Личностный рост как проблема высшего образования

Я хотел бы начать свое выступление с фельетона Ильфа и Петрова, в котором некий смелый экспериментатор приходит к директору театра и предлагает ему создать театр нового типа. Он аргументирует это так: декораций не будет, актеров не будет, режиссера не будет — замечательно будет. И вот большая часть докладов, которые я сегодня слышал, предлагали нам такую перспективу, в ходе которой медицина, наконец, освободится от психотерапии, образование освободится от профессоров, от личного воздействия. Ничего этого не будет, зато замечательно будет. 

Я, конечно, понимаю, что чтобы образование было современным, оно должно опираться на современные компьютерные технологии. Я понимаю, что пользователь, который проводит в Интернете сегодня, по крайней мере, несколько часов, может получить столько информации, сколько человек архаической культуры не мог приобрести за полную жизнь свою. Но не пора ли вспомнить некоторые предостережения того же Сократа, который утверждал, что каждое достижение в культуре человечества чревато и негативными последствиями. Может быть, нас может остеречь известное учение Гегеля о диалектике утрат и обретения. Потому что, конечно, педагогика и образовательная практика не является узко сектантской.

Здесь много и правильно говорили о том, что образование, которое транслирует культуру следующим поколениям, неизбежно должно совершать определенные рейды в сторону социальной теории, философской антропологии, каким мы хотим видеть мир будущего, каким мы хотим видеть человека будущего. Когда сегодня академик Гусейнов, мой непосредственный начальник, говорил о то, в чем заключался просвещенческий проект, который определял на протяжении многих веков смысл и содержание нашего образования, я хотел бы поспорить немножко с этим суждением. Потому что когда Салам Керимович Гусейнов говорит о переходе от верноподданнического состояния к позиции гражданина, ориентируясь на позицию гражданина, я хотел бы оспорить положение о том, что просвещенческий проект завершался созданием образования в рамках национального государства. Такие великие мыслители как Гердер, Гумбольдт, безусловно, связывали проекты европейского образования с обращением ко всему человечеству, а вовсе не только к национальным государствам Европы.

Наше образование будет полноценным не только потому, что оно сохраняет национальные традиции, но обращается ко всему человечеству.
С этой точки зрения я хотел сказать о том, что, подписав Болонское соглашение, мы не включили в образовательные стандарты одно из направлений мировой психологии — психоанализ. Как можно обучать сегодня на уровне Болонского соглашения, если психолог в образовательных стандартах не изучает психоанализ. Несмотря на то, что в нашей стране был указ президента о возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа (это 1996 г.), несмотря на позицию РАН, РАО, несмотря на экспертизу многих учреждений, которые занимаются психологией в ее теоретическом и практическом аспекте, к сожалению, мы сегодня являемся единственной страной, где психоанализ не включен в образовательные стандарты. О каком обращении к мировому человечеству мы можем говорить в этом контексте? Когда мы обратились к заведующему управлением, который непосредственно занимается образовательными стандартами, он ответил нам: создавайте современную ступень образования — бакалавриат, и читайте все, что хотите.

Но разве об этом идет речь? Разве речь идет о том, что мы должны спросить разрешение у чиновника преподавать психоанализ? Я заведую кафедрой психологии в одном из московских университетов. Мы преподаем психоанализ. Мы изучаем его. Но его нет в образовательных стандартах. Это разные вещи.

Поэтому, когда мы сегодня говорим о том, что надо соотнести сложившуюся педагогическую практику, способы ее реформирования с какимито общими концепциями социальной теории, философской антропологии, то мы в реальности видим, что предлагаемые реформы не только не учитывают соответствующих наработок философов, педагогов, о которых сегодня говорили, но и сокрушают всю эту многовековую традицию, по которой вечно строилось образование. О каком личностном росте можно говорить в этом контексте, если мы сегодня с таким энтузиазмом рассказываем о том, что мы, в конце концов, заменим образование тестами? Мы уже столкнулись с этой тестовой системой. Как правильно говорил мой коллега уважаемый профессор Фурсов, как только мы начали предлагать студентам найти из 4 возможных ответов правильный ответ, то оказалось, что примерно 30% наших студентов могут дать правильный ответ методом «тыка». Это ровно столько же, сколько может угадать человек с улицы. Если мы предложим этот тест человеку, который вообще никогда не изучал психологию, то его уровень отгадывания будет примерно достигать того же процента.

Когда мы видим, что на телевидении проводятся разного рода игры, предлагающие участникам азартно отгадать, что сказала царица Савская своему четвертому любовнику, и это удается комуто отгадать, но, слава Богу, это телевизионное шоу. Но является ли оно моделью для нашего образования? Ведь мы изучаем историю вовсе не для того, чтобы запомнить даты, фамилии, исторические события. История научает.

Когдато Артур Шопенгауэр заметил, что каждая новая война начинается после того, как нарождается и становится взрослым очередное поколение, но он вместе с тем поставил вопрос о том глубинном серьезном изучении истории, которое могло бы заставить человечество пережить этот опыт и не совершать прежней ошибки. Мы же сегодня, несмотря на сопротивление историков, гуманитариев в целом, ввели тестирование по истории. Теперь у меня есть все основания сказать, что, да, конечно, современное реформирование не соотносится с философской антропологией.

Какого человека мы видим в будущем? Когда французский социолог Жак Эллюль пишет о том, что надо изобрести человека — это господствующая идеологема современного мира. Но какого человека? Хотим ли мы, чтобы он походил на Будду, на Святую Терезу или Илью Муромца? Какого человека мы хотим получить?

Поэтому я разделяю мнение тех докладчиков, которые здесь говорили, что мы даже не ставим эту проблему: какого человека мы хотим получить в итоге реформирования образования. Однако я всетаки убежден в том, что такой человек появится, несмотря на то, что никак не сопрягается с общей теорией. Я думаю, что лет через 20, а чиновники, конечно, победят, мы получим человека нового антропологического типа, новый типаж. Человек, который будет угадывать, который будет читать научную литературу, фиксируя все внимание на эксцентрических деталях, потому что именно это потребуется на тестировании. Он перестанет рассуждать — это станет реликтом. Он перестанет видеть содержательную сторону образования. Таким образом он будет подготовлен не к тому, чтобы жить, а к тому, чтобы выживать в этой системе, где образование становится все более и более коммерциализированным.

Когда мы говорим о том, что наше образование должно соотноситься с национальным опытом, наверное, я готов с этим согласиться. Но когда мы говорим, что именно в этом заключается просвещенческий проект, это вызывает у меня возражение. Мне сегодня говорили о том, что когда одного генерала интервьюировали по телевидению и задали ему вопрос: как он относится к преследованию грузин по национальному признаку, он сказал: поверьте мне, я не антисемит. Безусловно, если мы будем строить образование по этим лекалам, по лекалам узкой национальной ограниченности, то, конечно, это не будет ни в коей мере реализацией просвещенческого проекта, о котором говорил мой шеф, уважаемый академик Гусейнов.

Что же касается самой проблемы личностного роста. Идея о том, что наше образование должно преследовать единственно достойную цель — развивать человека. Мой коллега профессор Фурсов сказал, что ему не очень нравится слово «воспитание». Но всегда во все времена целью образования считалось получение знаний, воспитание и развитие личности. Можно так или иначе относиться к этим словам, но образование не исчерпывается только передачей знания. Как можно себе представить идеальное образование, в котором нет личности преподавателя, а есть компьютер, который фиксирует правильно или не правильно удалось угадать этот ответ?

Когда Игорь Михайлович Ильинский заговорил о необходимости не только давать знания студентам этого уважаемого университета, но и развивать личность, то предполагалось, что, наверное, в этом вопросе есть какаято более или менее относительная ясность. Здесь я возглавляю лабораторию. Мы уже начали проводить некоторые исследования на факультете культурологии и туризма данного университета. Мы сразу же столкнулись с некоторыми и теоретическими трудностями, поскольку само понятие личности, по словам Д. А. Леонтьева, одного из специалистов по этой теме, является настолько запутанным, настолько спорным и настолько различным, что прежде чем перейти к самой проблеме личностного роста, надо достигнуть некоторой конвенции относительно того, что такое личность.

Игорь Михайлович сегодня пользовался ссылками на учебники. И я тоже хочу сослаться на недавно изданный учебник по граждановедению, автор которого пишет о том, что любой заключенный и палач тоже являются личностями. Можно себе представить пылкое воображение школьника, который видит такой внушительный парад казнокрадов, палачей, садистов, паханов, которые являют собой парад личностей. Если так понимать (а именно так и объясняют школьнику) личность, то тогда теряет смысл всякое разграничение установившихся в философии понятий индивида, индивидуальности и личности. Тогда вообще должны умолкнуть все голоса о том, что нужно добиваться этого личностного роста.

Я хочу отметить парадоксальный факт. Как техническое компьютерное сознание сплетается со знанием гуманитарным? Итог общий. Не нужно заниматься личностным ростом. Когда Карл Густав Юнг внес в психологию огромный вклад, выставив учение о четырех функциях человека (мыслительная, эмоциональная, ощущающая и интуитивная), то применительно к теме нашей конференции он заметил, что человечество главным образом развивало мыслительную функцию. Далее Юнг пишет о том, что мы, человечество, в огромном долгу перед другими функциями, перед функциями эмоциональной, ощущающей и интуитивной. Мы должны учесть опыт неправильного в общем движении человечества, которое утратило идею целостности человеческой психики.

Так вот я думаю, что когда Юнг пишет о том, чтобы эксплуатировать только мыслительную функцию, она становится не только невротичной, но и параноидальной. Мы присутствуем сегодня при безумстве мыслительной функции. При параде того огромного потенциала, который содержит в себе мыслительная функция, если она оторвана от целостности человеческого существа. Все кажется предельно логичным. Безусловно, внедрение компьютерных технологий дает огромные возможности для просвещения большего числа людей. Безусловно, информационные потоки — это будущее нашего образования. Но можно ли на этой почве свихнуться? Мне кажется (наверное, я допускаю непарламентские выражения), мы уже свихнулись, крыша поехала. И мы начинаем говорить о том, что всегда считалось абсолютно абсурдным. Давайте тогда действительно проведем водораздел между всей историей образования, философией образования и нынешней практикой.

Завершая свое сообщение, я хотел бы сказать о том, что мы часто на конференциях, в том числе и сегодня, говорили о необходимости скорректировать ту практику реформирования, которая осуществляется в нашей стране. И прав Игорь Михайлович, который предложил альтернативу. Должны ли мы сегодня сторониться сложившейся практики или должны вынуждено вовлекаться в нее? Во втором случае мы становимся союзниками того, за что придется потом отвечать, когда человечество ужаснется, что же мы натворили за эти 20 лет и как мы изуродовали антропологический образ человека.

Я думаю, что задача таких конференций как наша заключается в том, чтобы перейти от частной критики отдельных положений, потому что сегодня было очень много радостных откровений, радостных суждений, но, видимо, надо перейти к тотальной экспертизации того, что происходит. Мы не участвуем в реформировании образования главным образом, поэтому у нас есть право создать развернутую гуманитарную экспертизу того, что происходит в стране. Пусть это не будет документом для реализации, но пусть останется научным документом той части людей, которые имеют право называть себя гуманитариями.