
Традиционные институты власти |
Традиционные институты власти тропическои африки в системе местного управления британской и французской колониальных администрацийАвтор: С. Ю. СуряпинВыделение косвенного управления в качестве формы колониальной администрации связано с существованием его антитезы – прямого управления1. Введение британской системы косвенного управления в Африке также подразумевало противопоставление ее всем остальным моделям колониального управления, применяемым другими европейскими державами в их африканских владениях, которые характеризовались теоретиками как прямые либо «более прямые». Такое противопоставление получило широкое распространение уже в первые годы создания новой системы и на протяжении всего периода ее существования оставалось первостепенной основой ее самоидентификации. Одним из основных признаков косвенного управления было использование европейским правительством традиционных институтов власти в качестве бюрократических структур и туземных правителей в качестве агентов местного управления, безотносительно их номинальной и реальной степени зависимости или независимости от колониального режима. Следует отметить, что косвенный тельные полномочия, собирал собственные налоги и даже содержал армию.характер колониальные администрации демонстрировали практически все европейские державы в Африке. Все они, хотя и в разной степени, использовали в местном управлении традиционные общественные структуры и институты власти туземных народов. Этот факт уже давно стал общепризнанным для всей Тропической Африки. Косвенные методы в одинаковой степени применялись британскими, французскими, бельгийскими и португальскими колониальными администрациями3. Туземные структуры использовались на части территорий Марокко, находящихся под господством Испании, и в итальянском Сомали4. Наиболее жесткие формы косвенное управление принимало в немецкой Африке. Даже в независимой Либерии применительно к внутренним территориям до 1912 г. использовалась туземная фискальная система, отдаленно сходная по своей организации с аналогичной системой британского косвенного управления. Такое единство принципов колониальной политики объяснялось отсутствием на континенте (за исключением Алжира и Южной Африки) условии для учреждения прямой формы администрации. Основываясь на эмпирическом опыте предыдущего колониального управления, европейские державы независимо друг от друга пришли к выводу, что и в теории, и на практике эффективное управление зависимыми народами может осуществляться только с помощью туземного персонала и институтов, которые будут выполнять определенные колонизаторами задачи. Эти колониальные администрации не были ни однородны, ни однотипны по организации. Различия имели широкий диапазон, зависящий от законодательств метрополии, географии, специфики туземной культуры, темпа и характера колониального проникновения. Вместе с тем они были основаны на общих широко распространенных идеях и убеждениях. Везде колониальная политика начинала называться «туземной политикой», так же как и вся совокупность отношений, связанных с управлением африканскими народами, получает название «туземных дел». В историографии существует несколько вариантов классификации европейских режимов в различных колониях Черной Африки в зависимости от традиционности статуса и полномочий туземной власти. Наиболее характерными являются два из них. М. Кроудер анализирует характер колониальной администрации 20-х гг. ХХ в. четырех европейских держав в Африке: Португалии, Франции, Бельгии и Британии. При всей схожести методов и целей этих колониальных режимов в каждом отдельном случае он отмечает различный характер их управления, в зависимости от степени сохранения или разрушения традиционных институтов власти. В результате в зависимости от форм администрирования он классифицирует африканские колонии. «Чрезвычайно» прямым он считает португальский режим в Анголе, где туземных правителей рассматривали не как представителей традиционной африканской власти, а как агентов центральной администрации, не имеющих даже в теории никакой собственной инициативы и осуществляющих исключительно исполнительную роль. По мере убывания прямых методов управления один за другим идут французский режим в Западной Африке, британское управление в Кении и бельгийское в Конго. «Чрезвычайно» косвенной Кроудер видит британскую администрацию в Нигерии. М. Хейли, используя в качестве примера британскую колониальную службу, чтобы уйти от жесткого противопоставления форм прямого и косвенного управления и в то же время подчеркнуть его фактическое существование, делит британские владения в Африке на две группы. Первую составляют колонии с более прямой формой администрирования. Полномочия туземных вождей там определяются в соответствии с установленным законом постановлением, исполнительные функции местных правителей зависят от официального назначения их на должность колониальным правительством. К первой группе колоний Хейли относит Кению и Уганду. Причем он отмечает, что хотя последнюю колонию и считают обычно характерным примером косвенного управления, на самом деле местные вожди там фактически занимают положение административных чиновников7. Вторая группа территорий более многочисленна. Ее составляют колонии, где помимо официального назначения власть традиционного правителя основывается на его традиционном статусе в туземном обществе. К ним относятся Нигерия, Танганьика после 1922 г., Ньясаленд, Северная Родезия, Золотой Берег, Сьерра-Леоне и Гамбия. Хейли утверждает, что с течением времени практические различия в управлении этих двух групп колонии постепенно сокращаются. Чаще всего противопоставление прямого и косвенного управления в Африке обосновывается путем сравнения принципов, лежащих в основе колониальных политик двух держав – Британии и Франции. Британский вариант неизменно изображается как самый характерный пример косвенного управления, французский – идентифицируется как наиболее жесткая, деспотичная и воинствующая форма прямой администрации. Подобный подход берет свое начало уже в суждениях непосредственно основателей британской системы косвенного управления и их современников. Со временем он получает весьма широкое распространение в англоязычной историографии10. Кроме того, с некоторыми оговорками, он находит своих сторонников и в отечественной африканистике. Само по себе такое бескомпромиссное применение термина «прямое управление» к французской колониальной администрации является в равной степени поспешным и неосторожным. Поскольку факт использования туземных структур в местном управлении обеими державами неоспорим, сторонники противопоставления британского и французского стилей управления ищут аргументы в сравнении принципов организации традиционной власти. Однако характеризовать французскую (впрочем, как и британскую) колониальную политику в Африке однозначно как прямую или косвенную нельзя даже на теоретическом уровне. На протяжении своего развития она прошла, по меньшей мере, три стадии развития. На начальном этапе (1885–1900 гг.) применялась политика внутренних протекторатов, которую вполне можно охарактеризовать как косвенное управление, причем в его классическом варианте. С традиционными правителями туземных народов заключались официальные соглашения, в соответствии с которыми они попадали под «защиту» европейцев, в обмен формально утрачивая суверенитет и обязуясь способствовать французской торговле и воздерживаться от варварских действий. Туземные вожди, именуемые «королями», что подчеркивало их значение в колониальной политике, фактически сохраняли всю свою власть и полномочия13. Французские администраторы, имевшие статус «резидентов», оказывали им всяческое уважение и ограничивали свои действия простым наблюдением, носившим не административный, а дипломатический характер. Второй этап (1900–1914 гг.) ознаменовался резкой сменой прежней политики. Теория внутреннего протектората уступила место идее прямого управления. Этот период, применительно к колониальной администрации, характерен торжеством «казарменного авторитаризма», поскольку большую часть французских гражданских чиновников составляли бывшие офицеры морской пехоты. Африканскую политику они желали видеть однородной, сводя к минимуму своеобразие местных структур. Колониальные администраторы бесцеремонно вмешивались во внутренние дела туземных обществ, что приводило к многочисленным конфликтам15. Широкое распространение получили смещение, заточение, ссылка традиционных правителей. Осуществлялась практика разрушения традиционных институтов, которые «служили барьером» между центральным правительством и его чернокожими подданными. Существовавшие протектораты были организованы в кантоны. Кантональные вожди заняли самую нижнюю ступень управленческой лестницы, а «резиденты» прежних протекторатов были заменены «командирами» новых округов. Вместе с тем на государственном уровне начинает осуществляться официальная политика культурной ассимиляции африканского населения. Главной ее задачей было превращение туземных жителей заморских колонии во французов, схожих с обитателями метрополии по культуре и отличающихся от них только цветом кожи. Преподавание в школах велось только на французском языке. Приоритетное внимание уделялось европеизированным африканцам. Знание языка и определенные способности открывали им дорогу к очень ответственным административным постам17. Французские колониальные чиновники свято верили в свою миссию просвещения. Местная культура не имела для них никакой ценности. Этому способствовала общая стратегия административной службы, известная как политика «поворотного стола»18. Колониальным чиновникам не позволяли долго задерживаться на одном месте, чтобы они не успели выучить местные языки и проникнуться туземной культурой. Третий этап французской колониальной политики начинается с 1914 г. Он характеризуется возвращением к принципу косвенного управления. Прежде всего, это связано с заменой политики ассимиляции новой политикой ассоциации. Консервативный колониальный теоретик Жуль Арман в 1910 г. дал одно из лучших объяснений такой политики: «ассоциация» – это «косвенная администрация, основанная на сохранении, но также и улучшении правительственных институтов завоеванных народов, и уважении их прошлого»19. Была признанна ключевая роль традиционных структур и правителей в осуществлении иностранного управления. Колониальный администратор Роббер Делавинетт подчеркивал: «Нет колонизации без туземной политики; туземной политики – без территориального господства; и территориального господства – без туземных вождей, которые служат в качестве связующего звена между колониальным руководством и населением»20. Изменилось отношение к самому статусу местного правителя. Если прежде вождя чаще всего назначали на должность независимо от его традиционного положения, теперь этому уделялось особое внимание. Генерал-губернатор французской Западной Африки Жюст Ван Волленховен в 1917 г. отмечал: «Вождь есть должностное лицо, которое существует, даже когда он не имеет никаких обязанностей, и чья власть [традиционно] признана, даже когда не было ни введения в должность, ни делегации полномочии»21. Вместе с тем положение вождей по отношению к европейским чиновникам он видел по-прежнему низменным: «местный вождь – только вспомогательный инструмент», который «никогда не говорит или действует от своего собственного имени, но всегда от имени командира». Французская колониальная политика, особенно на последнем этапе, во многом напоминает британское косвенное управление. Однако сторонники их противопоставления находят ключевые отличия, позволяющие, по их мнению, наиболее точно идентифицировать прямую и косвенную форму правления. В первую очередь таким отличием служит ассимиляционная политика Франции, являющаяся настоящим антиподом британской концепции развития туземных народов по их собственной линии эволюции, в их собственном темпе. При этом особое значение имеет тот факт, что, несмотря на официальное принятие концепции ассоциации после 1914 г., на местном уровне французской колониальной службы, как правило, продолжали преобладать прежние идеалы ассимиляции. Истоки столь различного подхода к колониальной политике иногда ищут в особенностях менталитета двух стран. Английский историк П. Ллойд видит основания французской модели в республиканских идеях и ценностях, провозглашенных Великой французской революцией, а британской – в общих «эмпирических основаниях», отраженных в «Двойном мандате…» Ф. Лугарда24. Во французских владениях идеологический фактор был особо силен. Значительную часть колониальных администраторов там составляли левые республиканцы, антироялисты и антиклерикалы, которые не доверяли местной аристократии и религиозным структурам столько же, сколько и их французским копиям. Политическая культура Англии, напротив, являлась более умеренной. В ней, в отличие от Франции, все еще сохранялись некоторые традиционные элементы и параметры. «Такая «традиционность» англичан не могла не сказаться и на отношении к африканским «монархам», которых они стремились сохранить и в колониальном управлении. Характер и истоки двух колониальных концепции в таком случае радикально отличны. Правда, существует и другое мнение. Если считать ассимиляцией проекцию некоторых внутренних характеристик и философии жизни метрополии на колониальные владения, то и Франция, и Британия в одинаковой степени осуществляли именно ассимиляционную политику. Обе они пытались ввести за границей административный образец, подобный тому, который существовал на их родине. Другим характерным признаком прямого характера французского управления сторонники «противопоставления» считают особое положение традиционных правителей в системе колониальной администрации. При всем внешнем сходстве двух управленческих структур их функции представляют скорее «контрасты, а не подобия»28. Французская система поместила туземного вождя в полностью зависимое положение по отношению к европейскому чиновнику. Его назначение проводилось не в соответствии с его традиционным статусом в обществе, а на основании личного отношения к иностранной власти. В отличие от британцев, французов больше интересовала эффективность, чем легитимность туземного правителя. Более того, они специально урезали традиционные полномочия вождей в интересах стандартизации административной системы29. Африканские правители превращались в обычных французских «служащих» с хорошо определенными обязанностями, но полностью лишенных собственной инициативы. Они не осуществляли судебных полномочий и были лишены своего процента от туземного дохода. Британцы, напротив, сохраняли основы традиционного общества, хотя и реконструировали частично его механизмы. Если во французской Западной Африке положение туземных вождей было подорвано, в британской они продолжали играть очень значительную роль. Традиционный правитель рассматривался далеко не как простой инструмент в руках британского колониального чиновника. Более того, сам чиновник официально имел только консультативную роль советника при этом правителе. Однако в действительности сущностное отличие двух систем администрации весьма относительно, и его нельзя переоценивать. Не стоит забывать, что первостепенной целью своего колониального присутствия Британия, как и Франция, прежде всего, видела соблюдение своих политических и экономических интересов в Африке. В таком аспекте видна относительность различия прямого и косвенного управления в связи с общностью целей стран-колонизаторов. Дж. В. Келл вообще называет систему косвенного управления «префектурной администрацией», одинаковой для всех известных в мировой истории империи. Основой этой администрации были элитные, идеологически подкованные кадры (в африканском случае резиденты), действовавшие как прямые агенты центрального правительства и осуществлявшие разнообразные и всесторонние полномочия в пределах территориальных подразделении. Главной целью этой администрации было, используя любые методы – прямые или косвенные, не допустить неповиновения, беспорядков и обеспечить условия для успешной эксплуатации колонии. Сохранение традиционности в различных областях туземной жизни в британском случае, так же как и во французском, распространялось не далее, чем это могло помешать организации эффективного управления и реализации потенциальных возможностей колониальных владений. Колониальное господство обеих держав основывалось на использовании туземной общины как целостного организма. Сохранение или разрушение касалось только надобщинных политических структур, а не самой системы регуляции общинных отношении. Французы систематически разрушали мешающиеся им местные институты, англичане же стремились «либерализировать и модернизировать» их. Кроме того, небезосновательно мнение В. Б. Иорданского, который отрицает значение косвенного управления как примера бережного отношения к традиционным структурам «порабощенных народов», считая, что англичане, как и французы, еще при завоевании ликвидировали всех тех, кто потенциально был способен возглавить туземное сопротивление, т. е. истинных носителей власти. Своих же марионеток – традиционных вождей – они делали «бесконтрольными со стороны народа деспотами», декретами о туземной власти растаптывали все «пережитки древней племенной демократии»34. Более того, в применении прямого управления он видит преимущества для дальнейшего развития туземных народов. После получения независимости в бывших французских колониях оказалось гораздо проще справиться с пережитками традиционной, отжившей свое время власти35. Следует, правда, отметить, что многие нигерийцы не разделяют такого подхода. Историк и бывший колониальный чиновник Н. Акпан при всех недостатках английской системы, наоборот, отмечает предпочтительность ее для аборигенов в сравнение с любой формой прямого управления. Таким образом, на основе анализа характера местных администраций внутренних африканских протекторатов, учрежденных британским и французским колониальными режимами, можно сделать вывод, что все они основывались на применении принципа косвенного управления туземными народами. Основополагающим принципом организации колониальной администрации этих держав являлось использование традиционных институтов власти и туземных правителей в качестве инструментов местного самоуправления. В большинстве случаев это использование осуществлялось в соответствии с соблюдением традиционной легитимности туземной власти, сохранением за местными правителями большой степени полномочий и ответственности и политикой невмешательства со стороны европейских чиновников в работу туземной администрации. Причиной подобного единообразия колониальных политик являлось приобретенное эмпирическим путем общее убеждение в необходимости и неизбежности использования в колониальном управлении традиционных структур туземных обществ. Реализация такого убеждения на практике принимала в каждом отдельном случае весьма разнообразные проявления. В связи с этим следует отметить, что попытка определения признаков косвенного управления, основанная на анализе его применения в отдельном регионе и отдельной колониальной державой, может рассматриваться только как определение конкретного регионального варианта косвенного управления. |
< Предыдущая | Следующая > |
---|