Пространство и время в романе В. Пелевина «Чапаев и пустота»

Н. Н. Куцан

Пространство и время для любого художественного произведения иг­рает огромную роль. Некоторые тексты построены строго хронологиче­ски в одном и том же месте, но роман «Чапаев и пустота» не входит в их число. Роман весьма сложен и противоречив, и необходимо разобраться в том, где и когда развивается действие романа [1]. При поверхностном рассмотрении можно выделить два временных пласта: послереволюционная Москва и Москва наших дней, но если заглянуть глубже, то видно, что некоторые эпизоды развиваются вне времени (например, посещение Петькой Валгаллы – загробного мира для воинов), впрочем, есть эпизо­ды, которые развиваются и вне какого-либо места.

В основном, речь идет о Москве. И события после революции и на­ших дней развиваются в этом городе. Но очень часто упоминается Пе­тербург. Да и мы сами понимаем, что для героев романа он гораздо важ­нее и ближе.

Этот город для русской культуры, а литературы в частности, очень важен и значим. Если заглянуть немного в историю, то само появление этого города было весьма неожиданным. Петербург очень молод по сравнению с другими городами. Есть в России города, которые древнее Петербурга, но Питер занимает свое особое место. Он не похож на всех остальных, он особенный [4, с. 267–274].

Сама история его создания до сих пор вызывает много загадок и слу­хов. До 1918 года Петербург был даже столицей. Немало трудностей вы­пало на его долю. Петербург стал эпицентром революции, да и знамени­тая голодная блокада во Вторую Мировую войну тоже была там. Немало и названий поменялось: Петербург, Петроград, Ленинград и, наконец, Санкт-Петербург. Но есть и неофициальное, ласковое – Питер. Люди, живущие здесь, всегда отличались от жителей других городов России, той же Москвы. Даже язык тут особенный, какой-то «по-петербургски интеллигентный» [3, с. 71].

В романе Виктора Пелевина встречаются все типы и пласты русской жизни: москвичи, петербуржцы, провинциалы, столичная и провинци­альная жизни, иностранцы, бандиты, интеллигенты. Таким образом, про­слеживаются довольно четкие параллели.

ГОРОДА

На мой взгляд, уместно составить фасеты концептов городов и про­винции. Далее следуют таблицы, в которых сопоставляются их сходства и различия (см. таблицы 1, 2, 3).

Из таблицы видно, что практически ничего не изменилось, Москва ос­талась той же (см. графу «Тверской бульвар. После революции. Наши дни»). Но все же изменения есть – Москва стала безликой. «Уже начина­ло темнеть, и на крышах знакомых домов (их было довольно много во­круг) зажигались огромные электрические надписи на каком-то диком волапюке – “SAMSUNG”, “OCACO A”, “OLBI”. В этом городе мне со­вершенно некуда было идти; я чувствовал себя персом, по непонятной причине прибежавшим из Марафона в Афины» [3, с. 348].

Таблица 1
Москва Петербург Провинция

63

Персонажи	Колян – типичный московский лоходрон [3, с. 267].	Шурик – элит­ный тип пи­терского бан­дита [3, с. 267].	Офицер Овечкин – ощу­щалась такая концентра­ция провинциального де­монизма, что я ощутил раздражение [3, с. 135].
Рестораны	Место [литературное кафе «Музыкальная табакерка»] напоми­нало обычный, с пре­тензией на шик, рес­торан средней руки [3, с. 26].		Если здесь есть какая-нибудь ресторация, знаете, как это обычно бывает в провинции, с чахлой паль­мой в кадке и теплым хе­ресом в графинах? И чтобы подавали кофе [3, с. 133].

Табл. 2
Москва Провинция

Иностранцы

Впрочем Сердюк давно знал, что большинство иностран­цев на самом деле никакие не иностранцы, а так, мелкая шантрапа, укравшая немного денег и отоварившаяся а ма­газине «Калинка-Стокманн». Настоящие иностранцы, ко­торых в Москве развелось невероятное множество, уже давно в целях безопасности одевались так, чтобы ничем не отличаться от обыкновен­ных прохожих [3, с. 187].

В потертой куртке с капюшоном и резиновых сапогах Кавабата полностью потерял сходство с японцем. Теперь он стал похож на человека, приехавшего из Рос-тована-Дону. Так что, несмотря на сходство Кавабаты с приезжим из Ростова – а точнее, благодаря этому сходству, и особенно тому, что он не особенно походил на японца, сразу же делалось ясно, что это чистокровный японец вышел на минутку из своего офи­са в московский сумрак [3, с. 188].

Табл. 3
После революции Наши дни

Тверской бульвар

Бронзовый Пушкин казался чуть печальней, чем обычно, – отто­го, наверное, что на груди у него висел красный фартук с надпи­сью: «Да здравствует первая го­довщина революции». Уже начинало темнеть. Страст­ной монастырь был еле виден за снежной мглой [3, с. 10].

Бронзовый Пушкин исчез, но зияние пустоты, которая обра­зовалась в месте, где он стоял, странным образом казалось лучшим из всех возможных памятников. Там, где раньше был Страстной монастырь, теперь тоже была пустота, чуть прикрытая чахлыми де­ревьями и безвкусными фона­рями [3, с. 354].

В Петербурге ситуация немного иная. Он более интеллигентен: сам Петр Пустота – поэт из Петербурга. В провинцию после революции «на­бежали странные личности из Петербурга» [3, с. 133], и из контекста мы понимаем, что это именно интеллигенты, которые бегут туда, где потише, потому как все спекулянты, наоборот, стремились в крупные горо­да. «Склонившийся надо мной господин напоминал одного из тех тор­гующих чем попало спекулянтов, которые в изобилии появились в Москве сразу же после начала войны» [3, с. 100]. В Петербург, как средоточение культуры стремились провинциалы. «Как правило, это были выходцы из Малороссии, которых отличали две основные черты – чудовищное коли­чество жизненной силы и интерес к последним оккультным веяниям в столице» [3, с. 100].

Надо отметить, что концептуализация того или иного города невоз­можна в отрыве от хронотопа – главного героя. Москва и Петербург на­ходятся в постоянной оппозиции и взаимной дистрибуции, они как бы дополняют друг друга. Они очень коннотативны. В наборе определенных лексем (о них было сказано выше – см. таблицы), Пелевин остро чувст­вует разницу между этими городами и всячески нам ее подчеркивает.

Кроме этого в романе встречаются главы и эпизоды, где действие раз­ворачивается как бы вне какого-либо места, по крайней мере, места, ко­торое можно найти на карте. Например, посещение Петькой вместе с «Черным бароном» фон Юнгерном загробного мира для воинов – Вал­галлы. Налицо мифологический сюжет и мотив, но Пелевин описывает это максимально правдоподобно, вводит реалистичные детали и персо­нажей, с которыми читатель встречается и дальше. К этому же можно отнести и описание реки Урал. «То, что я увидел, было подобием светя­щегося всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начи­навшейся где-то в бесконечности и уходящей в такую же бесконеч­ность» [3, с. 332].

Также и та же мистическая Внутренняя Монголия. «Сначала сквозь него [глазок] было видны только синие точки фонарей, но мы ехали все быстрее – скоро, скоро вокруг уже шуршали водопады милой моему сердцу Внутренней Монголии» [3, с. 360]. На этом роман заканчивается.

ВРЕМЯ

Основное действие романа протекает в двух временных пластах: по­слереволюционная Россия и Россия наших дней. Они смешиваются и взаимодействуют, две реальности Петра Пустоты причудливым спосо­бом переплетаются, герои и персонажи, которых мы встречаем в том или ином временном пласте, как правило, встречаются нам и в другом. Сам Петр Пустота перемещается из одного времени в другое с удивительной легкостью и необыкновенно органично и быстро сразу вписывается в то время, в котором очутился. Довольно интересно и то, что в каком бы времени он не проснулся (а переход из оного временного пласта в другой происходит у героя именно во сне), много событий остается как бы за кадром. Он не помнит, например, боя на станции Лозовой или того, как он жил уже в наше время до того, как попал в психбольницу, некоторые подробности он узнает только тогда, когда тайком пробирается в кабинет главврача Тимура Тимуровича и находит свою историю болезни. Но зато в деталях помнит свою петербургскую жизнь до революции. «Какой не­достижимо прекрасной показалась мне в этот миг прежняя петербург­ская жизнь! [1, с. 92]

Таким образом, проанализировав эту тему, можно сделать вывод, что пространство и время у В. Пелевина решены весьма нестандартно. Через описания, развитие действия в различных городах, автор концептуализи­рует центр - Москву, и Петербург - сосредоточение европейскости, им-перскости [1].

Литература

1. Кузнецов С. В. Пелевин. Тот, кто управляет миром // Огонек. 1996. № 35. С. 5-15.

2. Немзер А. Как бы типа по жизни // Литературная газета. 2000. № 27.

3. Пелевин В. Чапаев и пустота. М., Вагриус. 2001.

4. Топоров В. Петербург // Записки Татрского ун-та. 1967. С. 201-289.