Роль русской эмиграции в диалоге «Запад – Советская Россия»

Под влиянием советской историографии в общественном сознании сложилось мнение, что русская эмиграция первой волны, а именно на ней мы акцентируем далее внимание, всегда противостояла всему советскому. На самом деле это не верно. Прежде всего, надо сказать, что эмиграция никогда не была едина, поэтому обобщения здесь неприемлемы. После революции за границей оказались люди как по своему собственному желанию, в том числе в связи с негативным отношением к советской власти, так и по воле судьбы (например, рядовые в составе белых армии и др.). Последние, как правило, не высказывались против СССР, некоторые из них впоследствии даже реэмигрировали. Надо учитывать и тот факт, что далеко не все в русском зарубежье занимались и интересовались политикой. 

А взгляды и оценки тех, кто ей интересовался, были порой диаметрально противоположны. Эти положения, а также то, что вовлеченность в диалог «Запад–Россия» не означает поддержку советской стороны, безусловно, дает нам возможность обратиться к «посреднической» деятельности эмиграции. Условно ее можно разделить на два больших пласта. Первый – отстаивание русским зарубежьем перед западными державами государственных, экономических интересов России как таковой (не советских, а российских), ее территориальной целостности, проявлявшееся, прежде всего, во внешней политике. Второй – обращение к иностранным правительствам и общественности с просьбой о помощи проживавшим в РСФСР (СССР) в связи с какими-то конкретными событиями. Рассмотрим их более детально.

Особенно на начальных этапах эмиграции за границу многие представители верили в свое скорое возвращение на Родину, поэтому старалась сделать так, чтобы интересы России не были ущемлены. Они регулярно пытались влиять на решения Запада по русским вопросам. Наиболее ярким проявлением этого было отношение эмиграции к международным конференциям конца 1910 – начала 1920-х годов.

Международные конференции конца 1910-х обсуждали, прежде всего, вопросы послевоенного устройства мира, репарации и т. д. Странам предстояло пересмотреть некоторые договоры, утратившие свое значение в силу изменения геополитической обстановки. С момента установления советской власти эмигранты рассматривали ее правительство как незаконное. В связи с этим они регулярно обращались к странам – организаторам и участникам конференции с меморан думами, мнениями и т. д. Эти документы содержали несколько основных постулатов: 1) приглашать РСФСР к участию в конференциях нельзя, поскольку это означало бы фактическое признание Советов; 2) в случае приглашения представителей последних необходимо участие и представителей национального правительства (например, правительства Врангеля), поскольку является неправильным отождествлять советское правительство со всей Россией1. Русские дипломаты считали, что советская власть будет использовать международные конференции исключительно для своего признания, а обсуждение на них русских вопросов даст ей для этого повод2. Следовательно, в интересах западных держав – не дать ей такой возможности, но при этом сделать так, чтобы отсутствие России на конференциях, на которых рассматривались бы русские вопросы, Советы не смогли использовать для своей политической игры и антизападной агитации и пропаганды. Для такого случая предлагался еще один вариант – написание декларации от имени стран–участниц, в которой бы гарантировалось, что интересы и права России будут ограждены, даже при ее отсутствии.

В конце 1918 – начале 1919 г. в Париже было сформировано Русское политическое совещание, состоявшее в основном из российских дипломатов. Оно было созвано специально для того, чтобы представлять интересы России на Парижской мирной конференции 1919–1920 годов. Среди важнейших задач, которые ставило перед собой Русское политическое совещание, было сохранение территориальной целостности России. Оно стремилось также добиться, чтобы любое решение конференции, затрагивающее интересы России, было отложено до консультации с признанным российским правительством; наконец, совещание добивалось от союзников ясных заявлений, осуждавших большевизм и провозглашавших поддержку либеральных сил в России.

Не добившись права участия в Версальском конгрессе, представители русской эмиграции вынуждены были ограничиться подачей меморандумов и записок, адресованных этому форуму4.
С 12 декабря 1921 г. по 6 февраля 1922 г. проходила Вашингтонская конференция. Она была посвящена ограничению морских вооружений и урегулированию отношений на Дальнем Востоке. На ней русское зарубежье пыталось защищать интересы России в этом регионе, в особенности акцентировав внимание на выводе японских войск с территории России и на статусе КВЖД. Эмигранты считали данные вопросы стратегически важными для будущего России. Это было связано и с заинтересованностью в указанном регионе Японии. Как писал бывший российский посол в США Б. А. Бахметев еще в августе 1921 г., «особенность дальневосточных вопросов, по сравнению с вопросами польским, балтийским, бессарабским и проч., в том, что с проблемами на нашей западной границе мы в будущем можем справиться сами… На Дальнем Востоке дело обстоит иначе. Мы стоим лицом к лицу с сильной, почти не пострадавшей в воине и стремящейся к энергичным наступательным действиям державой… В известной мере, неуспех сейчас предрешает даже фактическое бессилие и по восстановлении России, так как в моем понимании главная цель японской политики на русском Дальнем Востоке в том и заключается, чтобы создать стратегическое положение, фактически отдающее под военный контроль Японии всю территорию к востоку от Байкала…»5. В этой ситуации он полагался на Америку как «защитника и охранителя русского положения на Дальнем Востоке»6. Надо отметить, что именно этот человек проявил наибольшую активность во время и накануне конференции как в силу своей личной позиции, отмеченной ранее, так и в связи с местом проведения самой конференции. Русский дипломатический корпус (от лица не эмиграции, но представителей России) выработал обращение к Вашингтонской конференции7. В нем на рассмотрение конференции предлагались вопросы о защите территориальной целостности России, ее прав на Дальнем Востоке, о непризнании советского режима. Как известно, российские представители (ни советские, ни эмигранты) на конференцию приглашены не были. Несмотря на отсутствие официального приглашения, в деятельности конференции, а вернее, в некоторых ее специальных совещаниях, в частности, посвященных читинской делегации и эвакуации японцев из Сибири, в качестве делегатов от Исполнительной Комиссии Учредительного собрания приняли участие П. Н. Милюков и Н. Д. Авксентьев8. В связи с повесткой дня это мероприятие особенно интересовало торгово-промышленные круги Дальнего Востока. Не имея возможности официально участвовать в Вашингтонской конференции, указанная группа эмигрантов направила на нее через Бахметева записку относительно своей позиции. Хорошо известна также позиция Русского Национального Комитета (РНК), который подготовил и направил два меморандума: представителям стран–участниц Вашингтонской конференции с требованием соблюдения российских дальневосточных рубежей и правительству США о рассмотрении русского дальневосточного вопроса10. На одном из своих заседании РНК с удовлетворением констатировал, что конференция пришла к следующим выводам: «1) интересы России на Дальнем Востоке должны быть ограждены; 2) Восточно-Китайская железная дорога признана по-прежнему Российским достоянием и поставлена под управление международной комиссии»11. Попытки отстаивать российские интересы эмиграцией (как русскими зарубежными организациями, так и отдельными общественно-политическими лицами) повторились и на последующих конференциях. Со временем это становилось все сложнее, поскольку РСФСР постепенно втягивалась в международную политику, ее делегаты стали приглашаться на конференции, ее мнение стало значимо. Поэтому главными методами работы эмиграции в данном направлении являлись агитационно-пропагандистские и информационные.

Ревностно относилась эмиграция и к соблюдению российских государственных интересов в ходе двусторонних соглашении западных стран с РСФСР (СССР). В этой связи ее представители внимательно следили за решением национального вопроса в РСФСР в первой половине 1920-х, за приращением СССР территории в конце 1930-х годов. Но в их отношении в эмиграции проявляется некий дуализм: с одной стороны – радение за государственные интересы, радость за успехи в развитии российской дипломатии (например, в случае с советско-афганский договором), положительная оценка великодержавных стремлении СССР в национальном вопросе, а, следовательно, их поддержка; с другой – откровенный антисоветизм и противостояние советским внешним инициативам и той же национальной политике, рассматривавшейся как советизация, отсюда агитационно-пропагандистское противодействие им и доведение соответствующей информации до западной общественности.

Что касается внешнеэкономического аспекта, то здесь большинство русского зарубежья придерживалось, по крайней мере, в 1920-х гг., мнения о необходимости убеждения западных промышленников, финансистов, желавших получить советские концессии или вложить деньги в советскую экономику, от подобного шага. Делалось это, скорее, в своекорыстных целях. Русское зарубежье не столько предостерегало иностранных инвесторов от неоправданных рисков, подчеркивая экономическую несостоятельность договоров с Советской Россией, сколько пыталось защитить свои интересы. В расчет брались не только международная обстановка и собственно отношение эмиграции к большевикам, которая понимала, что иностранные вливания помогут укрепить советскую экономику, а следовательно, и власть в целом, а это ее, естественно, не устраивало. Имелись у нее и чисто меркантильные интересы, поскольку советское правительство «раздавало» иностранцам в т. ч. и бывшую собственность эмигрантов.

В. И. Ленин внимательно изучал эмигрантские газеты, призывал потенциальных концессионеров не обращать на них внимания: «Осуществить дело концессии – дело трудное... Конечно, здесь видно влияние белогвардейской и меньшевистской печати. Ведь нет ни одной страны в мире, где не было бы сейчас русской газеты, и во всех них меньшевики кричат против концессии, указывают, что в Москве неспокойно, что поэтому Советская власть скоро падет, и вы, господа капиталисты, не верьте им и не вступайте с ними в сделку»12. В. И. Ленин отмечал, что эмигрантская пресса прилагала все усилия для срыва экономических договоров с РСФСР, поскольку превосходно понимала «значение концессии и заграничной торговли для Советской власти»13. Л. Б. Красин, сторонник уступок Западу во имя экономического возрождения, пытался убедить в этом не только иностранцев, но и эмигрантов. Есть сведения, что он встречался с Б. Савинковым, пытаясь доказать ему, «что коммунизм обанкротился, что в России нет никого, кроме чекистов, кто бы поддерживал большевиков, даже Красная армия уже не с ними. Все осознали, что крах неизбежен и не предотвратим, если не придут на помощь извне. Нужно, чтобы Европа спасла большевистскую власть, дала ей возможность перестроить свою политику в пользу столыпинского мужика. Тогда эволюция власти большевиков неизбежна, она измениться сама собой и без потрясений постепенно перейдет в руки более правых течений»14. Поэтому Л. Б. Красин убеждал эмиграцию не противиться помощи иностранцев, поскольку якобы они сами не меньше большевиков в этом заинтересованы – если последние падут, то наступит анархия, и государство развалиться, а потом его будет не собрать15. Уже исходя из этой реакции советских деятелей понятно, что отчасти эмиграции удалось «охладить пыл» иностранных инвесторов.

Надо сказать, что среди эмигрантов были и те, кто оценивал перспективы советско-иностранного товарообмена весьма положительно: во-первых, к данной оценке присоединялись понимавшие необходимость таких отношений для народа, а во-вторых, как ни парадоксально это звучит, некоторые эмигранты считали, что такой товарообмен может привести к падению советской власти или, по крайней мере, к ее эволюции.

В целом можно сказать, что во внешнеполитическом диалоге Запада и Советской России эмиграция проявила себя двояко: с одной стороны, отстаивая государственные интересы России, а с другой – противодействуя заключению большинства договоров и соглашении между ними.

Рассмотрим теперь второй аспект «посреднической» деятельности русского зарубежья – его обращения к западным державам в связи с защитой интересов русского народа и его отдельных представителей. Особенно проявилось это заступничество в 1920-х гг., когда эмиграция была более активна, а в РСФСР шла активная борьба с оппозиционными элементами.
Первым наиболее ярким и впечатляющим примером подобного рода явилась помощь голодающим в России (1921–1922 гг.). Понятно, что и в этом вопросе мнения эмиграции разошлись. Одни предлагали использовать голод для военной интервенции. Другие считали, что голод подточит власть изнутри, народ восстанет, и она падет, а поэтому, естественно, отрицали любую помощь. Третьи же полагали, что голодный ищет не виновника, а пропитания, поэтому отрицали возможность активизации антисоветских выступлении, а акцентировали внимание на страданиях простого народа (а не власти), которому необходимо помочь. Понимая, что сама Россия со сложившейся ситуацией не справится, эмигранты тоже ей мало чем могли помочь (хотя и помогали очень активно). Главную роль в этом вопросе они отводили иностранным организациям, прежде всего благотворительным. Не без помощи эмиграции активизировалась их деятельность в данном направлении. Речь идет, прежде всего, о трех структурах: Международной комиссии по организации помощи России, созданной Верховным советом Антанты (Ж. Нуланс), Американской администрации помощи – АRА (Г. Гувер) и Комиссии, созданной организациями Красного креста различных стран при участии Лиги Нации (Ф. Нансен). Отношение к ним было различным в связи с их программой, условиями деятельности в РСФСР. Эти организации не только сами оказывали помощь, но и передавали средства, собранные русской эмиграцией.

Они ратовали за подписание экономических договоров, но были, как правило, против политических соглашений и признаний РСФСР.

Кроме того, посильную помощь оказывали правительства и общественные организации ряда стран, особенно тех, в которых проживали русские и создавали комитеты помощи голодающим в России. Благодаря активной деятельности последних, их обращениям в различные заграничные структуры, выделялись средства, транспорт и т. д. Так, например, Парижский Объединенный Комитет Русских организации в октябре 1921 г. связался с Латвийским Красным Крестом, который при поддержке латвийского правительства отправлял индивидуальные посылки непосредственно из Риги в адрес Латвийского Красного Креста в Москве и Петрограде, расширяя тем самым географию помощи17. А благодаря инициативе уполномоченного этого комитета Отделение Московского Народного Банка в Прибалтике отправило в Россию организациям врачей медикаментов на сумму 200 тыс. франков18. Берлинский общественный комитет помощи голодающим доводил сведения о голоде до немецкой общественности при помощи лекций, бюллетеней и т. д.19. 12 августа 1921 г. его члены встретились с представителями германской печати и обратились к ним с призывом о помощи20. Комитет установил связь с аналогичными немецкими организациями (Германский Красный Крест, Германский комитет помощи голодающим, Союз Германской печати) и привлек их к своей работе. Через Германский Красный Крест, например, заготавливались индивидуальные продовольственные посылки. Аналогично действовали практически все эмигрантские организации помощи голодающим, обращаясь за поддержкой к западной общественности. Кроме того, иногда создавались и совместные организации. Так, в августе 1921 г. в Берлине был создан Студенческий комитет помощи голодающим, который постановил обратиться с предложением об оказании помощи голодающим ко всем германским, иностранным и русским студенческим союзам и разослать во все студенческие организации специально выработанное воззвание. После этого воззвания комитет приобрел интернациональный характер, объединив в своих рядах 3 организации – русскую, еврейскую и болгарскую21. Позже его состав расширился до 7 студенческих организаций (3 русских, 2 болгарских, 1 еврейская, 1 эсперантистов), а затем до 15, (в его состав вошли студенческие организации заграничных немцев, сербская, 2 румынские, греческая, египетская, литовская и грузинская)22. 17 мая при комитете было создано Бюро для организации помощи голодающим в международном масштабе, оно издавало воззвания к студенческим организациям мира на разных языках (даже китайском). Иными словами, случаи привлечения иностранной общественности эмигрантами в вопросах помощи были не единичными, и, безусловно, для голодающих в России это имело огромное значение.

Не только голод вызывал в эмиграции столь активную реакцию. Большинство гонений в отношении отдельных групп населения, конкретных личностей порождали в ней всплеск негодования23. В особо вопиющих случаях она взывала к западным правительствам, общественности, известным деятелям. Такая ситуация сложилась и в связи с голодом, когда члены Всероссийского комитета помощи голодающим были арестованы, а его активистам грозила смертная казнь. Русское зарубежье обратилось к Западу с просьбой о заступничестве. Известно, что Гувер и Нансен вступили в переписку по данному поводу с советским правительством24. Вполне вероятно, что именно это и спасло жизнь членам комитета.

Когда кампания по изъятию церковных ценностей в связи с голодом привела на скамью подсудимых многих активных мирян, священнослужителей, видных архиереев и даже патриарха, эмигранты не могли остаться безучастными к их судьбе. Здесь мы встречаем особую форму «посредничества» – совместные моления с представителями других церквей (например, специальное богослужение о спасении Православной церкви в России в Токийском православном Соборе при участии англиканской и американской церквей25). В дело помощи страждущей Церкви эмиграция подключила «дипломатические» рычаги. Именно в это время Советское государство добивалось дипломатического признания или хотя бы заключения торговых договоров. Эмиграция попыталась воздействовать на зарубежные правительства, их лидеров, глав церквей с тем, чтобы те в свою очередь, с одной стороны, «надавили» на советское правительство с целью освобождения патриарха и облегчения участи Церкви вообще, а с другой стороны, задумались о том, стоит ли вести с РСФСР вообще какие-либо переговоры, поскольку здесь не соблюдаются элементарные буржуазные свободы - свобода совести и вероисповедания. В этих целях эмиграция буквально начала «забрасывать» правительства, парламенты, лидеров государств и церквей воззваниями и петициями. Временным Церковным Управлением за границей было издано несколько посланий и обращений:

1) Святейшим православным патриархам, православным митрополитам, архиепископам и епископам, предстоятелям Святых Божьих Церквей Православных;

2) православным русским владыкам, священнослужителям, инокам и инокиням и всем православным и христианам;

3) главам инославных Церквей26;

4) главам правительств и государств мира27. Эти воззвания призывали возвысить свои голос в защиту гонимой церкви и лично патриарха Тихона.

И они нашли отклик. Ответы были присланы правительствами Франции, Чехословакии, архиепископом Кентерберийским, национальной протестантской церковью Женевы, Вселенской Патриархией (3 ответа: 1 лично от патриарха Меле-тия; 2 – от Патриархии о гонениях в РСФСР и о суде над Патриархом), Патриархом Антиохским, архиепископом автокефальной Церкви Кипрской, патриархом Иерусалимским, экзархом Элладским митрополитом Афинским28. Причем, важно отметить, что некоторые из писем-протестов отправлялись одновременно в два адреса – Русской Православной Церкви за границей и советскому правительству. Священнослужители вновь и вновь возвращались к этим проблемам в своих проповедях и молитвах, которые поддерживались не только православными верующими. Русские заграничные иерархи выступили и с личными обращениями. Митрополит Антоний (Храповицкий), председатель ВЦУ, обратился к президенту Франции с письмом-просьбой о выступлении в пользу патриарха Тихона. Есть сведения, что аналогичная просьба была адресована королю Англии, в парламент США. Эти просьбы послужили толчком для начала переписки МИД указанных стран по вопросу о возможных средствах для достижения эффективности предполагаемого выступления в пользу Патриарха Московского29. Архиепископ Евлогий (Георгиевский), управляющий ЗападноЕвропейскими приходами, вступил по этому вопросу в личную переписку с архиепископом Кентерберийским. Последний, в свою очередь, обратился с запросом к английскому правительству и составил молитву для англиканской церкви о спасении патриарха Тихона и его сподвижников. Он также пригласил другие христианские церкви совместно воздействовать непосредственно на советское правительство для прекращения гонений, хотел собрать из них комиссию для обследования положения дел с религиозной свободой в РСФСР. Архиепископ Кентерберийский даже завязал переписку с помощником комиссара НКИД Ка-раханом, о которой глава англиканской церкви информировал русскую эмиграцию в лице бывшего царского дипломата в Англии Саблина30. Писали обращения русские организации, не связанные непосредственно с церковью, но переживавшие за ее судьбу и жизнь патриарха. 30 мая 1922 г. была принята резолюция «Народам, их правительствам, христианским церквам и всем религиозным общинам», подписанная всеми русскими парижскими организациями, которая была напечатана для широкого распространения31. Задача ознакомления с ним правительств и общественного мнения в разных государствах была возложена на русские дипломатические представительства, которые еще продолжали существовать в то время. Контроль осуществлял М. Н. Гирс, который периодически получал сообщения о том, как продвигается это дело. По имеющимся документам известно, что данное обращение было передано в МИД Японии, Швеции, Дании, министру датской церкви, архиепископу Шведской Лютеранской Церкви, опубликовано в датских, 5 стокгольмских газетах и 1 шведском бюллетене, во всех японских и английских, выпускающихся в Японии газетах32. Иногда при передаче данного воззвания в правительственные круги той или иной страны эмигрантские колонии, проживавшие на этой территории, дополняли еще и своими обращениями. Русские организации и отдельные лица подписывали воззвания в защиту РПЦ в независимости от своей религиозной принадлежности. Обращения в поддержку церкви были приняты русскими эмигрантами в Дании, Германии (подписало 28 общественных организации), в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев33. Последнее было адресовано религиозным деятелям, прежде всего, главам православных церквей. В нем выражалась надежда, что доходящие до эмиграции сведения о переговорах Папского престола с советской властью, – не что иное, как клевета, и папа также возвысит свой голос против преследования христианства в России. Выступление архиепископа Кентерберийского и американских епископов англиканской церкви в защиту гонимой церкви расценивалось в документе как новый шаг по пути «всеобщего объединения» церквей. 12 июля 1922 г. было издано новое обращение парижских организаций: «Народам, их правительствам, христианским церквам и всем религиозным общинам». В нем основное внимание уделено гонениям на петроградскую епархию и ее архиерея – митрополита Вениамина, который вместе со своими сподвижниками был приговорен к смертной казни. «…Новое убийство превосходит все предыдущие преступления своим кровавым цинизмом, который можно сравнить разве что с судом волков над ягнятами»34, – гласит документ, также получивший широкое распространение. Процесс над Патриархом закончился. Уже после окончания процесса Объединенная комиссия представителей всех русских эмигрантских организаций в Варшаве выпустила воззвание, в котором говорилось, в частности, что в тюрьмах сидят и другие представители веры, например, архиепископ католической церкви Цепляк, и об этом нельзя забывать. Комиссия призывала спасти и освободить всех. К этому протесту присоединились русские общественные организации Парижа36. Церковь выстояла, патриарх был освобожден. Что спасло его от смертного приговора и привело к освобождению? Безусловно, не последнюю роль в этом сыграли обращения эмиграции, инициировавшие широкое международное движение в защиту гонимой православной церкви.

В связи с процессом над эсерами в 1922 г. и арестами в РФСФР представителей других партий эмигранты обращались не только к зарубежной общественности в целом, но и персонально к зарубежным деятелям и партиям со схожими политическими интересами. Так, еще до суда над эсерами журнал «Революционная Россия» пытался привлечь внимание международного социалистического движения к этому событию. В нем были опубликованы обращения А. Франса и К. Каутского37. С начала весны 1922 г. заграничная делегация ПСР стала рассылать различным эмигрантским организациям, социалистическим и рабочим партиям разных стран циркулярные телеграммы, письма и резолюции по данной проблеме. В ответ стали появляться публикации в неэсеровской периодике, приходить письма-отклики в адрес заграничной делегации ПСР38, обозначилась и реакция западной общественности39. 7 марта заграничной делегацией ПСР была создана комиссия для ведения «кампании по делу эсеров». В ее компетенцию входил и поиск материалов по указанному вопросу, и его рассылка социалистическим и рабочим центрам в разных странах. Это были не просто эпизодические сообщения, а ежедневная работа40. Так, например, уже 8 марта были разосланы документы по 73 адресам; 9 марта по 244 адресам отправлены краткое коммюнике и воззвание заграничной делегации эсеров (в основном в немецкие газеты), а также телеграмма социалистическим партиям всего мира; 10 марта – меморандум заграничной делегации «К социалистическому миру»; 14 марта – по 73 адресам циркулярная телеграмма с призывом немедленного вмешательства. К июню география почтовых отправлений расширилась за счет Америки. Помимо официальных рассылок материалы передавались отдельным лицам для дальнейшего устного ознакомления общественности с ними41. Основной сферой деятельности комиссии была информационная, поэтому в целях ее улучшения заграничной делегацией ПСР в мае 1922 г. был создан одноименный отдел42, ежедневно выпускавший информационный материал о ходе процесса (на немецком языке), который воспроизводила почти вся зарубежная социалистическая и даже буржуазная пресса. Помимо распространения данных о процессе социалистическая эмиграция занималась защитой обвиненных. 24 июля 1922 г. в Париже, в зале «Глоб», эсеры организовали митинг протеста против суда, на котором кроме русских эмигрантов присутствовали и выступали такие видные деятели зарубежных социалистических и рабочих партии, как Либкнехт, Розенфельд, Фор и др..

Безусловно, процесс над эсерами был самым громким, но в тюрьмах оказались и представители других партий. Узнавая обо всех случаях нарушения политических прав и свобод в России, эмигранты немедленно реагировали на это, помещая информационные материалы в своих периодических изданиях и обращаясь с манифестами к общественному мнению Запада (в том числе рассылая их для опубликования в зарубежные газеты), а также публикуя отдельными брошюрами на русском и иностранных языках44. Эта агитация имела результаты. Так, один немецкий капельмейстер предложил при посредстве социал-демократических партий организовать концерт с лучшими немецкими артистами (что он гарантировал) в пользу заключенных в Советской России социалистов45. В конце 1921 г. некоторые осужденные меньшевики хотели начать голодовку с целью добиться отмены приказа о высылке в Туркестан. ЦК запретил им это и стал изыскивать способы ее отмены, в частности, и через эмигрантов. Они обратились за поддержкой к иностранной общественности (французским социалистам, амстердамскому интернационалу, социал-демократической и независимой социал-демократической партии Германии, чешским и английским социал-демократам, к известным общественно-политическим деятелям – Роллану, Уэллсу, Розенфельду, Либкнехт и др.), которые, в свою очередь, создав «единый фронт» в этом вопросе, должны были выразить общий публичный протест и требование о немедленном освобождении русских социалистов (как меньшевиков, так и эсеров). Ю. Мартов привлек к решению этого вопроса М. Горького, который написал письмо А. Франсу, призывая того обратиться к советской власти с указанием о недопустимости смертной казни эсеров. В письме к А. И. Рыкову Горький призывал одуматься и советских руководителей, убеждая их, что это вызовет моральную блокаду со стороны социалистической Европы46. Это был серьезный аргумент для большевиков, которым требовалась ее поддержка в вопросах внешней политики47. В связи с массовыми арестами студентов в России пражское благотворительное общество политзаключенных предлагало обратиться с воззванием через прессу и даже создать специальную студенческую секцию48. В. Зензинов в одном из своих писем высказал схожую мысль и в отношении Соловков, в связи с чем вышеуказанное общество постановило обратиться с воззванием информационного характера и с призывам о ликвидации ссылки на Соловках к европейской и американской прессе, к социалистическим партиям, рабочим организациям, интернационалистам и отдельным лицам, а также к Лиге Нации, Ф. Нансену, А. Франсу, а так же развернуть кампанию по этому вопросу в Париже и Лондоне49.

Лидеры меньшевиков Р. А. Абрамович, Ф. И. Дан и Ю. О. Мартов предлагали объединить усилия социалистических групп в деле помощи политзаключенным. За подобное объединение, но внепартийное, выступал П. Н. Милюков, по инициативе которого в Париже в сентябре 1921 г. состоялся митинг-собрание в память о жертвах большевистского террора. Открыл его Н. Д. Авксентьев, призвавший эмигрантов оказать воздействие на западное общественное мнение, чтобы то единодушно осудило красный террор.

В июне 1923 г. был образован Объединенный комитет защиты заключенных революционеров в России из представителей левых направлений русской эмиграции. 3 октября 1923 г. на заседании комитета было принято постановление об издании непериодического бюллетеня с целью ознакомления западного общественного мнения с положением революционеров в РСФСР. За 1923–1926 гг. вышло около 10 машинописных бюллетеней, которые переводились на другие языки и рассылались в зарубежную левую печать. В них сообщались новости о политических преследованиях в России, поэтому одной из важнейших задач для комитета был сбор информации, в частности, и из материалов советской прессы, лживость которой неоднократно обличалась на страницах бюллетеней. Эта организация ставила перед собой, прежде всего, информационно-пропагандистские цели. Комитет призывал западное общественное мнение выступить в защиту революционеров, притесняемых большевиками, образовывать во всех странах комитеты защиты и помощи русским революционерам. Его деятельность находила отзыв среди иностранцев, что проявлялось в проведении митингов, выпуске петиций, создании аналогичных иностранных комитетов, работающих в тесном сотрудничестве с Объединенным комитетом защиты заключенных революционеров51. С 1924 г. в тесном взаимодействии с Международной ассоциацией трудящихся (МАТ), Комитет начал кампанию за политическую амнистию в СССР. К 1 мая 1924 г. была приурочена кампания протеста против большевистских репрессий. Члены Комитета были активными участниками многочисленных митингов и собраний (прежде всего, иностранных).

С конца 1920-х гг. в СССР вновь набирают силу религиозные гонения. В конце 1929 г. Англия инициирует кампанию против религиозных преследований в СССР, которой эмигранты стремятся придать международный характер. Надо сказать, что, если Европа обратила внимание на несоблюдение принципов свободы совести лишь к концу 1920-х гг., то русские эмигранты отмечали это и ранее. Так, русские члены Секции Международного союза борьбы с III Интернационалом или, как его называли, Лиги Обера (по имени создателя) еще в 1925 г. отмечали, что Запад, в отличие от них, не осознает, что «большевики и 3-ий Интернационал объявили борьбу Богу и верным защитникам христианской религии»52. В 1929 г. Постоянным Русским секретариатом этой организации разрабатывается следующий план: «1. возможно шире осведомить общественное мнение о начавшемся в Англии движении; 2. содействовать организации, по инициативе и, во всяком случае, при участии церковных кругов, собрании протеста против религиозных преследований в СССР, на которых сделать доклады на эту тему…; 3. содействовать возникновению постоянных комитетов для противодействия антирелигиозной деятельности большевиков; 4. инспирировать мысль о необходимости посылки этими собраниями, комитетами и видными духовными лицами и общественными деятелями приветствий инициаторам движения в Англии; 5. содействовать посылке делегаций к главам различных церквей и культов с ходатайством о принятии ими на себя оглавления этого движения в стране; 6. обратить особое внимание представителей русского духовенства на их долг использовать благоприятную обстановку для выступлении в защиту Православной Церкви»53. Представительство Русской Секции Лиги Обера в Югославии с разрешения властей организовало радиодоклады, один из которых был посвящен религиозным преследованиям в СССР и озаглавлен «Большевицй обiавили из рат Богу». Оно вошло также в контакт с католическим духовенством, Сербским православным духовенством, представителями ряда инославных церквей, которые также выступали с докладами-протестами, поддерживая их своими выступлениями и снабжая имеющимися материалами. Аналогичное представительство в Болгарии в начале марта провело региональный съезд, на котором в числе прочих было принято решение «О проведении на местах религиозной кампании, направленной против гонений на веру в Советской России», при этом планировалось создание на местах специальных комитетов, но с обязательным условием: «русским в таковых видимого участия ни в коем случае не принимать, играть лишь роль технических центров»55. По распоряжению Русской Секции Лиги Обера в Женеве, Болгарское отделение создало в Рущуке «Комиссию защиты религиозной свободы в России». 2 февраля 1930 г. ею было организовано собрание-концерт протеста с чтением докладов, участием русского хора и приглашением представителей болгарского общества (в том числе и церковных деятелей). Собрание инициировало аналогичные протестные мероприятия в среде болгар и представителей разных конфессий, представленных на территории этой страны56. Главной целью всех перечисленных мероприятий было привлечение широких слоев зарубежной общественности к вопросу о религиозных гонениях в СССР с тем, чтобы зарубежные страны разорвали все дипломатические отношения со страной безбожников.

В целом можно сказать, что эмиграция по многим вопросам пыталась влиять на отношение Запада к российским проблемам. Она как никто другой за границей знала менталитет, жизненные условия на Родине, поэтому не случайно именно эмиграция, а не иностранные исследователи, уделяла наибольшее внимание изучению Советской России в этот период, а в более позднее время явилась основательницей советологии. Иными словами, и в вопросах информационного посредничества она проявила себя активно. Основными методами ее работы были: агитационно-пропагандистский, информационный, личное воздействие, в церкви – совместные богослужения. Позицию русского зарубежья по вышерас-смотренным вопросам можно охарактеризовать как патриотизм, соседствующий с антисоветизмом. Это лишь общая, наиболее рельефно проступающая характеристика, на деле каждое мероприятие эмиграции в отношении СССР надо рассматривать отдельно, учитывая и обстоятельства в целом, и политическую направленность каждой из групп эмигрантов.