Межкультурный диалог в условиях расширения миграционных процессов

В условиях расширяющейся глобализации современное социокультурное пространство становится все более неустойчивым и многоликим. Динамика процессов интеграции и дифференциации трудно поддается управленческим воздействиям не только в силу его мощного самоорганизационного потенциала. 

Попытки мирового сообщества скорректировать мировую социокультурную ситуацию, обращаясь к различным формам, базирующимся, будь то на принципах «этоса глобального мира» (концепция гуманистической направленности, пронизанная идеями культуроцентризма) или на принципах унификации (модель «вестернизации» — геополитическая и культурная экспансия империй), независимо от содержательного наполнения, как правило, либо отвергаются той или иной частью населения еще на стадии декларирования основных тезисов, как однозначно неприемлемые, либо затруднены для практической реализации. Это еще больше усиливает проявление социокультурных противоречий, что также находит отражение и в теории и на практике в виде разного рода упрощений и вульгаризации понятий. В целом, это не отражает истинного стремления человечества к сохранению сложной полицелостности мировой цивилизации, представленной в единстве всего многообразия существующих на Земле культур. Смысловые и концептуальные «подмены», спекулятивно обыгрывающиеся политически и идеологически ангажированными исследователями, строятся на факторе «близости исходной позиции», Это приводит к тому, что при введении в дискурс термина или концепта без учета контекста другой культуры или иного типа мышления, — не избежать серьезных расхождений и прямо противоположных выводов.

Поэтому осмысление перспектив межкультурного диалога как основы мирного сосуществования людей в условиях глобализации предполагает уточнение категориального аппарата, дабы исключить возможности смысловых расхождений. Прежде всего это касается базовых положений, в частности, признания того, что взаимодействие культур основано не только на сходстве их ценностно-смысловых оснований, но и на признании различий между «своей» и «другими» («чужими», «иными») культурами. Восприятие «инаковости» и/или «различий»— та исходная позиция, от которой во многом зависит направленность межкультурного диалога, его осуществление и результаты. Несмотря на многообразие используемых трактовок2, на наш взгляд, за границами научно-теоретических рассуждений они используются как синонимы понятия неоднородности, разнообразия. Но разнообразие — это качественная характеристика и показатель сложности живых и искусственных систем, в том числе культур, сохранение которого обеспечивает устойчивость культурно-цивилизационное развития. В данном случае различиями обеспечивается разнообразие. С этих позиций и осмысливаются возможности сосуществования культур в условиях глобализации — интеграционной тенденции культурно-цивилизационного развития, усложняющейся за счет внутренней дифференциации. Соответственно, признание культурного разнообразия обусловливает открытость для взаимодействия культур в мире, несмотря на их различия. На этих принципах концептуализирована Всеобщая Декларация ЮНЕСКО о культурном разнообразии.

Следует признать, что все выделенные предметные зоны являются взаимосвязанными и составляют обширное проблемное поле междисциплинарных исследований межкультурных коммуникаций в условиях глобализации. В дискурс межкультурного диалога активно вплетаются понятия культурный плюрализм, толерантность, равенство, неравенство, правомерность, справедливость, польза, экстремизм.

Причем, разговор о межкультурном диалоге затруднен, а в ряде случаев — вообще невозможен, если не учитывать процессов, ему противостоящих. Несомненно, что одним из таких явлений в социокультурном пространстве современной России стал экстремизм.

Экстремизм как форма проявления отношения к иному, нарушения общепринятых норм и отклонений от легитимно закрепленных моделей поведения, вплоть до преступных деяний, влекущих уголовную ответственность, выступает одним из факторов социокультурной нестабильности. Приверженность к крайним взглядам, деструктивным действиям и мерам проявляется, как правило, у людей в силу разных причин и может быть связана с их социальным неблагополучием, ущемлением национального самосознания, вероисповедания, государственной суверенности, гендерными аспектами, экономической агрессии и т.д. Общеизвестно, что субъектами экстремизма чаще всего становятся люди, лишенные нравственных критериев, с низким культурно-образовательным уровнем. Для них даже самое незначительное социальное, национальное, религиозное ущемление становится поводом и мотивом для экстремистских реакций. В качестве причин проявления антисоциальной активности могут выступить также различия в цвете кожи, этноменталитете, имущественном владении. Проявление разных форм экстремизма, как антисоциального явления, усиливает риски социокультурного кризиса и «расшатывания» коллективной идентичности, маргинализации населения страны.
Когда говорят, что экстремизм — явление, которое свойственно каждой исторической эпохе, то, вероятно, не учитывают того, что формы его проявление в современный период приобрели крайнее выражение. Экстремистские тенденции становятся частью повседневности, а поведенческие стереотипы агрессивного, психологически неустойчивого поведения включаются человеком в систему своих социальных ориентиров. Привлечение жестких и порой жестоких, упрощенных и форсированных методов к решению личных и общественных проблем —таковы характеристики экстремистских действий. Они проникают в массовое сознание не только через массовую культуру, закрепляясь в различных субкультурных проявлениях4. В целом, снижение ценностной и нормативно-регулирующей функций культуры, духовно-нравственный кризис и расцвет потребительской культуры ведут к проявлению крайних (экстремальных) форм проявления.

В настоящее время об экстремистских действиях все чаще говорят именно в связи с расширением миграционных потоков, с возрастанием рисков «расшатывания» коллективной идентичности. Правда, рассматривая проблемы идентификации, зачастую из поля зрения упускаются исторические «границы» этнокультурной идентичности, что приводит к негативным последствиям, к противопоставлению «своего» — «чужому», национальному обособлению с притязанием на собственную тотальность. Неудовлетворенность обычно приводит к поиску «Другого», виноватого в социальной несправедливости. Общеизвестно, что в полиэтнических и поликонфессиональных обществах, особенно с высоким притоком мигрантов, в «образ врага» попадают, как правило, меньшинства. При этом, если к отдельно взятому «чужаку» отношение может быть терпимым или нейтральным, то сообщество мигрантов уже вызывает тревогу и воспринимается как угроза. Но сами они еще больше характеризуются фрустрациями и потому нуждаются во внимании со стороны общества во имя нераспространения агрессивных настроений и экстремизма в их среде.

В последние два десятилетия миграционные процессы активно влияют на динамику социокультурной ситуации в России. Поэтому тема межкультурного диалога становится одной из актуальнейших проблем, но это, к сожалению, не до конца осознается обществом. На наш взгляд, культур-диалогический подход5 к рассмотрению асоциальных явлений вполне оправдан — в качестве методологии осмысления социокультурных феноменов и явлений переходных периодов нестабильности, основывающийся на исследовании их диффузных изменений в процессе перманентных мутаций и трансформаций из одного состояния в другое. Диалогическое пространство, формируемое ресурсами культуры, позволяет осмыслить те трансформации смыслов, которые происходят и с традиционными явлениями, и с инновациями (в разных областях). В этом аспекте совершенно иначе воспринимаются понятия «толерантность», которое уже не отождествляется по упрощенной схеме как понятие «терпимость».

Формирование в обществе дискурса «диалога» представляется одной из стратегических задач культурной политики, так как нынешнему поколению россиян предстоит учиться жить в ситуации «новой многокультур-ности», ибо и те, кто был воспитан на идеологии «многонациональности и интернационализме» (характерной для советского периода отечественной истории) и те, кто воспринимают нынешние демократические принципы свободы и культурного плюрализма, признают наличие множества этно-национальных проблем (этнический сепаратизм, межэтническая напряженность, этнокультурная интолерантность, «русский вопрос», будущее коренных малочисленных народов, реабилитация репрессированных народов, возвращение соотечественников и др.). Особое место в этом ряду занимает проблема взаимодействия с «чужой» культурой, носителями которой выступают мигранты.

Несомненно, что миграционные процессы последних десятилетий свидетельствуют о высокой степени территориальной мобильности населения, а интенсификация иммиграционных потоков трансформирует социокультурный ландшафт страны.

Миграция, как перемещение людей, обладающих различными ценностями культуры, нормами и стилями жизни, образцами поведения и моделями общения, предопределяет разрыв системы сложившихся связей, включение в новую среду, необходимость в ряде случаев смены профессиональной специализации. С одной стороны, возникающие проблемы частично решаются через предоставление иммигранту необходимых гражданских (политических и социальных) прав, но, с другой стороны, этого оказывается явно недостаточно для его полноценного включения в новую социокультурную реальность. Принадлежность человека к конкретному государству в современном мире утрачивает свою актуальность, в то время как принадлежность к той или иной культуре по прежнему определяет способность и формы адаптации мигрантов к новым культурным условиям бытия. Этим объясняется укрепление «местного фактора» в условиях глобализации6, результатом которого является интенсификация локальной и региональной идентичностей. Дело в том, что самоидентификация личности иммигранта почти всегда включает наряду со своей жизненной историей, объясняющей мотивы миграции, воспоминания и ассоциации, связанные с местностью прежнего проживания, ощущения своей принадлежности к группе, родной язык как разговорный, обеспечивающий в культуре повседневности привычный стиль коммуникаций.

Может ли что-либо примирить острое желание сохранить свою этнокультурную самобытность, но при этом вписаться в коды другой культуры, научиться понимать ее смыслы и разделять ее ценности? Готовы ли иммигранты, прибывающие в Россию (не только из стран СНГ, но и из Китая, Вьетнама и др.), к межкультурному диалогу? К признанию ценностей российской национальной культуры равными ценностям своей культуры? Всегда ли россияне, в свою очередь, открыты для постижения своеобразия и самобытности иной культуры? Могут ли в настоящее время этнокультурные различия стать источником противостояния между коренным населением и иммигрантами?

По мнению Гюнтера Шлее, взгляд на этничность как причину расколов и деизинтеграции во многом поддерживается политической элитой и транслируется через медиасистемы. История мирного сосуществования людей в различных многоэтнических обществах Западной Европы показывает, что существующие культурные различия — языковые, религиозные, этнические, кланово-племенные и др.7 — не могут быть однозначно отнесены к основным источникам конфликтов. Более того, «существуют условия, поддерживающие гетерогенность. И идеологически они вписаны столь же жестко, как и у нас в случае мультикультурализма, где это слово употребляется в положительном смысле и означает тесное сосуществование различных культур»8. По его мнению, в самом общем виде формы взаимодействия культур, имеющие место в современном мире, укладываются в модели «вражды», «интеграции через различия», «сосуществования».

На наш взгляд, в аспекте межкультурного диалога они могут быть дополнены моделью, основанной на принципах когерентности (согласованности). Эта модель позволяет учитывать взаимные интересы сторон и предполагает определенные процедуры самоорганизации и управления (легитимацию состояния многокультурности), снижающие этнокультурную напряженность. Внедрение этой модели, на наш взгляд, крайне необходимо, так как статистические показатели подтверждают радикальные демографические изменения в ряде российских регионов, констатируя перспективы их перехода в регионы со сложной многокультурной средой. О том, как это воспринимается коренными жителями, можно судить по результатам социологических исследований.

Отвечая на вопрос «Как Вы оцениваете конфликты, которые имеют место в нашем обществе между людьми разных национальностей?», 25,5% от общего числа опрошенных жителей российских регионов отнесли их к категории «очень острые», 39,1% — квалифицируют их, как «острые», 20,0% — «не очень острые» и только 4% населения не считают их острыми.
По совокупности ответов — 74,6% респондентов отнесли фактор совместного проживания с иностранцами, прибывшими из бывших республик СССР, к «острой» или «частично острой и нерешенной проблеме» для всего общества. И это более чем тревожный симптом, так как 87,0% респондентов высказали озабоченность состоянием солидарности в обществе.

Одновременно уровень их личного беспокойства по поводу проживания с иммигрантами оказался значительно ниже (46,6% из общего числа опрошенных), при этом показатели неудовлетворенностью солидарных отношений между людьми почти не изменились (80,5% общего числа опрошенных). Это отражает индивидуальную готовность почти половины россиян к восприятию людей другой национальности и культуры, при этом свидетельствует о низком уровне социокультурного взаимодействия, нестабильности ситуации в стране в целом9.
Нельзя не учитывать и того фактора, что в случае усиления экономических трудностей и роста политической нестабильности, как считают исследователи, негативные этнические проекции будут возрастать, а уровень толерантности снижаться 10. Как показали исследования в Калужской области, этническая интолерантность проявляется в тех случаях, когда групповая идентичность размывается вследствие трансформации ценностно-смысловой структуры и смены ориентиров и личность сама должна определять нормы своей жизни и деятельности и, как следствие, приводит к повышению этнической интолерантности. Однако в процессе взаимодействия с иноэтническими группами мигранты мотивированы на сохранение и поддержание четкой этнической идентичности, сопряженной с толерантными межэтническими установками.

По результатам социологического опроса, проведенного в Пермском крае, последствия присутствия мигрантов в культурной сфере, к которым были отнесены деструкции, насильственное внедрение «своей» культуры, нравов, порядков, традиций и обычаев, вытеснение «нашей культуры», были отнесены к процессам, повышающим степень напряженности. Негативную оценку происходящих в культуре изменений дали 65,3% от общего числа опрошенных. Это, с одной стороны, ниже показателя по уровню социальной напряженности, но с другой, остаются предельно высоким. Следует согласиться с авторами представленных для анализа материалов, что вряд ли население исходит из объективного состояния дел, так как в составе населения края мигранты составляют лишь 2,1 %. Соответственно, их культура не способна вытеснить исторически сложившие культурные традиции и тем более уничтожить культурное наследие региона.

Тем не менее население современных мегаполисов, нуждающиеся в неквалифицированной рабочей силе для выполнения общественно не престижных и низкооплачиваемых работ, пополняется за счет «сезонных» мигрантов. Так, в настоящее время в Московской области иностранные рабочие (в основном мигранты из стран-участников СНГ) заняты в сфере строительства (57% от общего числа не граждан России), в промышленности (22%), на транспорте (12%), в сельском хозяйстве (9%)13. Часть из них постепенно оседает на новых территориях и, рано или поздно, если не решать социальных проблем этих групп иммигрантов, не предоставлять их детям возможности получения образования, то процессы маргинализации и криминализации неминуемо приведут к снижению общего культурного уровня населения в стране; к расслоению на «своих» и «чужих»; закреплению по отношению к иммигрантам определенной «статусно-ролевой» и культурной ниши.

Нельзя не отметить, что по наблюдению экспертов, среди мигрантов, прибывающих в развитые страны мира, в том числе и в Россию, немало специалистов, имеющих высокую квалификацию и высокий культурно-образовательный уровень. Так, в первой половине 90-х гг. XX в. из Армении в Россию приехали многие образованные иммигранты, которые влились в армянскую диаспору и смогли полностью реализовать себя, при этом поддерживают уровень жизни своих родственников в Армении 14. Конечно, на общем фоне подобные «ручейки» специалистов и из других стран СНГ недостаточно велики, однако именно таким путем происходит повышение уровня культуры образующихся на территории России этнокультурных диаспор.

Дело в том, что миграция активизирует процесс институциализации этнического, сущность которого связана не только с внешними проявлениями—формированием этнокультурных объединений, обеспечивающих диаспорам возможность реализации своих социальных и культурных потребностей, поддерживать (воспроизводить) этнокультурные традиции в условиях инокультурного окружения. Диаспоры играют особую роль в изменении привычного культурного ландшафта во всех странах, ибо людям свойственно испытывать ностальгию по традиционному образу жизни, желание воспроизводства системы ценностей «своей» культуры.

Этнокультурные объединения в России законодательно подкрепляют свой статус и получают право участвовать в организации повседневной культурной жизни, передаче этнокультурного опыта. В условиях гражданского общества — это возможность для проявления своей социальной и культурной активности, не противоречащей идеям консолидации российского общества. Очень точно, на наш взгляд, назвал В. А. Тишков этническую и религиозную жизнь «территорией ответственности» каждого человека, ибо получая право оставаться самим собой, право быть непохожим на других, он сохраняет обязанность «подчиняться общим законам, сосуществовать вместе, крепить гражданскую солидарность ради процветания государства»15. С этой точки зрения этнокультурные объединения и другие неправительственные организации (НПО) выступают активными субъектами межкультурного диалога и культурной политики. Будучи инструментами формирования культуры межэтнического диалога в условиях становления гражданского общества в России, их деятельность, согласно существующему законодательству, должна соответствовать стратегии национальной политики России, направленной на сохранение целостности своего культурного ландшафта, основанного на принципе «единства многообразия». На каких философских основаниях выстраивается эта стратегия? Почему теоретическая концепция много-культурности (мультикультурализма) с таким трудом внедряется в отечественную управленческую практику и мировоззрение россиян? Какие другие альтернативные стратегии конкурирует с ней? Почему отсутствует определенность по данному вопросу в концепциях национальной и культурной политики России? Не потому ли, что требует смелости и понимания того, что концепция мультикультурализма используется в разных странах в уточненном смысловом варианте, адаптированном к местным условиям. Более того, практика показывает, что процесс постижения философии мультикультурализма в обществе требует длительной, кропотливой работы всех ее членов, ибо без поддержки со стороны населения «управление многообразием» вряд ли принесет положительные результаты.
Показателен в этом плане опыт Канады, где ежегодно, в открытых для всего общества официальных отчетах Правительства о практической реализации Акта о мультикультурализме (1971 г.) чиновники, ученые и эксперты оценивают достигнутый уровень толерантности и взаимопонимания в канадском обществе, адекватность используемых мер и ресурсов для поддержания этнокультурной самобытности культуры, как иммигрантов, так и коренных народов, для сохранения всего спектра культурного разнообразия, обсуждают существующие гарантии защиты индивидуальных прав иммигрантов и коллективных прав этнокультурных общин и объединений, выявляют новые проблемы и направления деятельности, такие как предотвращение расизма и разных форм неравенства.

В настоящее время в основе культурной политики многих западных стран также лежит модель обновленного мультикультурализма, ибо его понимание за период активного (почти сорокалетнего) использования в теории культурной политики выявило ее неоднородность, свидетельствующую о вариативности ее практического воплощения. Это подтверждается типологией функциональных форм мультикультурализма 17, но и она не охватывает всех возможных модификаций. Если исходить из того, что провозглашение культурного разнообразия является неотъемлемым качеством и проявлением реальности, то опора на принцип свободы культур на практике при «выпячивании» одного из аспектов может привести к эклектизму, «культурной мозаике», не воспринимаемой уже как некая целостность. В той или иной степени эти формы мультикультурализма выступают моделями, основанными на тиражировании культурных различий (именно такой односторонний подход послужил одним из оснований для критики модели мультикультурализма в целом). Как говорилось, при раскрытии глубинного ценностно-смыслового содержания культурного разнообразия возможно преодоление ограниченности и механистического прочтения модели мультикультурализма как идеальной (теоретической) модели.

Итак, в качестве оснований для разработки стратегий современной культурной политики в разных странах и в разные исторические периоды принимались следующие концептуальные идеи, определяющие тип муль-тикультур ализма:

•    «взращивание» и эксплуатация экзотических культур, приводящая к маргинализации социокультурного пространства, — «мультикуль-турализм бутика»;
•    право различных культурных групп на сосуществование по принципу равенства со всеми остальными при нивелировании индивидуальных критериев свободы культурного разнообразия и коммерциализации системы взаимодействия между культурами — «неолиберальный» мультикультурализм;
•    признание культурных различий с главной целью — недопущение насилия в сфере духовной репрезентации — «критический» мультикультурализм;
•    субстанционализация политической подоплеки культурных проявлений общественного характера — «повстанческий» мультикультурализм;
•    связь феномена культурного разнообразия с историей колонизацией мира — «полицентричный» мультикультурализм;
•    уменьшение или смягчение угроз межэтнических войн, внутриобщин-ного насилия и/или государственного насилия по отношению к тем людям и сообществам, культурным меньшинствам, которые пытаются изменить или отречься от своей прежней культурной идентичности — «мультикультурализм страха»;
•    приоритет личной свободы культурного самоопределения над общественным при одновременном провозглашении свободы этнокультурной группы, где субъектная представленность размывается —«либеральный» мультикультурализм;
•    приоритет общества над индивидом, предпочтения при решении вопроса о культурном многообразии строятся исходя из приоритетов общества — «коммунитаристский» мультикультурализм.

В таких модификациях концепция мультикультурализма распространилась по всему миру, а ее значение в связи с развитием глобализации значительно повысилось. Мультикультурализм выступает одним из центральных факторов, влияющих на потенциал межкультурного диалога в условиях территориальной мобильности населения России, наряду с признанием культурного разнообразия; необходимостью воспитания толерантности в обществе; формированием коллективной (гражданской) идентичности; развитием демократии и гражданского общества.
Мультикультурализм — это стратегия демократического государства, направленная на достижение определенного «качества» взаимодействия культур в одной стране, причем, это качество общепризнанно — это мирное сосуществование, основанное на толерантном отношении к различным культурам. В ряде стран распространение идеологии мультикультурализма привело к снижению «этнокультурных притязаний» (как в Канаде, например), к отказу от расизма (подобно США) и др. В условиях либеральных ценностей воспитание толерантности оказалось более приемлемым, чем борьба за этнокультурные различия. Однако мультикультурализм, открывая дорогу множественной идентичности, создал трудности для формирования в обществе коллективной идентичности. Возникли новые проблемы: стало очевидным, что достичь единства значительно сложнее, чем позиционировать этнокультурные различия, особенно в условиях коммерциализации средств массовой информации. Более того, реализовывать политику мультикультурализма без активной роли государства в этом процессе оказалось мало продуктивным.

Под мнению В. А. Тишкова, недостаточно соотнесения концепта «мультикультурализм» как универсальной дефиниции только с утверждением в обществе принципов культурного плюрализма и стремлением защищать культурное разнообразие. В настоящее время утвердились разные уровня (сферы) его применения:

•    уровень демографического (дескриптивного) использования, когда общества, имеющие сложный этнодемографический состав, определяются как полиэтничные или мультикультурные;
•    сфера идеологии, или нормативная сфера, формирующаяся систему установок, принципов сосуществования, на которых выстраивается система государственного образования или одного из ее регионов;
•    сфера культурной политики, программатики, через которые идеология и желаемая нормативность претворяются в целенаправленные коллективные действия;
•    уровень философии и этики, где мультикультурализм выступает как определенная концептуальная позиция, которая может воплощаться в правовые нормы, влиять на характер общественных институтов и проявляться в культуре повседневности.

Таким образом, в современном варианте мультикультурализм — это концепция, пронизывающая всю социокультурную реальность, основанная на признании равенства всех культур, имеющих одинаковое право на саморазвитие. Современный мультикультурализм предлагает сохранение самоценности культур как основы для выстраивания социальной интеграции, не приводящей к ассимиляции (слиянию), как принятие ценностей другой культуры как равной, не нивелирующей ценности собственной культуры. Стратегия искусственно взращиваемой ассимиляции по отношению к иммигрантским культурам, как показывает исторический опыт и современная социокультурная практика, может служить источником ксенофобии, фундаментализма, экстремизма. Важно понимать, что мультикультурализм, как ориентированная на взаимодействие концепция, принципиально различается с ассимиляцией и гибридизацией, формирующих новые культурные образования, но при этом разрушающие процессы воспроизводства культурного многообразия. Культурного многообразия, складывающегося из этнических, религиозных, расовых, языковых и других различий.

Интеграция иммигрантов в принимающее сообщество—результат двух встречных процессов—социокультурной самоорганизации и рационального регулирования. Механизмами его достижения выступают специальные комплексные программы, в которых центральное место занимают условия предоставления гражданства, обеспечение социальной защиты и возможность получения образования, обучения национальному языку, доступ к культурным ценностям и другое.

Анализ состояния миграционной ситуации в Москве, как мегаполисе — одном из кризисных регионов страны, содержащийся в работе А. В. Дмитриева 19, подтверждает идеи о необходимости развития города по модели мультикультурализма, но при укреплении механизмов регулирования потока мигрантов, искоренения нелегальной миграции, что позволит сдерживать процессы социальной и культурной маргинализации населения. Одной из реальных мер может стать пересмотр переселенческой концепции, которая должна переломить устойчивый «западный дрейф» внутрироссийской миграции, его «уплотнение» в таких мегаполисах, как Москва. В этой связи позволим себе еще раз вернуться к вопросу о понимании «политики ассимиляции» в контексте проводимой политики мультикультурализма.

Дело в том, что после принятия Всемирной декларации по культурному разнообразию, развитые «иммиграционные страны» подчеркивают некорректность провозглашения «политики ассимиляции» и следуют усложненной модели, в основе которой лежит принцип культурного плюрализма, толерантности и диалога. Это обновленный тип политики мультикультурализма, когда можно говорить не о стихийной этнической и культурной мозаике, но об определенности «пазловости» этой картины: при всей свободе самоорганизации правовыми нормами «предопределена» упорядоченность процесса этнокультурного взаимодействия. Эта устремленность государства на интеграцию населения, различающегося по своим этнокультурным и конфессиональным традициям, в единое социальное пространство не мешает сохранению своеобразия каждой из культур, составляющих это многообразие.

Подобный тип культурной политики более всего приближается к модели «корпоративного мультикультурализма», которая развивается в настоящее время в Канаде. Обновленная концепция мультикультурализма направлена на то, чтобы формируя коллективный стиль жизнь, не ограничивать возможности жизнедеятельности отдельного человека, проявление индивидуальности этнокультурного самовыражения, поддерживать языковое разнообразие22. Опыт социальной и культурной политики Канады показывает, что решение социальных вопросов и создание условий для культурного самовыражения — основа для интеграции населения, повышающая конкурентность страны на мировом рынке за счет «человеческих ресурсов» и придающая стране особую привлекательность. Этнокультурное многообразие не мешает формированию определенной гражданской идентификации, которая не тождественна социокультурной идентичности, тем более — национально-культурной идентичности, но является важной частью целостной идентификационной палитры, присущей людям, проживающим в рамках единого государственного образования.

В современной России, стране, в которой в настоящее время проживают представители около двухсот национальностей, внедрение принципов многокультурности в некотором смысле становится показателем уровня демократичности, основы для социального взаимодействия.