Дискурсивный подход к правам человека: теоретико-правовой подход

Уровень развитости общеправовой теории во многом обусловливается тем, насколько она способна эффективно интегрировать в свой познавательный и методологический арсенал понятийно-категориальный инструментарий других отраслей знания. И речь не о том, чтобы «чужие» понятия были бы востребованы сами по себе, ради искусственного повышения статусности и значимости самой теории и ее представителей. Истинная цель состоит в том, чтобы ее познавательная «мощь» действительно была реализована в полной мере. К числу таких, достаточно новых для правовой теории понятий, относится понятие юридического дискурса.

«Дискурс» как категория является одним из современных и достаточно быстро и уже довольно широко распространившихся инструментов философского и общенаучного познания. Сравнительно молодая биография дискурса во многом объясняет и многозначность термина «дискурс» и отсутствие, тем самым, единого, общего и удовлетворяющего притязаниям различных наук определения понятия данного познавательного инструментария.

Нужно признать, что научное сообщество в лице многих своих представителей видит в категории дискурса такие ее возможности, которые позволяют каждой отрасли знания как-то иначе, по-новому, неординарно оценить как собственный объект и предмет научного исследования, так и интегрированные объекты. Другими словами, потенциал научного поиска, равно и результат такого поиска неизбежно возрастает, особенно, подчеркнем, когда речь заходит о своего рода противостоянии единичного, особенного и общего. Иными словами, дискурс является весьма эффективным инструментом интеллектуальной самореализации его участников в своем самоощущении и самоопределении в той или иной области научного осмысления объекта познания.

Жанр юридического дискурса в самом общем и можно сказать, ставшим уже традиционном (берущим начало от М. Фуко) плане может быть интерпретирован как текст права в динамике, в процессе толкования и разъяснения. Это позволяет говорить о том, что такой дискурс является категориальным в том смысле, что он затрагивает в процессе рече-языкового общения различных субъектов правового познания некие реально социально значимые правовые категории и одновременно включает в себя дискурсы различных институтов, определенным образом реагирующих на социально-правовую ситуацию и тем самым конструирующим данную проблему. Это, скажем, такие юридические (социально-правовые) категории, затрагивающие исключительно важные социально-значимые проблемы, как «правовая норма», «закон», «преступление», «вина» и т. д. К числу таких категорий, выражающих специфику не только «чисто» юридического рече-функционального пространства, но и политического (политико-правового), морального, психологического и иных дискурсивных пространств, относится, в частности, и категория «права человека», значимость которой в современную эпоху трудно переоценить.

Содержание дискурса прав человека, выступающего сегментарным по отношению к юридическому дискурсу в целом, – содержание сложное, многоаспектное, многослойное.

Дискурсивными «привязками» здесь могут выступать самые разнообразные смысловые орбиты, в пределах траекторий которых ведутся суждения, ведется поиск и находится с разной степенью успешности аргументация дискурсивных позиций. Это, к примеру, формулировка выводов относительно генезиса естественно-правовых представлений о сущности и природе прав человека, юридического содержания самих этих прав, соотношения понятий «права человека» и «субъективное право» (причем термин «субъективное право» имеет несколько содержательно-смысловых интерпретаций) и т. д. На каждой из таких смысловых орбит становится возможным не только и даже не столько просто вести диалог с иными участниками дискурса (не случайно одно из многочисленных значений термина «дискурс» – дискуссия, т. е. в сущности, спор, но спор без победителей и побежденных) для обеспечения более или менее четкого обозначения свой позиции. Главная цель такого обозначения – демонстрация своего представления относительно дискурсивного предмета без императивного навязывания такого представления. При этом следует учитывать, что подобная демонстрация предполагает хотя бы поверхностное, общее (а идеально – глубокое) знакомство, а в более широком плане – взаимодействие с соответствующими социальными практиками. Такое взаимодействие также признается проявлением дискурса.

Исключительно важной особенностью всякого дискурса, в том числе юридического, выступает определение границ (пределов) собственно дискурсионного поля, а также условий «вспахивания» его участниками этого поля, поскольку всегда существует вероятность (опасность) заступа за эти границы, несоблюдения условий (речь идет здесь об «организованном» в (методико-технологическом смысле) дискурсе. Очевидно, при этом возрастает (или даже остро ставится) вопрос о «дискурсивной» ответственности участников дискурса (заметим, что о таком виде ответственности мало кто задумывается). Иначе говоря, всякий профессиональный дискурс предполагает у его участников наличие известной смелости преодоления сложившихся штампов, но смелости не ради ее самой, а ради, что называется, дела.

Сказанное может быть аргументировано множеством примеров из так называемой правозащитной области. Так, существующая дискурсивная практика правозащитной тематики достигла в наши дни того клишированного, стереотипного уровня, когда ни словa, ни личности самих правозащитников (либо тех, кто носит тогу правозащитника) уже не вызывают, как правило, у людей не то чтобы душевного (и духовного) волнения, как это было еще в недавнем прошлом, не то, чтобы они служили стимулом к проявлению какой-то особой социально-политической и правовой активности гражданами (не говорим уже здесь о массах), для которых, в общем то и живут, и «работают» правозащитники, но все чаще они не вызывают к себе хотя бы минимального доверия. «Правозащитные» клише и штампы («жертвы репрессий», «тоталитарный режим», «беззаконие», а то и «коммуняки»…) стали едва ли не основным, в сущности, рекламным (PR-овским) средством пропаганды собственной востребованности. Иными словами, речь идет о необходимости повышения степени научности обсуждения различных социально-практических проблем правозащитной проблематики. Это имеет особое значение для правозащитного дискурса в рамках более широкого дискурсивного поля – юридического. Становится, а точнее, уже стало понятным для всех, в том числе и – подчеркнем – для самих правозащитников, что что-то в этом дискурсе следует поменять. В этой связи уместно привести слова известного писателя и правозащитника Дениса Драгунского, высказанные им в статье «Большой правозащитный софизм»: «Права человека – это отнюдь не универсальная ценность. Именно в качестве универсальной ценности они наиболее уязвимы» [Неприкосновенный запас. 2006. № 1 (045). C. 026]. Иными словами, приходит (уже пришло) время, когда дискурс о правах человека должен приобрести действительно научный облик, превратиться из досужих многочисленных и мало к чему и кого (в том числе власть) обязывающих дискуссий, в нормальный и результативный профессиональный дискурс. Пространство подлинно профессионального юридического дискурса и может, и должен дать такие возможности.

Таким образом, конституирование границ поля юридического (как и всякого иного) дискурса и условий его осуществления тоже, в свою очередь, может стать предметом дискурса, но это уже другой уровень (и жанр) дискурсивного анализа.