Насилие и ненасилие в философии и социальной этике

Тему статьи мне хотелось бы ограничить вопросом о соотношении понятий насилия и ненасилия, анализом того, выражают ли эти понятия альтернативные или последовательно меняющие друг друга способы действия.

Самое популярное понимание насилия - отождествление его с нежелательным физическим воздействием. Для примера воспользуемся формулировками английского философа Джона Кина. «Насилие лучше понимать как нежелательное физическое воздействие групп (людей) и/или индивидов на тела других, которые в результате этого претерпевают ряд следствий, варьирующихся от шока, синяков, царапин... до увечий и даже смерти. Насилие -акт, выражающий отношение, в котором объект насилия недобровольно третируется не в качестве субъекта, чья «инаковость» признана и уважаема, а как всего лишь предмет, потенциально заслуживающий того, чтобы ему нанесли урон или даже его ликвидировали».

Известно, что определение должно обладать признаками необходимости и достаточности. Отвечает ли этим требованиям приведенное определение насилия? Поставленный вопрос можно конкретизировать так: необходимо ли физическое воздействие, чтобы некий акт был насилием? и достаточно ли указания на нежелательность физического воздействия, чтобы производящий его акт квалифицировался как насилие?

Рассмотрим примеры. Человек может подвергнуться такому словесному оскорблению, не оставляющему ни малейших синяков и царапин, что будет принуждён к действиям, которые он никогда бы не совершил без этого по доброй воле - от дуэли до самоубийства. В таких случаях мы не имеем ни тени физического насилия, зато имеем примеры самого страшного принуждения воли. И это при том, что оскорбление само по себе есть отрицание «признания и уважения инаковости другого», которое Кин связывает только с физическим воздействием.
Существует «насилие» во благо. Индивид может силой воспрепятствовать нетрезвому приятелю сесть за руль автомобиля, стремясь предотвратить риск весьма вероятной аварии или ареста его полицией. Но есть ли это насилие? Если этот индивид и оставляет в результате своих действий на теле другого человека, то разве они говорят о том, что он не признает и не уважает его «инаковости» как человека?

Учитывая оба приведенных примера, можно сказать, что определение насилия как нежелательного физического воздействия не обладает признаками ни необходимости, ни достаточности: нежелательное физическое воздействие не является необходимым признаком насилия, и в то же время оно недостаточно, чтобы отличить насилие от ненасилия. Иначе говоря, определение Кина таковым вообще не является.

Насилие есть применение силы, опора на силу, действие с помощью силы. О насилии можно говорить тогда, когда сила переламывает силу. Насилие имеет место только во взаимоотношениях между людьми, поскольку они обладают свободной волей; оно в этом смысле есть общественное отношение [6, 56].

Насилие разрывает общественную коммуникацию, разрушает ее общепризнанные основания, получившие выражение в традициях, обычаях, праве, иных формах культуры. В этом смысле оно представляет собой всегда нарушение некоего договора, нормы, правила. Совершающий насилие в отношениях с теми, на кого направлены его насильственные действия, преступает некую черту, которую они ранее обязались не преступать; насилие есть преступление. Насилие, как правило, выступает под флагом идей общего блага и справедливости, так как именно эти идеи являются цементирующей основой общественных отношений [5, 132].

Необходимость жизни в ее природных и социальных формах включает в себя такие конфигурации отношений между индивидами, которые предполагают насилие, не могут существовать без него. Агрессивные инстинкты, эксплуатация труда, властные отношения господства и подчинения - это объективные фундаментальные факты человеческого бытия, закономерно воспроизводящие насилие. Хотя насилие может быть минимизировано, скрыто, переведено в латентную форму, его невозможно полностью изъять ни из биологии человека, ни из его социальной сущности. Данное утверждение является аксиомой общественных отношений [6, 89].

При таком положении дел этика ненасилия многим представляется невозможной, однако мораль и этика коренятся в автономии человеческого духа и являются его выражением [2, 31].
Будучи навязыванием воли одних другим, насилие может быть интерпретировано как разновидность отношений господства, власти. Власть есть господство одной воли над другой, применительно к человеческим отношениям ее можно определить как принятие решения за другого. Она может иметь, по крайней мере, три существенно различных основания. Она может базироваться на реальном различии воль, и тогда более зрелая воля естественным образом господствует над незрелой волей; такова власть родителей над детьми или образованных сословий над необразованными. Она может иметь своим источником предварительный более или менее ясно выраженный договор, когда индивиды сознательно и в целях общей выгоды отказываются от некоторых прав, передают решения по определенным вопросам определенным лицам; такова власть полководца, законно избранного правителя. Наконец, власть может основываться на прямом физическом принуждении, и тогда она выступает как насилие; такова власть оккупанта, насильника [2, 33].

Насилие следует отличать от природной агрессивности, воинственности, представленных в человеке в виде определенных инстинктов. Эти инстинкты, как и противоположные им инстинкты страха могут играть свою роль и даже изощренно использоваться в практике насилия. Тем не менее само насилие есть нечто иное и отличается от них тем, что оно заявляет себя как акт сознательной воли, ищет для себя оправдывающие основания. В известной басне И.А. Крылова «Волк и ягненок» басенный волк, символизирующий человека, отличается от настоящего волка тем, что он не просто пожирает ягненка, руководствуясь чувством голода, но стремится еще придать делу «законный вид и толк» [3, 48].

Таким образом, можно заключить, что насилие - феномен сложный, многоаспектный. Этику понятие «насилие» интересует под углом зрения его морального обоснования и оправдания. Предметом рассмотрения здесь являются не многочисленные вопросы о том, чем вызвано насилие, в каких формах оно протекает и переживается, насколько необходимо, целесообразно и т.п., а только одно - может ли насилие считаться морально достойным способом общественного поведения? Рассматриваемая проблема приобретает тем самым форму риторического вопроса: может ли насилие быть оправдано, санкционировано в рамках гуманистической морали? Ответ на этот вопрос однозначный: нет.

Мораль и насилие изначально, по определению исключают друг друга. Если мораль утверждает личность как ответственного субъекта действия и понимает пространство межчеловеческой коммуникации как взаимность добра, то насилие означает нечто прямо противоположное. Они в сущности и определяются через противопоставление друг другу.

Этика ненасилия отождествляет насилие со злом столь прямо и полно, что исключает какие-либо его извинительные, а тем более, желательные случаи. Насилие есть зло. Его не должно быть в разумно устроенном человеческом общежитии. Таково первое основоположение этики ненасилия. Другое ее основоположение заключается в том, что зло нельзя победить злом, насилие нельзя преодолеть посредством насилия.

Этическое отрицание насилия оправдано в той мере, в какой оно переходит в конкретную индивидуальную и общественную дисциплину и практику ненасилия, которая означает новый уровень взаимопонимания и солидарности в обществе. Без такого перехода ненасилие становится демагогией и лицемерием [3, 49].

Основной аргумент в пользу идеала ненасилия заключается в том, что в противном случае у человечества нет будущего. Если будет сохраняться господствующий в настоящее время моральный оппортунизм по отношению к насилию, масштабы и разрушительная сила современных вооружений поставит на человечестве крест.

Самое уязвимое место современной цивилизации - это противоестественное сочетание универсальных производительных сил с локальным, ограниченным под влиянием страхов, заблуждений и предрассудков мировоззрением, современной информационной технологии с пещерной этикой. Нависшая над человечеством глобальная опасность - ядерная, экологическая, демографическая и другие - поставила его перед роковым вопросом: или оно откажется от насилия, «этики вражды» или оно вообще погибнет. Философия и этика ненасилия сегодня приобрели в высшей степени актуальный исторический смысл [3, 52].

Таким образом, рассмотренные в историческом аспекте насилие и ненасилие могут быть интерпретированы как различные ступени, стадии единого процесса. В плане перехода от одной ступени к другой, от насилия к ненасилию, современная эпоха является критической, когда требуется качественный сдвиг вперед, равнозначный смене основ жизни. Конечно, насилие имеет глубокие корни в историческом и психологическом опыте, в самой онтологии человека. Речь идет о качественной смене вектора сознательных усилий человека: - и индивидуальных, и коллективных, социально-организованных.

Подводя итоги, делаю вывод, что насилие не может получить нравственной санкции даже в порядке исключения. Нет таких ситуаций и аргументов, которые позволяли бы считать насилие благом. Оно не может быть выводом силлогизма, общей посылкой которого является тезис о самоценности человеческой личности и взаимности межчеловеческих отношений.

Литература

1.    Викторук Е.Н. Насилие и этическое образование //Образование и насилие. Сборник статей /Под ред. К.С. Пигрова. - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского Государственного Университета, 2004. - С.226-242.
2.    Гусейнов А.А. Понятие насилия /Философия, наука, цивилизация. - М.: Издательство Московского Государственного Университета, 2002. - 326 c.
3.    Гусейнов А.А. Понятия насилия и ненасилия //Вопросы философии. -1994. - № 6. - С. 46-52.
4.    Деррида Ж. Насилие и метафизика /Письмо и различие. - СПб.: Академический проект, 2006. - 364 c.
5.    Ерохина Л.Д. Миф о женской покорности или этика насилия //Философские науки. - 2003. - № 6. - С. 126-136.
6.    Сорель Ж. Размышления о насилии. - СПб.: Академический проект, 2005. - 286 c.