Ненормативное регулирование в обеспечении права личности на образование

Проследить эволюцию отношений власти и общества в рамках одной статьи довольно сложно. Тем не менее, хотелось бы обозначить основные аспекты проблемы. Как мне представляется, отношения власти и общества поменялись существенным образом не только в современной России. Они изменились в принципе. Ранее было принято критиковать советскую систему за её псевдодемократичность, неэффективность и т.д. Однако, все познается в сравнении. А ведь замысел был очень хорош. Советы были органами государственной власти, органами государственного управления и общественными организациями одновременно. Возьму на себя смелость сказать, что советская система была ближе к «классической» теории разделения власти Ш.Л. Монтескье, чем современная нам действительность. Надо просто внимательно читать.

В данной статье мне хотелось бы связать как минимум несколько вопросов, а именно – переходное общество, права человека, современный феномен государственности. В таком контексте лучше всего воспринимается суть вопроса.

Большинство работ самого разного жанра, включая диссертационные исследования, монографии, статьи и т.д. страдают, на мой взгляд, весьма упрощенным подходом к оценке того, что происходит в современном российском обществе. Наряду с этим встречаются и попытки сознательно усложнить ответ на очевидные вопросы. Первый подход, как правило, встречается у тех, кто пытается заниматься наукой, а второй подчеркивает стиль работы экспертных сообществ, ангажированных своей близостью к власти. Налицо процесс, который в социологии познания называется нарушением когерентности, т.е. стремлением уйти от ответа, претендующего на правильное освещёние социальной реальности.

По законам жанра необходимо определиться с понятиями. В контексте данной статьи таким понятием, несомненно, является «переходное общество». В литературе имеет место множество попыток определиться с такой категорией как «переходное общество» или общество переходного типа. Конечно, требовать математической точности от дефиниции переходного общества нельзя, да это и невозможно в принципе. Можно лишь констатировать, что в таком обществе происходит трансформация основ его существования – психологических, политических, экономических, духовных и т.д. При этом следует иметь в виду, что общество – это, прежде всего, процесс, а не состояние, поэтому социальная динамика ему будет присуща всегда. Другое дело, что динамичность может иметь разную степень интенсивности. Общество может развиваться эволюционным путем, революционным, и, наконец, ре-эволюционным. В последнем случае перемены в обществе происходят настолько быстро, что это напоминает революцию. Есть все основания считать процессы, имеющие место в России, реэволюционными.

Значительно труднее формулирования дефиниции «переходное общество» ответить на вопрос: а куда, собственно, мы пытаемся идти? Зачем нужно идти и какова цена этого перехода? Вот здесь можно наблюдать интересные явления. Одни считают, что мы вернулись на «столбовую дорогу мировой цивилизации», другие говорят о гражданском обществе, третьи о рыночной экономике, четвертые о демократии и правах человека и т.п. Эти дискуссии проходят на фоне четырех конкурирующих геополитических проектов: американского, исламского, китайского и европейского. Причем, в условиях дальнейшего обострения не исключена, а, скорее всего, очень даже возможна консолидация первого проекта с четвертым. По вполне понятным причинам, Россия хотела бы иметь более тесные связи, прежде всего, с Европой. Отсюда тяга определенной части российского истеблишмента к европейским ценностям. Справедливости ради стоит отметить, что в Европе эту категорию российского общества привлекает вовсе не система ценностей, а уровень жизни. Не в последнюю очередь он возник за счет неэквивалентного обмена Запада и Востока. Западная цивилизация в течение столетий проводила политику ресурсного импортирования из других частей света и отчасти за счет этого обеспечила себе технологический и экономический рывок. На этот счет имеется обширная литература, включая авторитетные западные источники.

Серьезной проблемой дальнейшего развития России является отсутствие четких целей. Дефицит целеполагания затрудняет развитие любого общества и российское не является здесь исключением. Вместе с тем, ясных и четких целей нет до настоящего времени. Канула в лету идеология «общечеловеческих ценностей». Весьма сомнительной выглядит теперь и идея превратить Россию в «великую энергетическую державу». Приостановлена интеграция и в мировое экономическое пространство. В последнем случае причины вполне прозаические. В одночасье, за символические деньги, став владельцами вчерашней государственной собственности, капитаны российского бизнеса поняли, что в условиях глобальной экономики они могут просто лишиться пусть и сомнительной с точки зрения легитимности, но своей собственности. Вообще, они ведут себя странно только на первый взгляд. Когда у них все хорошо, крупнейшие российские бизнесмены говорят о недопустимости вмешательства государства в экономику. Стоило только разразиться экономическому кризису, они выстроились в очередь за государственными кредитами. О яхтах, виллах, отдыхе наших олигархов российское общество информируется регулярно, а вот об их производственных достижениях мы практически ничего не знаем. Случайность ли это?

Создается впечатление, что мы живем в крайне мифологизированном социокультурном пространстве. Мне кажется, что наступило время основательно разобраться с такими категориями как гражданское общество, правовое государство, рыночная экономика, демократия, права человека и т.д. Столько писали, говорили, и что же – снова обращаться к этим категориям, скажет иной носитель демократического словаря. В том то и дело, что эти категории сегодня имеют другое содержание, а может быть и изначально мы не совсем правильно понимали их смысл. В любом случае, есть повод задуматься о реалиях современного российского общества, тем более что процессы, происходящие в нем, к этому настойчиво подталкивают.

Позволю себе воспользоваться данными из аналитического доклада, подготовленного Институтом социологии РАН в сотрудничестве с представительством Фонда Фридриха Эберта в РФ. В докладе, в частности, говорится: «Несмотря на некоторый рост возможных протестных умонастроений, запас социальной прочности ещё достаточно велик, в том числе и потому, что за последнее десятилетие наши сограждане накопили такой жизненный опыт выживания в самых экстремальных условиях, что трудно представить, что может подвигнуть их на активный протест и какие-то решительные скоординированные действия в масштабах всей стра-ны…Лидером среди негативных чувств, испытываемых россиянами, стало чувство несправедливости всего происходящего вокруг (около 90 %), которое свидетельствует о нелигитимности для наших сограждан сложившихся в России общественных отношений. На втором месте – чувство собственной беспомощности от невозможности повлиять на происходящее вокруг (всего – 84 %). Третье место – ощущение человека, что никого особенно не волнует, что с ним происходит (всего – 80 %)».

Наиболее важную проблему я вижу здесь не столько в том, что «реформы» проводятся на фоне социальной апатии подавляющей части российского общества. Так сложилось, что власть сама инициировала перемены, не особенно заботясь о реакции населения. Дело в другом, а именно в легитимности социальных отношений, или как говорили раньше, в общественно-экономическом строе. Вот что должно стать сегодня предметом дискуссии власти и общества. В противном случае ей придется общаться с народом, но уже не в аудитории, а на улице. Хочется надеяться, что такой диалог все-таки состоится. В этой связи очень верно подметил политолог с мировым именем Александр Рар: «Сегодняшние споры о правах человека и отсутствии гражданского общества, естественно важны, но раньше или позже они будут подчинены реалистической политике».

Проблема прав человека, как правило, обостряется в связи с разноплановыми изменениями в жизни государственно-организованного общества. В коллективном сознании происходят поистине тектонические сдвиги именно в период перехода от общества одного типа к другому. «Великая революция индивидуализма, провозглашенная вместе с победой Запада в холодной войне и наступившим вследствие этого «американским веком», – полагает А.С. Панарин, – выразила себя в новом идеологическом кредо: никакого общества как обязывающей нас реальности, нет вовсе – общество есть простая сумма самоопределяющихся индивидов, друг с другом не связанных и ничем друг другу не обязанных. Общество, общественное благо, общественный интерес – все это объявлено химерами старого авторитарно-традиционалистского и тоталитарного сознания, агрессивно нетерпимого к проявлениям «свободной индивидуальности»3. А.С. Панарин считает, что «права человека» послужили тараном, пробивающим идеологические и административно-бюрократические твердыни коммунистических режимов.

Сентенции известного социального мыслителя заставляют о многом задуматься. Это вовсе не означает, что их можно воспринимать без всякой критики, тем не менее, известная доля убедительности в них присутствует. Идеология прав человека в какой-то мере действительно атомизирует общество, при этом оно минимизирует чувство солидарности, социальной ответственности и общности исторической судьбы. В определенной мере можно сказать, что эта идеологическая парадигма снижает мобилизационные возможности нации, что особенно важно в контексте глобальной конкуренции. Она провоцирует соперничество, культ успеха, не особенно заботясь о моральной стороне вопроса. Идеология прав человека является составной частью либерализма – доктрины, на спасение которой брошены сегодня внушительные средства: финансовые, идеологические, информационные и т.д.

Весьма интересную позицию, и в чем-то схожую с теорией А.С. Пана-рина, занимает известный западный интеллектуал Ален де Бенуа. Он выдвигает версию, согласно которой «…идеология прав человека, несмотря на то, что она претендует на универсальность, является на самом деле этноцентричной (в современной России это мало кому приходит в голову – А.К.), поскольку она опирается на такую антропологию, которая соответствует лишь определенному историческому моменту в истории Запада, но вовсе не соответствует понятию о человеке в традиционных обществах. Наконец, главная цель идеологии прав человека – защита свобод, это цель, которую я совершенно не оспариваю, но ее невозможно достигнуть через экономические или юридические процедуры. Она может быть достигнута лишь через глубоко политические процедуры. Защищать свободы – это политическая цель, которая требует политических средств для того, чтобы быть достигнутой».

В этом утверждении есть два очень интересных момента. Первый связан с тем, что теория прав человека глубоко западная, причем она появляется только на определенном историческом этапе. В этой связи уместно вспомнить одну довольно циничную шутку «Права человека – это права западного человека, а если он не западный, то ещё неизвестно, человек ли он». Второй нюанс заключается в том, что при отсутствии надежных политических процедур, права человека, его свободы превращаются в фикцию.

Известно, что Рудольф фон Иеринг любил повторять, что все права, которые есть, и которые могут быть у человека, они все завоеваны в нелегкой борьбе. Подаренных прав не может быть в принципе. Следовательно, права необходимо сначала завоевать, а уже затем создать надежный политический механизм их реализации и защиты. Вот на этот момент, к сожалению, авторы, которые пишут о правах человека преимущественно в па-фосной тональности, цитируя конституции и декларации, практически никогда не обращают внимание.

Говоря о политических средствах реализации прав и свобод, необходимо выяснить, насколько общество способно формировать политические институты, прежде всего властные, контролировать их деятельность, и в случае необходимости, корректировать. Очень часто мы можем наблюдать, что политики, а также те, кто занят в сфере интеллектуального предпринимательства, пытаются социальную действительность «подвести» к идеологическим догмам, хотя любой познавательный процесс предполагает совсем другой подход, т.е. идеологические догмы должны проецироваться на реальные социальные отношения. А если они не соотносятся, то неверной почему-то объявляется социальная действительность, а не идеологическая схема.

А.А. Зиновьев, крупнейший философ ХХ века, знаток западного общества и его политической системы, пишет: «Государственность западни-стского общества состоит из демократической и недемократической частей. Для первой характерны выборность представительной власти, разделение властей, гласность, наличие официальной оппозиции, многопартийность. Во вторую часть входят административно- бюрократический аппарат, полиция, суды, тюрьмы, армия, секретные службы и т.д. Первая составляет лишь ничтожную часть государственности и ничто без второй. Западнистское сверхгосударство вырастает отчасти на основе демократии и как ее развитие, отчасти на основе недемократической части государственности как отрицание демократии, отчасти из негосударственных источников и как явление негосударственное».

А.А. Зиновьев полагает, что в современных цивилизованных государствах давно сложился феномен сверхгосударственности. Эта политическая структура не конституируется формально как официально признанный орган власти. Данный политически сегмент организует и осуществляет скрытый аспект деятельности государственной власти. Круг ее интересов замыкается не только на внутригосударственные проблемы, но имеет также и международный характер. Джефри Сакс, который консультировал российское правительство в начале 90-х годов, в своих мемуарах приоткрыл убийственную для российских либералов тайну: «Если хотите хоть немного представить себе климат ельцинской эпохи и американское к ней отношение, то учтите, что из Гарварда российскому правительству посылали факсом проекты законов, написанные уже по-русски, для воплощения в экономической политике, под заголовком «Правительственные распоряжения и декреты»… Советниками, руководившими приватизацией, были все сплошь американцы или русские под началом американцев, назначенных напрямую российским правительством. Весь процесс приватизации проходил по рецептам технологического и финансового ноу-хау Соединенных Штатов и с согласия Вашингтона. И не только: когда вставал вопрос о назначении министров и директоров крупных предприятий, летали в Соединенные Штаты за советами, а лучше сказать, за приказами».

Позволю себе ещё раз обратиться к мнению Алена де Бенуа, который полагает, что в большинстве западных стран сегодня власть принадлежит тем, кого можно назвать «новым классом», и этот новый класс выходит далеко за пределы старой номенклатуры, он составляет арматуру политической и экономической элиты, а также средств массовой информации. Это люди, власть которых очень редко проистекает от демократической легитимности. Народ не узнает себя в этой власти. Отсюда – кризис представительных институтов. Он же говорит о том, что брюссельская еврократия (любопытный термин – А.К.) не позволяет народам Европы участвовать в принятии решений о будущем Континента. Предлагаемый ею проект европейской конституции – это бюрократический документ, который занимает около 150 страниц и не имеет ничего общего с настоящей конституцией.

О кризисе представительной демократии пишут не только в странах континентальной Европы. В США об этом уже достаточно давно пишет П. Бьюкенен, когда-то кандидат на должность президента от республиканской партии: «Конгресс передал значительную часть своих полномочий президенту, Верховному суду, Федеральной резервной комиссии, средствам массовой информации, правительственным агентствам и чиновникам…Почему же Конгресс предал свои полномочия президентам, судьям и бюрократам? «Маленькая тайна заключается в том, что Конгресс более не желает ответственности, которую налагает власть. Он не хочет управлять».

П.И. Новгородцев когда-то пророчески заметил, что демократия вместо того, чтобы решать многие проблемы, со временем сама превратиться в огромную проблему. Дело в том, что политического ресурса для того, чтобы защищать свои права, у общества сегодня явно недостаточно. Причем, речь идет даже о странах «старой демократии». Что же говорить обо всех остальных. Во всем «демократическом» мире наблюдается концентрация власти в правительственных учреждениях и, отчасти, в судебных. К формированию и тех, и других, общество либо вовсе не имеет никакого отношения, либо эти отношения носят настолько косвенный характер, что на их деятельности это никак не сказывается.

Возьмём, например, Российскую Федерацию. С точки зрения права Государственная Дума и Совет Федерации образуют Федеральное собрание – парламент Российской Федерации (ст.ст. 94,95 Конституции РФ). С социальной точки зрения Государственную Думу и Совет Федерации давно неофициально называют «клубом миллионеров». Я полагаю, что с утверждением А.Панарина: «Все инициированные новыми властями реформы – жилищная, земельная, образовательная, собственническая – суть новации в пользу меньшинства»3 согласилось бы абсолютное большинство граждан России. Впрочем, говорить об этом в сослагательном наклонении не имеет никакого смысла, поскольку, как показывают исследования, 90 % наших граждан не считают сложившуюся систему социальных отношений справедливыми.

Мне кажется, что сегодня вопрос необходимо ставить в иной плоскости, а именно: возможно ли вообще народовластие в условиях рынка. Дело в том, что народ в условиях рыночных отношений вообще отстранен от процесса принятия управленческих (политических) решений. Политический рынок действует точно по таким же правилам, что и экономический. Политические решения, а юридически они принимают форму закона, имеют своих заказчиков, пиарщиков, потребителей и, в конечном счете, направлены на достижение вполне определенных целей. Под любое политическое решение мобилизуются средства, ресурсы, в том числе организационные. Демократическая номенклатура, как полагает А.А. Зиновьев, превзошла предшественников – коммунистов в отношении коррупции, лживости и прочих пороках, но значительно уступает им в профессионализме.

Власть во всех демократических государствах представляет интересы меньшинства, да и формируется меньшинством. Электоральная база власти едва превышает 18 %. Интересы меньшинства власть и защищает в первую очередь. Об этом ещё раз красноречиво показывают последние события, связанные с глобальным экономическим кризисом. Массовые беспорядки в Греции связывают якобы с убийством по неосторожности подростка, совершенным полицейским. В действительности эти волнения приобрели общегреческий размах как ответ на решение правительства выделить 35 млрд. долл. крупнейшим банкам страны. По словам радикальной молодежи, когда пятый гражданин Греции находится за чертой бедности, такое решение по меньшей мере цинично.

В России все точно также. Власть имущие объясняют народу, что финансы – это «кровеносная система экономики». Однако простому обывателю невдомек, зачем спасать банки, если они не финансируют реальный сектор экономики, в стране фактически нет никакой ипотеки и т.д. Выделенные государством деньги банки нередко расходуют на покупку своих конкурентов, валюты, которую они затем переводят за рубеж. Публицист В. Рудаков в статье с характерным названием «Среднеклассовый подход» характеризует позицию первого заместителя руководителя президентской администрации Владислава Суркова «…Сурков – один из немногих высших чиновников, которые четко видят несправедливость нынешнего социального строя. И уж точно: единственный, кто об этом говорит публично. «Бедолагам, назанимавшим миллиарды долларов на покупку дутых активов, экстренная помощь уже оказана, – с плохо скрываемой иронией заявил он. – Тем, кто занимал тысячи рублей на холодильник, квартиру, образование, на потребление – короче говоря, на жизнь, – пока нет». «Им – пока только взвинтили неподъемную ставку по ипотеке. Перевели на неполную рабочую неделю. И, кажется, собираются уволить. Или уже уволили…».

Справедливости ради стоит сказать, что в некоторых европейских странах, да и в США в период кризиса под нажимом правительства наряду с государственным покрытием издержек проводится политика по снижению цен, в том числе и на энергоносители. В России по традиции не лучшего свойства, граждане после новогодних каникул встречаются уже с совсем другими ценами.

В настоящее время происходит беспрецедентное наступление на социальные права граждан. Это касается, прежде всего, развитых стран. Доктор Лутц Брангш констатирует: «…в конце 90-х гг., при канцлере Шредере, действительно происходит разрыв с традициями социального государства, т.е. с традициями всеобъемлющего общественного компромисса…в общественно-политической концепции господствующих ныне элит социальные гарантии проявляются только лишь в форме систем минимальной социальной защиты. Эти системы открыто используются и развиваются как инструмент принуждения к поведению, служащему интересам работодателей. По их убеждению, страх перед отменой или урезанием социальных услуг и последующим за этим социальным крушением вызовет рост производственно-экономической эффективности».

Нельзя не заметить формализма социально-экономических прав, некоторой условности политических. На этом фоне мы наблюдаем невиданный ранее натиск на мораль, нравственность. Покойный Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй – единственный из высших иерархов церкви, который выступал в Совете Европы и именно на нём он поставил вопрос о соотношении прав человека и морали, религии. В России сегодня в средствах массовой информации действует большая группа неплохо оплачиваемых «экспертов», которые сделали своей профессией атаку традиционного общества с устойчивой системой межсоциальных связей и запретов. Не так давно перевезли на Родину прах философа и юриста Ивана Александровича Ильина. Это очень хорошо. И.А. Ильин говорил «Нечего и браться за восстановление России без совести и без веры». Прав А.И. Солженицын: «Ведь ещё губительнее нашей нужды – это повальное бесчестие, торжествующая развратная пошлость, просочившая новые верхи общества и изрыгаемая на нас изо всех телевизионных ящиков…Величие народа – в высоте внутреннего развития, а не внешнего».

Права человека – безусловная социальная ценность. Вместе с тем, эта проблема нуждается в очищении от демагогии и начетничества, от поверхностных и ангажированных мнений. Простительно тем, кто не хочет замечать в этой сфере очевидных проблем. Их слепота, как правило, неплохо оплачивается. Другим нужен трезвый, осмысленный взгляд. Мы должны осознать, что мы потеряли и что приобрели за этот переходный период. Сегодня очень многие говорят о необходимости глубокой трансформации всей системы социальных отношений, причем изменения необходимы не только в рамках национальной системы координат, но и международных отношений. Права человека не должны быть мыльным пузырем подобно мировому финансовому капитализму, который возмущает даже Дж. Сороса – известного финансового спекулянта. Кто-то из современных мыслителей ставит вопрос о необходимости революции, революции новых идей, которые подорвут духовную основу современного плутократического общества и государства.

Мало кто понимает, что демократия может и вовсе исключать народовластие, поскольку она зарождалась, эволюционировала, прежде всего, как цензовая система. И, кстати, продолжает таковой оставаться. «Вот в чём вопрос» – как говорил известный шекспировский герой.