть с aко свётъ мира сего видить (137б). В Евангелии много иносказательного, то есть событие представлено как обычно происходящее, реальное, но сакральный его подтекст очевиден. Однако прямого называния  дьнь в значении свётъ здесь нет. В тексте же минеи сакральные смыслы всегда «на поверхности», и в тексте нет подобного аллегоричного употребления слова дьнь.

В целом же в Остромировом Евангелии слово дьнь хотя и имеет довольно много значений (сутки, время суток, время, пора ), но все они связанны со временем: дъва отъ нихъ бёста идэrа въ тъжде дьнь (4б) – ‘конкретный день’, не чоу бывъшиихъ въ немъ въ дьни сиa (4г) – значение ‘пора’ и др. В Остромировом Евангелии также отмечено образование дьниd со значением ‘срок, пора’ : исплъниш\ с\ дьниd родити dи и роди сн_ъ свои пьр’вёньць (249г).

Так же и оутро в тексте Остромирова Евангелия всегда выступает только как обозначение времени суток, например: въ оутрёи же въсхотё i_с изити въ галилеck (6в). В Путятиной минее же слово оутро встречается только один раз, причем в приписке, а производные от него связаны, как и рассмотренное выше слово дьнь с символикой света, духовным просвещением вообще, например оутрьнac. Связь с семантикой времени снова практически утрачивается.

Для евангельского текста вообще характерна гораздо более подробная и четкая по сравнению с текстом служебной минеи градация времени. Например, в Остромировом Евангелии есть такие обозначения «промежуточного» времени суток как полоуношть, куроглашениd (раннее утро), которые в Путятиной минее не встречаются.

Таким образом, в тексте минеи слова со значением конкретного времени, в том числе времени суток, практически всегда переосмысляются и теряют свое временнoе значение. В евангельском же тексте, где темпоральная лексика более разнообразна и более частотна, переосмысление это менее выражено, и слова сохраняют семантику времени.

Подводя некоторые предварительные итоги, отметим несколько особенностей представления времени в жанрах Евангелия и служебной минеи на примере рассмотренных текстов:

•    понимание времени в текстах Евангелия и служебной минеи обусловлено средневековым христианским мировоззрением – это нечеткие границы между прошлым и настоящим, настоящим и будущим, особенно в тексте минеи, где время в основном представлено как вечность;  
•    для текста Евангелия характерна конкретность в обозначении времени (время в отдельных эпизодах), в минее же темпоральная лексика переосмысляется, помещаясь в контекст понятий духовности, и приобретает оценочность;
•    Если в Евангелии важно «рассказать», то в минее - «описать», поэтому понятие времени является организующим в тексте Евангелия и практически не раскрывается в Путятиной минее.

Это обусловливает разветвленность системы обозначения времени в первом тексте и малую употребительность темпоральной лексики во втором и, соответственно, то, что в евангельском тексте время представлено в четкой иерархии, тогда как в тексте минеи многие обозначения времени отсутствуют.