Ученые Cибири о современном состоянии и перспективах науки в России

Вопрос о взаимоотношениях науки и общества – один из фундаментальных для социологии науки. И он приобретает особую остроту в условиях нестабильного общества, в периоды резкой смены мировоззренческих идеалов и ценностных ориентаций. Дополнительным, но последним по важности фактором является и усиление роли науки в качестве базы для генезиса современного общества – общества, основанного на знаниях. 

Исходя из этого становится понятной тот широкий интерес и повышенное внимание к проблемам науки, который проявляется в последние годы на самых разных уровнях, в том числе с участием президента страны. Для меня очевидно, что анализ современного положения науки, закономерности и формы трансформацию ценностных ориентаций (если она действительно имеет место) членов научного сообщества, перспектив развития российской науки следует проводить, принимая во внимание ведомственную и региональную принадлежность ученого.

В данной работе в качестве эмпирической базы использованы материалы массового социологического опроса научных сотрудников (в т.ч. работающих в вузах) Кемеровского научного центра СО РАН, проведенного автором в 2003 г. (наряду с аналогичными исследованиями в Омске, Томске и Красноярске). Всего было опрошено 43 человека, средний возраст респондентов составил 46,5 лет, что в целом коррелирует с общероссийскими данными. [1] Самая многочисленная категория опрошенных старшие научные сотрудники; удельный вес мужчин превышает число женщин-ученых: 81,4 против 18,6%.

При характеристике состояния российской науки, как оно виделось опрошенным на момент проведения опроса, обращает на себя внимание сдержанность в оценке ситуации. Несмотря на то, что критическим его назвали более 11%, большинство все-таки выбрали более нейтральные варианты: «нормальным» (оценка, понятно, скорее нейтральная, отражающая переходный период в социальном положении науки) его посчитали 4,7% участников опроса, а более 32% отдали предпочтение ответу «состояние нестабильное»). Сдержанный оптимизм характерен более чем для 37% участников опроса, которые остановились на варианте «состояние тяжелое, но с положительными тенденциями».

В целом подобные оценки являлись типичными для рассматриваемого периода и фиксировались также и другими исследователями: налицо преобладание умеренно-пессимистических настроений. Среди негативных тенденций, наиболее типичных для кузбасских ученых в тов время, чаще всего назывались падение престижа науки, материальная необеспеченность ученых и отсутствие необходимых условий для проведения исследований (устаревшая приборная база, недостаток средств, дефицит вспомогательного персонала и т.д.). В то же время психологическое состояние научных сотрудников было благоприятным: большинство ученых Кемерово не согласились с утверждением о существенном ослаблении как отдельных научных учреждений, так и науки в городе в целом.

Любопытные данные были получены при изучении мнения членов региональных научных сообществ о произошедших изменениях в структуре научных исследований. Более трети из них уверены в ослаблении и фундаментальных, и прикладных исследований, однако 18% отметили, что усиливаются прикладные исследования, а еще 14% согласны с тем, что аналогичные тенденции характерны и для фундаментальных исследований. Не исключено, что подобная оценка сильно коррелирует с местом работы респондента, в частности, зависит от того, в сильной или слабой лаборатории (секторе), шире, отделе проводит респондент свои исследования. Большой интерес представляла оценка респондентами того комплекса мер по реорганизации науки и научных исследований, которые были проведены на начале 2000-х гг.

Что касается повышения самостоятельности региональных отделений и центров, то радикальные оценки как в ту, так и в другую сторону от центра, характерны для меньшинства опрошенных: удавшейся «полностью» данную меру посчитали чуть более 14% кемеровских исследователей; лишь около 5% выбрали вариант ответа «полностью не удалось». Соответственно, большинство респондентов остановились на достаточно нейтральных и сдержанных вариантах ответа: эта мера «частично» удалась – 43% ответивших, затруднились с ответом 38%. Подобные результаты позволяют утверждать, что для основной массы научных сотрудников такая мера, как повышение самостоятельности региональных центров, оказалась неактуальной.

Напротив, такая мера как введение выборности директоров институтов, оказалась более понятной и ее эффект оценили гораздо более позитивно – более 50% ученых ответили, что ее удалось осуществить в полной мере, тогда как лишь 7% сочли ее «неудавшейся». Неоднозначно оценили кемеровские коллеги последствия создания российских научных фондов, нововведения, которое Б. Салтыков, министр науки в первом реформаторском правительстве, считает одним из наиболее значимых шагов в реформировании науки в России. Лишь чуть более 2% (!) ответивших посчитали, что эффект от их создания полностью совпадает с первоначальным замыслом. (Отметим, что это – наименьшая доля среди всех научных центров Сибири). Еще 39% выбрали вариант «удалось частично»; 12% «полностью не удалось».

Наконец, почти 46% не смогли дать никакого определенного ответа. В качестве гипотезы можно предложить следующий вариант объяснения: ученые КемНЦ СО РАН, в массе своей сориентированные на выполнение заказов угольной отрасли Кузбасса, просто слабо знакомы с альтернативным вариантом финансирования текущих исследований – через РФФИ и другие фонды. Тем не менее, поскольку внедрение конкурсной системы финансирования научных исследований (прежде всего через фонды) является одним из важнейших элементов реформирования российской науки, изучению мнения ученых о преимуществах и недостатках подобной системы было уделено повышенное внимание.

Большинство принявших участие в нашем опросе кемеровских ученых оценили грантовую схему финансирования сдержаннонегативно. Лишь чуть более 9% согласились с тем, что такая система «отвечает долговременным интересам нашей науки, тогда как точку зрения о том, что это лишь способ обеспечения «ситуативного выживания науки», поддержали уже около 56% респондентов. Возможно, что ситуация, когда часть средств на науку поступает не от научных фондов (т.е. главным образом на фундаментальные исследования), а от конкретных заказчиков (и эти средства, что понятно, предназначены для финансирования прикладных разработок), отражает в целом специфику Кем НЦ СО РАН, работающего в интересах крупнейшего заказчика региона. Подобный вывод подтверждают и результаты ответа на вопрос об источниках финансирования подразделения, где работает респондент: 43% на первое место поставили государственный бюджет (очевидно, что речь в данном случае шла о государственном бюджете вообще, без разделения на федеральное и региональное финансирования), 19 32% отдали пальму первенства договорным темам (хозяйственные договора и пр.).

Такую линию поведения оптимальной считает и руководство: тогдашний заместитель директора Института угля и углехимии СО РАН, ныне занимающий пост директора, признался, что одним из главнейших критериев эффективности научной работы сотрудников института для него является количество и финансовое наполнение хоздоговоров. [3] Относительно успешно, по мнению ученых, развивается процесс интеграции науки и высшей школы. Участники обследования высоко оценили усилия ведущих вузов города (Кемерово) по подготовке кадров для академической и вузовской науки: более 75% респондентов признали их роль как «заметную» или даже «определяющую». С целью оценки уровня проводимых исследований мы просили ученых охарактеризовать качество научных результатов, полученных их лабораторией или сектором, сравнив его, в том числе, и с мировым уровнем.

В целом полученные результаты позволяют утверждать, что при выставлении подобной самооценки респонденты из Кем НЦ оказались скромнее своих коллег из других научных центров СО РАН: лишь 28% из них были уверены в том, что полученные в их подразделениях фундаментальные результаты соответствуют мировому уровню (и это самый низкий показатель среди всех центров); 37% выбрали более нейтральный вариант – «такого уровня результаты находятся в стадии разработки».

И, напротив, тональность ответов существенно изменилась, когда зашла об оценке конкурентоспособных, но пока не востребованных потребителем (государством или конкретным заказчиком) прикладных разработках. Так, 44% (а это уже самый высокий уровень среди всех научных центров СО РАН) ответивших уверены, что такого рода разработки есть, а еще 37% высказали убеждение, что подобные разработки находятся в стадии активных исследований. Все это лишний раз убеждает нас в том, что региональная специфика Кем НЦ существенным образом влияет на характер и уровень проводимых исследований: налицо их ярко выраженный прикладной характер. Еще один штрих: лишь 7% респондентов указали в качестве причины отсутствия конкурентоспособных прикладных разработок то, что их подразделение занято исключительно фундаментальными исследованиями. Одной из наиболее обсуждаемых проблем мировой, да, в существенной мере, и российской науки, стал в последние годы вопрос об интенсивности и направленности мобильности ученых.

В этой связи мы задали респондентам вопрос о том, согласились бы они уехать за рубеж для научной работы в случае предоставления такой возможности. Более 37% (и это вновь – самая большая доля среди всех научных центров СО РАН) высказала убеждение в том, что не согласились бы на это ни при каких условиях. Но в то же время неожиданно высоким (вновь самая большая доля среди всех центров) оказался удельный вес желающих уехать навсегда – более 16% (по другим центрам в среднем лишь около 5%).

Возможное объяснение здесь может быть таким: среди респондентов из числа кемеровских ученых оказалось самое большое по сравнению с другими центрами, число мужчин, которые в большей степени склонны к резким переменам в жизни и карьере. Напротив, женщины менее склонны к перемене мест. Для оценки представлений ученых о перспективах развития научной сферы в таком крупнейшем промышленном регионе как Кемеровская область, мы просили респондентов ответить на вопрос о том, каким они видят будущее того института, где ведут исследования. В целом оценки оказались ожидаемо положительными. Только 2,5% считают, что кризис в институте «нарастает», еще 5% что «нарастают разрушительные тенденции в целом». Напротив, около 25% выразили уверенность, что институт сумел сохранить потенциал в тяжелейших условиях кризиса науки в 90-х гг.; еще 35% (и вновь это самая большая доля среди всех центров академической науки в Сибири) согласились с тем, что кризис прошел и налицо процесс развития.

С нашей точки зрения, подобные результаты лишний раз подтверждают высказанную ранее мысль о сильном влиянии на положение науки в Кемерово специфики региона. Такого рода влияние выражается как в ощутимо большей, по сравнению с другими регионами и центрами, доле хоздоговорных работ, прежде всего в силу того факта, что в области имеется платежеспособный заказчик в лице угольной отрасли. Значимым является и тот обстоятельство, что существенную помощь академическим научным учреждениям (помощь в строительстве, в том числе и жилья для ученых, наличие региональных грантов, конкурсов, стипендий и т.д.) оказывает как городская, так и (в первую очередь) областная администрации.

Нельзя не отметить, что подобное положение заметно влияет на характер взаимоотношений внутри научного сообщества, когда одним из важнейших показателей эффективности труда как отдельного научного сотрудника, так и подразделения, служит характер и финансовая отдача деловых связей, налаженных с потенциальным или реальным заказчиком.

Примечания.

На момент проведения опроса академическая наука в Кемерово была представлена Институтом угля и углехимии СО РАН, а также Отделом иммунологии рака, являвшимся на тот момент подразделением Президиума Кемеровского научного центра СО РАН (ныне преобразован в Институт экологии человека СО РАН). 2. Подобный вывод находится в явном противоречии с результатами и выводами Е.З. Мирской, касавшихся, правда, научных сотрудников ряда московских институтов: Мирская Е.З. Профессиональное самочувствие российских академических ученых // Вестник РГНФ, 2003, №1. – С. 211 – 218 3. Интервью взято автором настоящей статьи весной 2001 г.