Законодательное регулирование общественных отношений в Белорусской деревне (1943 – начало 1953 г.)

Введение. Проблемы, связанные с особенностями законодательного регулирования общественных отношений в деревне, были объектом научного анализа отечественных ученых-юристов и отчасти практиков не только в советский, но и в постсоветский периоды развития белорусского государства и права. При этом выделяются работы В. А. Матусевича [1]; Б. Е. Бабицкого, В. Ф. Чигира [2]; В. С. Кар-пика [3]; Н. В. Сторожева [4]; И. А. Юхо [5]; Т. И. Довнар [6] и др. Интерес к теме объясняется не только необходимостью выявить преемственность в развитии отечественного законодательства в интересующей нас области отношений, но и осветить вопросы темы в соответствии с достижениями правовой культуры. 

Анализ эволюции отечественного законодательства имеет целью формирование более благоприятных условий для правотворчества и правоприменительной деятельности. Данная статья представляет собой первый постсоветский опыт анализа законодательства и правопримененительной практики развития белорусской деревни 1943 – начала 1950-х гг.

Основные направления и тенденции. Законодательные акты разрабатывались и воплощались в жизнь еще в условиях продолжавшихся боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны. Следует также отметить, что основополагающими среди них были документы общесоюзного партийно-государственного аппарата. Руководствуясь ими, органы власти и управления республики определяли конкретные меры по решению экономических и политических задач времени, в том числе относительно сельского хозяйства, деревни в целом. Немаловажную роль здесь сыграли постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21 августа 1943 г. «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации» [7, с. 131–169] и от 1 января 1944 г. «О ближайших задачах Совнаркома БССР и ЦК КП(б) Белоруссии» [8, с. 485–489; 9, с. 34–39].

Неотложные задачи и пути восстановления машинно-тракторных станций и колхозов были изложены в постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 27 декабря 1943 г. об оказании помощи освобожденным районам Витебской, Могилевской, Гомельской и Полесской областей БССР в восстановлении машинно-тракторных станций и колхозов. К первоочередным мерам были отнесены: выборы правлений и ревизионных комиссий, организация учета и охраны имущества, разработка и утверждение норм выработки и расценок в трудоднях, составление и утверждение производственных планов и приходно-расходных смет, упорядочение землепользования.

В конечном итоге в принятых на союзном уровне законодательных актах содержалась программа восстановительных работ, их очередность и объем, сроки реэвакуации производительных сил из восточных районов СССР и т. д. При этом постановление от 1 января 1944 г. призвало республиканские органы власти и управления так развернуть работу по восстановлению колхозов в освобожденных районах, чтобы «весенний сев 1944 года провести уже колхозными хозяйствами» (п. 1). Тем самым, судя по всему, кремлевским руководством давался ответ имевшим место «антиколхозной пропаганде» и «частнособственническим устремлениям» крестьян, иначе говоря, заявлениям «об отрицательном отношении к колхозам» [9, с. 64–65, 143, 170, 177–181].

7 января 1944 г. СНК БССР и ЦК КП(б)Б приняли постановление о восстановлении колхозов в освобожденных районах Беларуси [9, с. 67, 295]. 21–24 марта 1944 г. шестая сессия Верховного Совета БССР юридически определила конкретные мероприятия восстановления народного хозяйства, в том числе сельского. Было решено сосредоточить внимание на скорейшем пуске предприятий, обслуживающих нужды фронта и обеспечивающих потребности населения в предметах первой необходимости, восстановлении сельского хозяйства [10, с. 38, 40, 43–50, 80–83, 90–91, 97–98, 102, 105, 125, 144, 270– 272]. На заседании бюро ЦК КП(б)Б 20 июля 1944 г. отмечалось:

«Считать важнейшей задачей областных и районных советских и партийных органов восстановление колхозов в освобожденных от немецких захватчиков районах Белорусской ССР» [11, с. 4].

20 июля 1944 г. СНК БССР и ЦК КП(б)Б приняли постановление «О восстановлении колхозов в освобожденных от немецких захватчиков районах Белорусской ССР» [12, с. 416; 9, с. 295]. Было решено в течение июля – сентября организационно возродить колхозы, организованно провести уборку урожая и сев озимых. 26 июля того же года Вилейский облисполком и обком КП(б)Б приняли постановление «О восстановлении колхозов» [11, с. 25–27]. В нем ставилась задача не только организационного оформления ранее существовавших колхозов (избрать правление, ревизионную комиссию, назначить счетоводов, бригадиров и прочий административно-хозяйственный персонал), но и дальнейшего роста или расширения при приоритетном отграничении их землепользования и насыщении вещественными элементами производства.

Однако выполнение установки на быстрое возрождение колхозов затягивалось. На недостаточно быстрое восстановление колхозов обращалось внимание и в постановлении СНК СССР от 3 октября 1944 г. «О неотложных мерах по восстановлению сельского хозяйства Белорусской ССР» [9, с. 199–205]. Сказывалась нехватка организаторов и специалистов, транспорта, сельскохозяйственной техники, рабочего и продуктивного скота, семян. К тому же сама идея развития колхозного строительства не у всех получала поддержку. В поисках решения этих вопросов СНК БССР в течение 1944 г. принял свыше 60 постановлений [3, с. 194]. Не менее разнообразными по своему содержанию были нормативные правовые акты республиканских органов власти и в последующие годы.

20 января 1945 г. ЦК ВКП(б) в постановлении «О политической работе партийных организаций среди населения западных областей БССР», отмечая слабость работы по пропаганде колхозного строя в западных областях, требовал от их обкомов и райкомов «упорной работы над тем, чтобы крестьянство осознало необходимость и выгодность организации колхозов» [8, с. 533–536; 11, с. 222].

Одновременно издавались акты по регламентации коллективного и индивидуального секторов деревни. При этом не пренебрегали методами как довоенного, так и военного времени. В частности, в соответствии с постановлением СНК СССР от 24 сентября 1943 г. СНК Союза ССР постановлением от 21 августа 1945 г. запретил колхозам, колхозникам и единоличным хозяйствам производить продажу и обмен зерна, муки и печеного хлеба впредь до выполнения республикой в целом плана хлебозаготовок из урожая 1945 г. За выполнением постановления был установлен прокурорский надзор. Уголовная ответственность предусматривалась для председателей колхозов и других должностных лиц, единоличников и для колхозников в соответствующих статьях УК республики. Расследование по делам данной категории должно было производиться в срок не более 10 дней. Нарсуды должны были рассматривать эти дела в 7-дневный срок со дня поступления дела в суд (согласно распоряжению Прокурора СССР К. П. Горшенина от 31 августа 1945 г.) [11, с. 80–81]. 13 сентября 1945    г. СНК СССР постановил сохранить в силе «на мирное время» действие постановления СНК СССР от 24 ноября 1942 г. «Об ответст венности за невыполнение обязательных поставок сельскохозяйст венных продуктов колхозными дворами и единоличными хозяйства ми». При этом наказание виновных в судебном порядке предусматри валось в соответствии со статьями Уголовного кодекса БССР [11, с. 88] («О сохранении в силе на мирное время постановления Совнар кома СССР от 24 ноября 1942 г. “Об ответственности за невыполне ние обязательных поставок сельскохозяйственных продуктов госу дарству колхозными дворами и единоличными хозяйствами”»: По становление СНК СССР от 13 сентября 1945 г.).

В западно-белорусской деревне в интересах без- и малоземельных крестьян в соответствии с довоенным законодательством поначалу проводилась кампания по упорядочению (точнее – ограничению) землепользования (доведение размера крестьянского двора до 10– 15 га), а также мероприятия по подрыву частной собственности в деревне. При этом наблюдалась переоценка «классового чутья». В итоге проведенных мероприятий местными Советами депутатов трудящихся западных областей БССР и созданными ими комиссиями к ноябрю
1946    г. землю получили 32 859 батраков и малоземельных крестьян и дополнительно было наделено землей свыше 130 тыс. малоземельных крестьянских хозяйств, получивших 380 520 га земли [1, с. 254].

В 1950-е гг. упорядочение индивидуального землепользования государственными органами было сведено, по сути, к мероприятиям по ограничению деятельности колхозников на личных приусадебных участках, борьбе с «частнособственническими инстинктами» бывших единоличников. В этом нашел свое проявление резкий качественный скачок в организации сельскохозяйственного производства на основе ломки традиционной системы отношений и закрепления за коллективным сектором главного места в сельском хозяйстве западно-белорусских областей.

Велась работа по организационному (юридическому) обустройству колхозов. Органической частью ее стали попытки разграничить в пределах колхозов общественную и личную землю. 8 апреля 1945 г. СНК СССР принял постановление «О восстановлении государственных актов на бессрочное (вечное) пользование землей колхозами и земельных шнуровых книг в колхозах, освобожденных от немецко-фашистской оккупации». Земельные шнуровые книги во многих колхозах были заведены только через полтора года после соответствующего решения союзного правительства. Это свидетельствовало о недостаточности усилий аппарата власти в реализации поставленных задач [11, с. 8, 9].

На основе дифференцированного (точнее – классового) подхода в проведении поставок сельскохозяйственной продукции осуществлялось экономическое давление на социально чуждые слои западно-белорусской деревни. 20 июля 1946 г. бюро ЦК КП(б)Б в соответствии с установками Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) утвердило нормы обязательных поставок зерна государству для колхозов и единоличников западных областей. Колхозные дворы, имевшие посевы зерновых культур на приусадебных участках, привлекались к поставкам по нормам, установленным для единоличных хозяйств соответствующего района с пашней до 2-х га. По Молодечненскому району, например, такие хозяйства должны были сдавать 70 кг зерна с 1 га пашни. Здесь же наибольшая норма для хозяйств, имеющих свыше 10 га, составляла 145 кг. Колхозы по Молодечненской области должны были сдавать от 30 до 40 кг с гектара пашни [11, с. 8, 112–114].

19 сентября 1946 г. Совет Министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» [13, с. 55–61]. В числе получивших широкое распространение нарушений назывались давно знакомые: неправильное начисление трудодней, разбазаривание общественных земель и колхозной собственности, нарушения колхозной демократии. В пункте 5 постановления указывалось: «Установить, что работники советских партийных и земельных органов и председатели колхозов, виновные в расхищении и незаконном распоряжении колхозным имуществом, общественной землей, денежными средствами, будут сниматься с постов и отдаваться под суд как нарушители закона и враги колхозного строя». Постановление признавало «незаконным» увеличение земельных участков колхозников, подсобных хозяйств и индивидуальных огородов рабочих и служащих за счет общественных колхозных земель. При этом, судя по всему, должным образом не учитывалось, что в то голодное время с этой земли кормилась значительная часть населения. Так или иначе, но колхозам республики было возвращено 104 190 га земли. Были сокращены штаты административного и обслуживающего персонала и снято с оплаты по трудодням почти 9,6 тыс. человек, не имевших отношения к колхозному производству. Одновременно колхозам было возвращено значительное количество скота, общественных построек, сельскохозяйственной продукции и денежных средств [1, с. 256; 14, с. 507].

При этом упорядочивались подсобные хозяйства колхозников и приусадебные участки единоличников. Во исполнение сентябрьского 1946 г. постановления Молодечненским облисполкомом и обкомом партии 25 сентября 1946 г. предписывалось размер приусадебных участков единоличников, расположенных внутри колхозного массива, ограничить до 0,2 га, считая и землю, занятую постройками. Колхозникам, имевшим в личном пользовании скота больше, чем предусмотрено Уставом сельхозартели, рекомендовалось продавать лишний скот колхозу для укомплектования животноводческих ферм или колхозникам, не имеющим скота [11, с. 9, 125–128]. В соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 21 июля и постановлением Совета Министров БССР от 12 августа 1947 г. по Молодечнен-ской области один колхозный двор мог иметь в личном пользовании 2 коровы, кроме молодняка, 2 свиноматки с приплодом, 20 овец и коз вместе, неограниченное количество птицы, кроликов, 20 ульев. Размер приусадебных участков колхозников был установлен от 0,3 до 0,6 га, не включая земли под жилыми постройками [11, с. 9, 173].

Вместе с тем проведенные работы по ликвидации массового характера фактов расхищения общественных земель колхозов путем сокращения приусадебных участков колхозников, подсобных хозяйств организаций и учреждений и индивидуальных огородов рабочих и служащих нанесли удар не только по частнособственническим и рваческим элементам (как задумывалось официально), но и по потребительской корзине (и без того полупустой). Причем законодатель квалифицировал такого рода действия виновных «как противозаконные и противогосударственные», настаивал на привлечении их «к судебной ответственности как уголовных преступников» (п. 1). Это в условиях, когда возвращенные колхозам «незаконно захваченные» у них земли пополняли необрабатываемый земельный фонд (в частности, в Крупском районе). Не мирясь с этим, колхозники и в весенний сев 1947 г. захватили брошенные земли колхозов [15. – Д. 46. – Л. 43]. В 1951–1952 гг. в колхозах (преимущественно в западных областях БССР) было выявлено и ликвидировано 76 тыс. захватов [16, с. 349]. В то же время конфликты крестьян с законом вызывались стремлением спастись от голода. Не секрет: более чем в третьей части белорусских послевоенных колхозов не выдавали на заработанные трудодни хлеба, а более чем в половине – денег [16, с. 349]. Тем не менее проведенные мероприятия в целом позитивно влияли на материальную заинтересованность колхозников в развитии общественного хозяйства, состояние трудовой дисциплины в колхозах [3, с. 308; 4, с. 379].

Тем более что для контроля за соблюдением устава сельхозартели и решения вопросов дальнейшего колхозного строительства при Правительстве СССР постановлением от 19 сентября 1946 г. был создан Совет по делам колхозов (п. 10) во главе с членом политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Андреевым. В республиках, краях и областях Совет представляли его контролеры, не зависевшие от местных властей [17, с. 295–297] (Об утверждении Положения о Совете по делам колхозов при Правительстве СССР: постановление Совета Министров СССР от 22 октября 1946 г.). Деятельность Совета способствовала наведению порядка в оплате труда, разработке перспективных планов, подготовке руководящих кадров, создании детских учреждений, конкретизации устава сельхозартели. Однако подъема хозяйств, как отмечается в российской современной историографии, обеспечить она не могла. Сотрудники аппарата Совета нередко являлись сторонниками жестких мер [18, с. 253].

На дальнейшее повышение уровня организации труда, повышение его эффективности и сокращение расходов на административный и обслуживающий персонал в колхозах были направлены постановление Совета Министров СССР от 19 апреля 1948 г. «О мерах по улучшению организации, повышению производительности и упорядочению оплаты труда в колхозах» [17, с. 309–317] и сентябрьское 1948 г. постановление по вопросам уменьшения расходов на административный и обслуживающий персонал колхозов [17, с. 322–323] (О сокращении штатов административного и обслуживающего персонала в колхозах и об упорядочении расходования трудодней на их оплату. В Совете Министров СССР Информация от 14 сентября 1948 г.).

В апрельском постановлении в качестве основной формы организации труда в колхозном производстве подтверждалась постоянная производственная бригада с закрепленными за ней средствами производства, которые без согласия бригадира или решения правления не могли использоваться в других подразделениях колхоза. Тем самым достигалась производственно-хозяйственная самостоятельность бригад, повышалась ответственность бригадира и колхозников. Бригады включали отраслевые звенья: по обработке пропашных, технических и зерновых культур. Для устранения обезлички и уравниловки в оплате труда колхозам предлагалось в бригадах и звеньях все сельскохозяйственные работы проводить на основе индивидуальной и мелкогрупповой сдельщины, распределять доходы в зависимости от урожайности в бригаде или звене. При этом были введены примерные нормы выработки и единые расценки в трудоднях для всех колхозов страны. Советам министров союзных республик и обл(край)исполкомам разрешалось утверждать примерные нормы выработки и расценки в трудоднях на работы, не предусмотренные данным постановлением. Постановление содержало рекомендации о порядке оплаты труда колхозников, занятых в растениеводстве и животноводстве, а также председателей, бригадиров и специалистов колхозов. Наконец, в целях сокращения расходов на управленческий и обслуживающий персонал Совет Министров СССР в сентябре 1948 г. рекомендовал колхозам привести штаты должностей в соответствие с размерами хозяйства. Под угрозой привлечения к уголовной ответственности виновных запрещалось расходование трудодней на нужды, не связанные с колхозным производством. Колхозам предлагалось применять практику совмещения должностей административного и обслуживающего персонала с работой на производстве (п. 3). При перерасходе трудодней на оплату управленческого и обслуживающего персонала рекомендовалось «списывать, по решению общего собрания колхозников, с председателя, счетовода (бухгалтера) и с каждого члена правления колхоза до 10 % начисленных им за год трудодней».

Преимущественно на усиление административно-приказного стиля руководства процессом жизнедеятельности в деревне был направлен секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни» [18, с. 256–257]. Приговор вступал в силу по утверждении исполкомом райсовета. Интересно и другое: подбор кандидатур для обсуждения на собраниях колхозников был за райкомом партии [15. – Д. 52. – Л. 117–119]. Приговоры общими собраниями колхозников принимались довольно единодушно. На проведенных в Крупском районе 4 общих собраниях колхозников в течение июля по 4 октября подавляющим большинством присутствовавших к 8-летнему сроку выселения в «отдаленные районы» страны были приговорены 5 человек. Одновременно на собраниях было предупреждено 8 колхозников и колхозниц, недооценивавших труд в коллективных хозяйствах. Все общественные приговоры общих собраний колхозников были утверждены исполкомом райсовета и приведены в исполнение немедленно. Показательно и то, что в колхозах района, где были приняты жесткие меры по реализации Указа, «трудовая дисциплина <…> значительно улучшилась <…>, улучшилось качество и производительность труда». Наблюдалось возвращение в колхозы лиц, «ранее самовольно ушедших» [15. – Д. 52. – Л. 122, 124–126, 129– 131]. К 23 октября 1948 г. из Беларуси в соответствии с установками Указа было выселено 239 человек, в том числе 51 единоличник [16, с. 349]. За период с 1948 г. по март 1953 г. по СССР в Карелию, Сибирь, на Дальний Восток в соответствии с секретным Указом от 2 июня 1948 г. было направлено на спецпоселение свыше 33 тыс. чел., вместе с которыми последовали члены их семей в количестве 13 тыс. [19, с. 679].

В послевоенный период серьезным вопросом являлся вопрос повышения эффективности труда в общественном хозяйстве. Однако при сохранении неизменным обязательного минимума трудодней и судебной ответственности колхозников за его невыполнение [15. – Д. 14. – Л. 54]. В феврале 1947 г. был подтвержден установленный правительством страны на период военного времени обязательный минимум выработки трудодней, в соответствии с которым каждый колхозник должен был выработать не менее чем 150 трудодней в год, а 12–16-летние дети колхозников – 50 трудодней в год. Эта норма действовала и в середине 1950-х гг. Постановления Совета Министров СССР от 11 февраля 1953 г. и от 23 июня 1954 г. требовали выполнения детьми обязательного минимума выработки трудодней [5, с. 184]. В 1949 г. по стране за невыработку минимума трудодней к судебной ответственности было привлечено 14–19 % всего количества колхозников, не выработавших установленной нормы трудодней [7, с. 422; 18, с. 256; 20, с. 74] (О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период: постановление пленума ЦК ВКП(б). Февраль 1947 г.). По данным годовых отчетов 1691 колхоза западных областей БССР, в 1949 г. 12 618, или 10,4 %, колхозников вовсе не принимали участия в общественном труде [11, с. 251]. В 1952 г. более четверти белорусских колхозников не выработали тот минимум трудодней, который определила им власть [16, с. 349]. Как видим, хотя очередной законодательный акт преследовал цель улучшения организации производства, в том числе дисциплины крестьян, на практике они вызывали сложности их реализации.
Коллективизация западно-белорусской деревни: правовая регламентация. Как отмечалось выше, восстановление всей сельскохозяйственной экономики республики сочеталось с социально-экономическими преобразованиями в сельском хозяйстве ее западных районов. Правда, в начале послевоенного восстановления попытки перевести западно-белорусскую деревню на «коллективный путь развития» не отличались напористостью. Только согласно решений ХІХ съезда КП(б)Б (февраль 1949 г.) здесь развернулась массовая коллективизация в формах и атрибутах, характерных в целом для конца 1920– 1930-х гг. Они были вскрыты в постановлениях ЦК ВКП(б) от 3 марта 1950 г. «О серьезных недостатках в колхозном строительстве в западных областях Белорусской ССР» и от 10 мая 1950 г. «О недостатках в руководстве ЦК КП(б) Белоруссии сельским хозяйством», а также в решениях пленумов ЦК КП(б)Б, состоявшихся 31 мая – 3 июня 1950 г. и 12– 14 февраля 1951 г. [21, с. 317–326; 11, с. 15, 341, 344].

Преимущественно в январе – феврале 1950 г. для укрепления колхозов по опыту 1933 г. были созданы политотделы при МТС [11, с. 241–242], «осуществлявшие линию партии». Развертывается ликвидация кулачества как класса, затронувшая значительную часть середняцких хозяйств. Проводится массовое разрушение высокоэффективных хуторских хозяйств [21, с. 354, 365–366; 11, с. 344–345]. Наиболее инициативные крестьяне, «раскулаченные», ссылаются в отдаленные районы Советского Союза. Увлечение темпами, понятно, определенным образом нейтрализовало то позитивное влияние на восстановление нашей деревни, которое в ноябре 1948 г. было заложено Советом Министров СССР в содержание Постановления «О мерах помощи сельскому хозяйству Белорусской ССР в 1949 году», а также в трехлетний план развития общественного животноводства [22].

Борьба с кулачеством велась в условиях введения запретительных правовых актов и развития тенденции налогового давления на основе налогового законодательства. В соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 17 августа 1947 г. «О налоговом обложении крестьянских хозяйств западных областей БССР» и постановлением Совета Министров БССР от 6 сентября того же года «О налоговом обложении кулацких хозяйств западных областей БССР» [11, с. 158–160, 164–167] с этого года только в хозяйствах единоличников стал облагаться налогом мелкий скот – перезимовавшие овцы, козы и свиньи старше 6 месяцев. Сельхозналогом стали облагаться доходы хозяйств единоличников и колхозников от пашни, сенокосов, садов и ягодников, коров, лошадей, пчел и неземледельческих заработков (п. 2 постановления Совета Министров СССР). Уходили в прошлое льготы по хозяйствам, пострадавшим в годы оккупации. Отдельному обложению подлежали «кулацкие хозяйства». При этом им производилась надбавка от 20 до 50 % в зависимости от доходности по всем источникам (п. 1 постановления Совета Министров республики). Списки «кулацких хозяйств» в сельских местностях в соответствии с установленными всеобъемлющими расплывчатыми критериями (см. п. 3 постановления Совета Министров БССР) надлежало составлять и после предварительного обсуждения на собраниях бед-няцко-середняцкого актива утверждать в сельских Советах (п. 5). Льготы, предусмотренные по закону о сельхозналоге на эту категорию хозяйств, распространялись только в исключительных случаях, по решению облисполкома (п. 6).

При выявлении и обложении «кулацких» хозяйств на местах были допущены многочисленные злоупотребления, в том числе и по той причине, что нормы доходности облагаемого хозяйства налоговыми агентами финансовых органов устанавливались произвольно. 22 июня 1948 г. Молодечненский облисполком отмечал случаи «недовыявле-ния кулацких хозяйств», а также факты, когда «в некоторых районах незаконно привлекались к обложению как кулацкие трудовые хозяйства, не имеющие никаких признаков кулацких хозяйств». В 1948 г. из 814 «кулацких» хозяйств в Молодечненской области, как показала проверка, 197 были отнесены к ним «неправильно». Виновными в таком подходе объявлялись, как и в 1930-е гг., прежде всего местные власти.

Постановлением Совета Министров БССР от 6 ноября 1948 г. «О порядке взыскания недоимок с кулацких хозяйств западных областей БССР» в развитие постановления Совета Министров республики от 7 августа 1946 г. «О перечне имущества, не подлежащего изъятию у граждан в погашение недоимки по налогам и неналоговым платежам» снималось ограничение на изъятие у недоимщика всего скота (в том числе и последней коровы), продуктов питания, корма для скота, всего сельскохозяйственного инвентаря и т. д. [11, с. 191–192].

Несмотря на накопленный опыт «борьбы с кулачеством», установление Советом Министров БССР 6 сентября 1947 г. 8 признаков «кулацкого хозяйства» этот вопрос не был окончательно ясен и в 1949 г. не только для работников местного партийно-советского аппарата, но и для «юридического мира», работников правоохранительных органов. На совещании народных судей и судебных исполнителей при управлении Министерства юстиции БССР по Молодечнен-ской области (27 октября 1949 г.) отмечалось: «Среди <…> судебных работников есть такие товарищи, которые не изжили еще формально бюрократическое отношение к своей работе и допускают случаи вынесения необоснованных обвинительных приговоров». Не случайно по данным кассационной инстанции за 9 месяцев 1949 г. «были отменены приговоры только в отношении лиц, находящихся под стражей:

1.    С возвращением дела на новое рассмотрение со стадии судебного и предварительного следствия в отношении 24 лиц, с изменением им меры пресечения на подписку о невыезде.
2.    С прекращением производства по делу в отношении 26 лиц с освобождением из-под стражи.
3.    Были изменены приговоры с применением ст. 51 и 56 УК БССР в отношении 47 лиц с последующим освобождением из-под стражи».

Как указывалось на совещании, приведенные данные говорят и о том, «что большое количество лиц или совсем не виновных, или привлеченных по необоснованным материалам, или состав преступления которых и их личность заслуживают применения к ним смягчающих обстоятельств, незаконно подвергаются арестам и по инициативе следственных органов, и в отдельных случаях по определениям суда» [11, с. 234–235].

Важной особенностью работы судов тех лет, справедливо подчеркивается в белорусской постсоветской историографии, было и то, что при рассмотрении судьями большинства «кулацких» дел обвиняемый априори считался «кулаком, нарушившим закон». При этом не возникал вопрос о правильности признания виновного «кулаком», поскольку в деле имелось соответствующее решение райисполкома, а то и справка райфо. Выходит, судьбу человека решали они, а не суд [11, с. 13–14, 219, 227]. К тому же часто судьи, как свидетельствовали материалы названного выше совещания, увлекаясь политической стороной вопроса, выступали против проявления «гнилого либерализма органов следствия» при розыске кулаков, в отношении которых заведены уголовные дела. Участники совещания осуждали применение мягкой меры наказания в отношении кулаков: бороться с кулаком «необходимо беспощадно <…> всеми методами, в том числе и судебной репрессией». Чтобы покончить со «слабой карательной политикой» «в некоторых народных судах» в отношении «кулацких элементов», судьи должны исходить из того понимания вопроса, что «если на скамье подсудимых кулак, то не надо давать минимальной меры наказания» (настаивал один из выступавших на совещании). Наличие же большого количества оправдательных приговоров, большого количества лиц, незаконно привлекаемых и берущихся под стражу, воспринималось даже как подрыв авторитета правоохранительных органов советской власти, принижение воспитательного значения советского суда [11, с. 225–229, 231]. К сожалению, подобные суждения не были единичными.

Итоги борьбы с «гнилым либерализмом». Высокая степень веры чиновников партийно-государственного аппарата в правильность осуществляемой политики в колхозном строительстве обернулась форсированием его с помощью несправедливой налоговой и земельной политики, распространением ряда запретительных или ограничительных правовых актов в трудовом и уголовном законодательстве. В итоге были созданы предпосылки для появления криминальных тенденций, злоупотреблений во властных структурах, налоговой, банковской и других сферах хозяйствования, в том числе в частном крестьянском хозяйстве, общественном коллективном и личном подсобном хозяйствах. Не случайно углубленное изучение вопроса показало нарастание в пору наращивания темпов колхозного движения волны репрессий против хозяйствующих субъектов. С другой стороны – явное обострение социальной напряженности в деревне. Сельчане сопротивлялись введению новой модели аграрных отношений преимущественно пассивными средствами: убой скота, невыход на работы, невыполнение нормы трудодней и др. Активные формы борьбы в виде террора по отношению к работникам партийно-советского аппарата и его актива, угроз, разгромов сельских советов, диверсий, поджогов и т. п. нередко имели как антиколхозный, так и антисоветский характер. Их участники подпитывали послевоенное белорусское вооруженное движение [11, с. 14, 186–188, 208–210, 215–216; 16, с. 348].

Чтобы снять напряженность в деревне и придать коллективизации новый импульс в первом полугодии 1949 г. из западной части БССР было выселено около 7 тыс. семей (при расчете 5 чел. на семью – 35 тыс. чел.), в том числе 3100 «кулацких», 2600 «националистических», 638 «полицейских» и 635 «бандитских». Имущество виновных конфисковывалось и передавалось государственным учреждениям и колхозам. В 1952 г. в соответствии с сентябрьским (1951 г.) постановлением Совета Министров СССР «О выселении кулаков из Белорусской ССР» была выслана в районы Казахстана, Якутии, Киргизии и другие отдаленные районы СССР 4431 «кулацкая» семья (примерно 22,6 тыс. чел.). Всего за 1952 г. из западных районов БССР в РСФСР было вывезено почти 30 тыс. «кулаков» [16, с. 348; 23, с. 334]. Показательно, что «кулаки» в 1952 г. по своему материальному положению больше напоминали тех, кто, работая в сельсоветах, составлял «кулацкие списки» в сентябре 1947 г. [11, с. 18–19, 307–308, 322–326]. Сельчан-единоличников, не попадавших в категорию выселенцев, зачисляли в колхозники не только страхом, но и экономическим ущемлением: обрезали наделы, повышали натуральные налоги (сельхоззаготовки). Последние, в частности по мясу и молоку, были в 2–2,5 раза выше, чем у колхозников [16, с. 349]. Все это, понятно, разрушало традиционный уклад жизни крестьянства. Следует напомнить и другое: темпы коллективизации в западных областях Беларуси были значительно более высокими в сравнении с восточными районами 1920–1930-х гг. Если на 1 января 1949 г. было коллективизировано 6,7 % всех крестьянских дворов (908 колхозов), то в конце 1950 г. 6054 колхоза объединяли 84 % крестьянских хозяйств. К 1 июня 1953 г. уровень коллективизации достиг 97,2 % всех крестьянских дворов. Характерно и то, что насилие не приобрело масштабов и свирепства 1930-х гг. Вновь созданным колхозам со стороны государства оказывалась организационная и материальная помощь.

Заключение. При коренном социально-экономическом изменении западно-белорусской деревни ее сельская экономика стала развиваться на основе, характерной для всего государства, с целью обеспечения технико-экономической независимости страны. Однако этот результат был связан с жестокостями и лишениями времени (эпохи в целом), ухудшением качественных показателей аграрного сектора экономики.

Список использованных источников

1.    Матусевич, В. А. Социалистическая законность в деятельности местных Советов БССР в послевоенный период (1945-1952 гг.) / В. А. Матусевич // Социалистическая законность в деятельности местных Советов БССР (1917-1958 гг.). Очерки. - Минск : Изд-во АН БССР, 1960. - С. 250-270.
2.    Очерки истории государства и права БССР / отв. ред. И. А. Юхо. -Минск : Изд-во БГУ им. В.И. Ленина, 1969. - Вып. 2. - С. 98-123; 164-169.
3.    История государства и права Белорусской ССР: в 2 т. - Минск : Наука и техника, 1970-1976. - Т. 2: 1937-1975. - 1976. - С. 192-198, 307-316.
4.    История государства и права Белорусской ССР: в 2 т. - Минск : Наука и техника, 1970-1976. - Т. 2: 1937-1975. - С. 241-245, 378-384.
5.    Юхо, Я. А. Гісторыя дзяржавы і права Беларусі дапаможнік: у 2 ч. / Я. А. Юхо. - Мінск : РІВШ БДУ, 2000-2003. - 276 с.
6.    Доунар, Т. I. Гісторыя дзяржавы і права Беларусі / Т. І. Доўнар. - Мінск : Амалфея, 2007. - 400 с.
7.    Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам: сб. документов: в 16 т. - М. : Политиздат, 1967-1988. - Т. 3: 1941-1952 годы. - 1967 - 751 с.
8.    Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - 9-е изд., доп. и испр. - М. : Политиздат, 1985. - Т. 7: 1938-1945 гг. - 574 с.
9.    Освобожденная Беларусь: Документы и материалы: в 2 кн. / сост.: В. И. Адамушко [и др.]. - Минск : НАН Беларусі 2004. - Кн. 1: Сентябрь 1943 -декабрь 1944. - 398 с.
10.    Шостая сесія Вярхоўнага Савета БССР. 21-24 сакавіка 1944 г.: Стэнагр. справаздача. - Мінск : Дзяржвыд. БССР, 1946. - 302 с.
11.    Аграрные преобразования в Молодечненской области: 1944-1953 гг.: Документы / сост. Н. А. Бондаренко [и др.]. - Минск : НАН Беларусі 2003. - 436 с.
12.    Всенародная борьба в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны: в 3 т. - Минск : Беларусь, 1983-1985. - Т. 3. - 1985. - 531 с.
13.    Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - Т. 8. - М. : Политиздат, 1985. - 542 с.
14.    Гісторыя Беларусі курс лекцый: у 2 ч. / П. І. Брыгадзін [і інш.]. - Мінск : РІВШ БДУ, 2000-2002. - Ч. 2: XIX-XX стагоддзі - 2002. - 656 с.
15.    Национальный архив Республики Беларусь. - Фонд 243. - Оп. 1. - Д. 14, 46, 52.
16.    Шыбека, 3. Нарыс гісторыі Беларусі (1795-2002) / З. Шыбека. - Мінск : Энцыклапедыкс, 2003. - 490 с.
17.    История колхозного права // Сб. законодат. материалов СССР и РСФСР. 1917-1958 гг.: в 2 т. 1917-1958 гг. - М. : Госюриздат, 1958-1959. - Т. 2. (1937-1958 гг.). - 1958. - 539 с.
18.    Новейшая история Отечества. ХХ век: учебник для студентов вузов: в 2 т. / под ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина. - М. : ВЛАДОС, 1998. - Т. 2. - 1998. - 448 с.
19.    История России: в 2 т. - М. : ООО «Изд-во АСТ»: ЗАО НПП «Ермак»: ООО «Астрель», 2005. - Т. 2: С начала XIX в. до начала XXI века / А. Н. Сахаров [и др.]; под ред. А. Н. Сахарова. - 2005. - 862 с.
20.    Сарокт, А. М. Старонкі з гісторыі дзяржавы і права Беларусі: вучэб.-метад. дапам. / А. М. Сарокін. - Мінск : НАА ТАА «БІП-С», 2004. - 93 с.
21.    Коммунистическая партия Белоруссии в резолюциях и решениях съездов и пленумов ЦК. - Т. 4: 1945-1955. - Минск : Беларусь, 1986. - 616 с.
22.    Собрание постановлений и распоряжений Совета Министров Союза Советских Социалистических Республик. - 1949.- № 8. - Ст. 58.
23.    Нарысы гісторыі Беларусі   у 2 ч. / М. П. Касцюк [і інш.]. - Ч. 1-2. -Мінск : Беларусь, 1994-1995. - Ч. 2. - 1995. - 560 с.