Философское обоснование антитеррора

1. С философской позиции, важно исследовать проблему террора не только со стороны выявления его социальных корней и причин, не только в плане изучения тех экономических, политических, религиозно-конфессиональных, этнических факторов, которые угрожают превратить терроризм в главную и наиболее опасную форму ведения мировой войны, поскольку террор не знает линии фронта и правил, но и задуматься о философских основаниях террора. Гегель отмечал когда-то, что «сущность — является, а явление — существенно». Мы живем в мире явлений и сущность сокрыта от нас, но эффективно противостоять какому-то явлению, мы сможем лишь познав сущность происходящих процессов. А это требует особого философского взгляда на мир, на бытие в целом. В этом смысле сущность террора в человеческой культуре далеко выходит за рамки его нынешнего проявления и глубоко связана с теми общими процессами, которые происходят в мире. Соответственно и борьба с террором должна быть не только борьбой с конкретными проявлениями террора, которые видимы и непосредственно затрагивают каждого из нас, а потому представляются наиболее опасными, но и с его сущностными компонентами, то есть его причинами в обществе в целом.

Остановлюсь для иллюстрации данного тезиса лишь на о дном примере. В настоящее время, в мире происходит становление единой мировой системы во всех областях человеческой жизни — политике, экономике, культуре и т.д., который часто обозначают термином глобализация. Если подходить системно, то глобализация, нравится нам или нет, усиливает роль транснациональных взаимодействий в мире, расширяет масштабы коммуникации, делая нашу цивилизационную часть жизни более удобной. Это провоцирует многих авторов, опираясь на объективный характер данного процесса, делать вывод, что он представляет собой только нечто позитивное. Но новое возникающее явление не всегда обязательно и позитивно, как кажется на уровне обыденного сознания, успокаивающего себя тем, что все плохое осталось позади.

В любом развитии всегда присутствует противоположные стороны, тенденции, борьба между которыми обеспечивает ход и механизмы протекания развития и его реальную направленность. Если одной стороной глобализации выступают интеграционные процессы, то оборотной стороной—на-против, процессы дезинтеграции. В этом смысле феномен террора является реализацией дезинтеграционного потенциала деформированного глобализацией развития культуры на современном этапе, её перехода от стадии системы локальных национальных культур, к стадии, когда культура становится частью глобального коммуникационного пространства. На современном этапе, терроризм—это лишь один из ответов (пусть и не приемлемых нами) на безудержную глобализацию. Именно это часто и затрудняет борьбу с ним на уровне идеологической контрпропаганды, так как лозунги и идеологические установки террора, часто используют и интерпретируют близкие каждому человеку религиозные, этнические, национальные, исторические и иные компоненты культуры, которые сегодня действительно подвергаются разрушению и деформации, вплоть до угрозы идентичности человека по отношению к собственной культуре. Таким образом, процесс глобализации, ведущей тенденцией которого является интеграция мирового сообщества в единое целое, включил, если можно так сказать, механизмы сопротивления традиционных локальных культур, против достаточно серьёзной вероятности этнической, национальной, индивидуальной и других типов культурной дезинтеграции, распадения и даже исчезновения.

Не случайно в центре этих процессов часто оказывается религия (или религиозные ценности), ибо она тысячелетиями эти нравственные ценности отбирала, формировала и хранила, на этих ценностях строилась культура и общество, базировались государственные устои. Протест против разрушения культуры, часто оформляется, как попытка защитить свою религию, свой этнос. А учитывая, что религиозные ценности основаны на вере и любая религия содержит в себе элементы безудержной преданности вере, граничащей или являющейся прямым фанатизмом, которые были в истории любой религии, особенно в периоды её становления, они в снятом, выражаясь по гегелевски, всегда в ней присутствуют, и их всегда можно разбудить. Соответственно, под влиянием тех или иных социокультурных обстоятельств, система религиозных ценностей может резко радикализироваться и стать удобным идеологическим вместилищем террористический идей.

2. Второй тезис связан с философско-психологическими компонентами понимания сущности террора, его интерпретации через страх и ужас, как это было представлено уже в античности. В античной мифологии бог Фобос является сыном бога войны Ареса. Страх, фобос по-гречески это чувство, которое испытывает зритель античной трагедии и посредством которого в сочетании с состраданием он должен исцелиться от страстей. Ганс-Георг Гадамер в работе «Истина и метод» писал: «Представление воздействует через сострадание и страх (элеос и фобос). У Аристотеля речь идет не о сострадании и тем более не о его менявшейся в ходе столетий оценке; в столь же малой степени страх у него следует понимать как внутреннее душевное состояние. И то и другое скорее процессы, настигающие людей и захватывающие их ...Фобос — это не только душевное состояние, но и, как говорит Аристотель, озноб того рода, который замораживает кровь в жилах охваченного ужасом, ... боязливый и тревожный трепет, настигающий того, кто видит, как кто-то, за кого он тревожится, спешит навстречу гибели». Уже греки знали, что страх — не только психологический феномен, это особое состояние, которое можно сравнить с коллективным оцепенением, параличом, потерей воли к социальному действию. Именно такого результата и стремятся достичь террористы, посеяв в обществе замешательство, смятение и страх, заставив людей отказаться от привычного уклада жизни, от достижения намеченных целей, от выработки сколько-нибудь устойчивых планов на будущее. Несвобода порождается Страхом, паническим бессилием к социальному действию, неспособностью к творческому изменению мира и своего статуса в нем.

Таким образом, отсюда следует некоторый практический вывод. Обоснование антитеррора — это защита права человека на свободу и победа над страхом. Общество не может противостоять террору, если оно разобщено и погружено в бури социальных конфликтов. Эффективные методы вооруженного противостояния террору и превентивные мероприятия по предупреждению террористических действий должны дополняться разработкой системы идеологических мер, направленных на создание в обществе такого нравственного климата, в котором всеобщая бдительность должна сочетаться с бесстрашием. Террорист, взрывающий школы и детские сады, выводит себя за рамки, в которых мыслится человеческое существо, наподобие тигра, вырвавшегося из клетки. Сосуществование с террористом невозможно, как и невозможны любые переговоры с ним и уступки террору (трагические ошибки такого плана были в нашей истории 90-х годов и стоили сотен человеческих жизней, которые прибавились к скорбному мартирологу жертв террора). Технология бесстрашия — нетривиальный элемент практической философии, прежде всего, прикладной этики, которая становится все более и более востребованной областью философского знания. Здесь следовало бы вспомнить и о духовных упражнениях стоиков, которые легли в основу кодекса воинской чести, и основанные на религии представления о том, что достоинство человеческой жизни не измеряется только лишь ее земными рамками. Однако тот факт, что террорист переживает свое религиозное спасение как уже свершившийся факт, заставляет традиционные конфессии продумать и акцентировать в своей проповеднической и пастырской работе целую стратегию по обоснованию ценности земной жизни. Эта ценность может быть основана на том, что жизнь — это дар Божий, что мир прекрасен как замысел Творца ... Так, гностическая брезгливость по отношению к миру представляет собою не норму и не магистраль христианской веры, но еретическое отклонение от нее. Права и свободы человека, на которых строится современное правовое сознание и в попрании которых можно в первую очередь обвинить терроризм, должны быть соотнесены с традиционным учением религиозных конфессий, возможность чего демонстрируется принятием «Основ учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека» на Архиерейском соборе РПЦ 2008 года. Это показывает, что светский и религиозный подходы не только могут находить точки соприкосновения, но и что базовые ценности цивилизованного общества являются идентичными для светской и религиозной культур.

3. С вышесказанным связан третий, выдвигаемый мною тезис о том, что сущность террора связана с его угрозой основной ценности существования Человечества — человеческой жизни. Философы достаточно давно обратили внимание на данную проблему. Один из величайших немецких мыслителей Иммануил Кант рассматривает философию как особую науку о последних целях человеческого разума, которая придает ценность, всем другим видам знания, выявляя их значение для человека. Именно в этом плане она выступает как философская мудрость. Философ, стремящийся к такой мудрости, должен постигать то, насколько знание может способствовать достижению высших целей Человека и Человечества. «Если существует наука, действительно нужная человеку, то это та, которой я учу» —писал Кант—«а именно, подобающим образом занять указанное человеку место в мире — и из которой можно научиться тому, каким быть, чтобы быть человеком». Иначе говоря, знания, добываемые людьми, разумом не должны быть направлены против человека, а напротив, их ценность определяется тем, насколько они работают на человека. Отсюда, следовал ещё один вывод философа, который так часто нарушается в жизни, человек никогда не может выступать как средство чего-либо, но всегда должен быть целью. Предпосылка террористической деятельности прямо противоположная. Здесь данная ценность отменяется и ценность человека полностью нивелируется.

Происходит обесценивание жизни, причем симметричное — и террориста, и заложника. Террор вызывает чувство обреченности, безысходности с обеих сторон. (Учитывать это крайне важно при подготовке антитеррористических мероприятий. Следует признать, что когда при освобождении заложников Норд-Оста на 50 убитых террористов погибло 130 заложников, то цинично и оскорбительно для памяти погибших называть такую операцию успешной). Действия террориста могут быть описаны знаменитой формулой анархиста Михаила Бакунина — «страсть к разрушению — творческая страсть». Но Бакунин здесь лукавит, ибо творческая страсть находится внутри культура, а не за её рамками. А разрушение, да ещё сознательное, превращает такую страсть в конктр-культрурное явление, которое является оппозиций не другому культурному явлению (внутри культуры), а культуре как таковой. Поэтому, мы имеем дело не с творчеством, а с превращением космоса в хаос, с нарушением самого космического порядка бытия.

4. И ещё один вывод, который стал предметом нашего вчерашнего обсуждения, недопустима романтизация террориста как некого героя, страдающего за идеи. Герой, как и вообще героическое, явление культурное, он находится внутри культуры, а террор, как мы показали — есть явление принципиально антикультурное, потому что он основан на уничтожении всякой ценности, всякого порядка, даже ложного и извращенного. Даже у войны есть свой этический кодекс, есть принципы отношения к пленникам, к раненым, которые сформулированы в международном законодательстве, есть соответствующие институты — Красного Креста и Красного Полумесяца, которые призваны смягчить по мере возможности ужасы войны и ее последствия. У террора нет правил и нет милосердия. Романтизация террориста, как человека «без рода и без племени», решившего пойти на крайние меры ради высоких целей, представляет собой крайне опасный феномен. Вспомним, что всплеск террора в дореволюционной России приходился на 60—80 годы XIX века. Члены террористических групп «Народная расправа», «Черный передел», «Земля и воля» в определенном смысле могут быть представлены как ипостаси той философской идеи, которую выразил в своем сверхчеловеке Фридрих Ницше. А Ницше пишет своего «Заратустру» то самое время, когда был казнен Александр Ульянов за неудачное покушение на Александра III. Превращение человека в террориста можно сравнить с библейским грехопадением. Нравственное существо человека испытывает своего рода священный ужас перед тем, на что покушается террорист — святость человеческой жизни, материнства, детства, родины, национальной и религиозной традиции, в том числе и той, к которой он сам принадлежит по рождению. «Если Бога нет, то все позволено», — говорил Ф. М. Достоевский. Константин Леонтьев полагал идеалом религиозной личности «трансцендентный эгоизм» — весь мир безразличен для моего религиозного спасения. «Трансцендентному эгоизму» террориста мы должны противопоставить альтруистический идеал современного гражданского общества, в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех. Однако, на наш взгляд, гуманизация общества уже невозможна как возвращение к традиционной возрожденческой и просвещенческой парадигме гуманизма, точно как религиозность постсекулярной культуры невозможна как банальное возвращение к традиционным формам жизни и исповедания веры. Индивидуалистический гуманизм уже не является эффективным средством для предупреждения таких тотальных угроз современной цивилизации, как терроризм. Противостоять терроризму может лишь сплоченное общество.

5. XX век дает новую постановку вопроса о Другом в различных его направлениях—в социальном дискурсе, в онтологии, в теории познания. Установка новоевропейского сознания для целого периода эпохи Нового времени на универсальность структуры субъектов оказывается пагубной не только с точки зрения социальной философии, но и с точки зрения проблематики онтологии и гносеологии. Поиск Другого характерен для философии крупнейших мыслителей XX века —Мартина Хайдеггера, Жана-Поля Сартра, Эммануэля Левинаса, Юргена Хабермаса. Заметим, что Сартр, ставя эту проблему в работе «Бытие и ничто», выявляет аспект мазохизма и садизма в отношении в Другому, который связан с абсолютностью свободы другого. Наверное, здесь можно было бы проводить интересные параллели, отнюдь не только психологические, например, рассматривая и комплексно анализируя «синдром заложника», который в определенный момент часто становится на сторону террориста, входит в его «шкуру», начиная поддерживать его требования. В связи с этим, следует заметить, что философское обоснование антитеррора связано с проблемой обоснования иного типа субъектности по сравнению с тем классических представлением о субъекте, который сложился в философии гуманизма, начиная с эпохи Возрождения. Перед нами стоит проблема возможности обоснования различий в типах человеческого существования, такого обоснования, которое не было бы по своей природе этническим, религиозным, политическим экс-клюзивизмом, давало бы пространство для принятия другого. Идейный акт террора (речь здесь идет не столько о зомбированной шахидке или снайпере, сколько о идеологических вдохновителях и конструкторах террористических актов) представляет собой стремление выпятить свою другость, которая с точки зрения террористов не воспринимается в общей массе. Поэтому одним аспектов обоснования антитеррора является легитимация Другого, предоставление возможности получить Другому праксеологиче-ский, онтологический, гносеологический статус. И здесь важен религиозный аспект, в том числе и аспект межконфессионального, экуменического диалога. Перекличка с религиозной философией очень важна. В религии, помысленной с философской точки зрения, мы видим попытку поиска Другого, но уже как субъекта абсолютного, нечеловекосоразмерного.

6. Таким образом, подводя итог, необходимо отметить, что философия (философское мышление) — это особое понимание мира посредством его познания и переживания, когда познанные объективные закономерности, преломляются сквозь призму интересов Человека, а субъективное ценностно-эмоциональное восприятие мира подвергается рациональному—критическому и систематическому—осмыслению. Иначе говоря— это выявление предельных (метафизических) оснований существования мира и Человека. В центре философских размышлений, несмотря на её абстрактность и глубокую рефлексивность, всегда стоит Человек и как высшая ценность и как конкретная личность, индивидуальность. Результатом такой предельной проблемной рефлексии над бытием и самим собой, становится то, что человек вырабатывает в себе определенную культуру мышления, особого рода метафизическое отношение к миру и к любому исследуемому объекту.

Таким образом, философское обоснование антитеррора—это обоснование и оправдание культуры в мире и особого места Человека в нем. Как показывает анализ, в практику террора в большинстве своем вовлекаются люди, которые не получили возможности приобщиться к ценностям культуры через образование. Поэтому в системе антитеррора существенное место должны занять Университеты как носители культурной традиции, система образования в целом и доступность образования для различных социальных слоёв. Об этом как-то забывают наши реформаторы, которые, напротив, делают образование всё более недоступным для многих людей, дифференцируя его качество по финансовым возможностям. Необходимо понимать — что это также может стать источником стимулирующим протестные настроения, а значит, пусть и косвенно, представлять новые возможности и людские резервы для реализации этого недовольства, под сами разными флагами.