Болонский процесс и система высшего образования в России

Я свою теоретическую часть доклада упускаю изза недостатка времени. Но мне хотелось бы обменяться мнениями по поводу интеграции России в Болонский процесс и в чемто продолжить выступление профессора В. Л. Абрамова, который очень подробно об этом рассказал на примере своего института. Сегодня уже говорили, в частности С. И. Плаксий, что у образования не только рыночная функция, но еще важность разработки стратегии образования. Я бы сказал, не только стратегии, но и миссии, т. к. образование несет очень большую роль при формировании гражданских позиций и т. д. Поэтому задача не сводится просто к эффективности. 

Что касается Болонской декларации, то я не буду говорить о глобализации. Понятно, декларация уже подписана, а 2010 год совсем скоро, поэтому вся дискуссия о том, входить нам или не входить, уже фактически в прошлом. Сейчас надо подумать, как туда войти, т. к. «гладко было на бумаге, но забыли про овраги». Тут есть свои проблемы и свои сложности.
Что касается системы российского образования. Две противоположные точки зрения. С одной стороны, основываясь еще на советском опыте, на несомненных заслугах нашей высшей школы, мы говорим, что мы всетаки лучше, мы не такие. Но есть и противоположное мнение. Перед тем, как сюда прийти, я посмотрел последние публикации. Сами представители МГУ пишут о кризисе в образовании. Сегодня приводили цифры, что по международным рейтингам МГУ в конце первой сотни. Это по МГУ. А остальные? По остальным просто рейтинги не проводились. Очевидно, что проблемы есть.

Я посмотрел, какие основные копья ломаются по поводу интеграции России в Болонский процесс.

Прежде всего, двухступенчатость образования и как на нее перейти. Бакалаврмагистр. Что делать? Мне кажется, что это не самая сложная проблема. Можно вообще механически добавить полгода и назвать специалистов магистрами, поскольку магистратура не предполагает только теоретическое обучение. Есть еще и прикладная магистратура и т. д. На самом деле, это не столь сложно.

Система зачетных единиц, о которых говорят, европейская система не настолько уж и сложная. В МГИМО успешно используется. Я лучше знаю вузы, которые мне ближе по моей специальности, у них даже тройная система оценок: наша традиционная, дальше — европейская система и дальше рейтинговая оценка. Из 100 баллов 60 считается — положительная оценка, а дальше возможны вариации. Единственная проблема, поскольку европейская система требует, чтобы отличных оценок было не более чем 10%, и далее все расписано. Это нужно выполнять. У преподавателей МГИМО свои проблемы, поскольку у них 60% набора — медалисты. У них проблема, как быть, т. к. отличных оценок можно поставить только 10%. Вот они оговорили. В большинстве вузов, негосударственных особенно, такая проблема не стоит, я думаю. Поэтому это тоже не столь сложно.

Большие дискуссии относительно степени доктора. Тоже я не вижу никакой проблемы. Мы назовем своих кандидатов докторами, они по уровню примерно соответствуют, а докторскую степень назовем какнибудь иначе, это будет надболонская структура, нам никто не мешает быть выше. Тоже проблемы особой не видно.

Модульная система у нас тоже вводится, правда, мы вкладываем другой смысл. У нас модуль — это сжатый предмет. Либо модуль, как система промежуточного контроля. То есть, мы разбиваем политологию на 4 модуля. После каждого они чтото делают, сдают, а мы говорим, что у нас модульная система. На Западе модульная система скорее межпредметная.
Мне кажется, что вот эти проблемы, которые больше всего обсуждаются, они сложные, но они решаемые. А проблемы совсем другие. Вопервых, что у нас разная философия, экономика, образование, содержание образования. Российская традиция — у нас образование системное, коллективное, фундаментальное образование при ранней специализации, мало связанное с решением прикладных задач и основанное на авторитарных методах преподавания при большом количестве аудиторных часов, теоретически предполагает подготовку специалистов в определенной сфере на всю оставшуюся жизнь при условии их регулярного совершенствования и повышения квалификации. Преподаватели, за исключением МГУ, мало кто занимается наукой, потому что когда 20 часов в неделю, то уже не до науки. Большая нагрузка. В большинстве у нас университеты оторваны от науки. Наука сама по себе в Академии наук, в университетах чтото делается, пишут диссертации, потом однудве статьи в год напишут, и то хорошо.

Посмотрим на систему образования США — эклектичное, бессистемное, гибкое, основанное на законах рынка, предполагает возможность многократной смены профессии, индивидуалистично, при жесткой конкуренции среди студентов и преподавателей, сохраняет конфиденциальность (сохранение ноухау — попробуйте прийти к комуто на урок!). Малое количество аудиторных занятий, самостоятельная и творческая работа. Другое отношение к преподавателям студентов. Если у нас преподаватель всегда прав, то там — «мы вас нанимаем». После каждого семестра проводится рейтинг. А так вас нанимают на определенное предоставление услуг. Европа гдето ближе к российской системе, но эта Болонская декларация — это уступки европейцев в условиях рынка образования, т. е. приближение европейской системы к образованию в США.

В России, хотим мы или не хотим, мы уже вступили в Болонский процесс, и надо нам адаптироваться. Мне кажется, главное, чтобы не было адаптации по принципу шоковой терапии или по принципу вступления в ВТО, так как какието отрасли рухнут. Видимо, надо вступать медленно, постепенно, модифицировать свою систему, сохранив какието свои достижения, системность и т. д., и постепенно адаптироваться.

Основная проблема, которую я вижу: у нас перевернутая пирамида. Если в американских вузах только 20% обязательных предметов и 80% селективных, то у нас наоборот. А в маленьких вузах фактически 100%, не будем кривить душой, у всех у нас есть расписания — у нас расписание делает деканат и вывешивает его в коридоре. Там нет понятия — расписание. Каждый преподаватель объявляется свой курс, и студенты к нему записываются. Каждый курс стоит столькото зачетных единиц или крестиков. И студенты выбирают сами, к кому им пойти и сколько набрать.

Посмотрим на нашу реальную почву, особенно на негосударственные вузы, вот вы представьте, насколько возрастет стоимость обучения, если вы будете читать лекцию не 120–200 человекам, а будете работать индивидуально с каждым студентом. Это дополнительные финансовые затраты.

Ошибочное мнение: грядет сокращение аудиторных часов. На Западе часов мало. Мы войдем в Болонскую систему, у нас будут самостоятельные работы, а преподаватели будут без работы. Ничего подобного. Число преподавателей увеличивается при этой системе. Почему? Потому что я сам работал в американских университетах. У меня было 4 часа в неделю аудиторных, а дальше то, что я называю «поликлиника», т. е. я сижу в кабинете. Студенты сидят в коридоре и по одному ко мне приходят. И я час — полтора, сколько кому нужно, с ними беседую. Абсолютно все на индивидуальной основе, соответственно.

Следующая проблема, о которой я упоминал: у нас три вещи, абсолютно между собой не связанные. Наука — сама по себе. Преподавание — само по себе. Бизнес и рынок — сами по себе. У нас образование абсолютно не интегрировано. Все считают, что основная программа — интеграция образования и науки. Понятно, что сейчас все профессора из Академии наук гдето преподают, но всетаки у нас университеты не являются в основной своей массе научными крупными исследовательскими центрами.

Экономическая проблема. Самая важная. Мы знаем, какое у нас государственное финансирование в государственных вузах, где наши друзья и коллеги работают. У нас очень низкая платежная способность населения. То есть, в негосударственных вузах мы не можем поднять плату за образование. Просто никто к нам не пойдет, потому что просто нет денег.
Я могу привести такую цифру, что зарплата одного профессора в США больше зарплаты всей кафедры МГУ в совокупности. Если пул профессора, то в США зарплата от 70 до 120 тыс. долл. в год. Грубо говоря, от 6 до 10 тыс. долл. в месяц, почувствуйте разницу. Хотя Всемирный банк, по последнему исследованию, считает, что в России завышенная зарплата, потому что она не отражает производительности труда. Думаю, что это вузовской системы не касается, потому что у нас интенсивность вузовского преподавателя, я могу даже сравнить, в несколько раз выше, чем в Штатах или в Европе. И такой разрыв в доходах. Мы говорим об интеграции, мобильность в интеграции в европейское пространство. Кто из нас, здесь присутствующих, из богатых и шикарных, престижных вузов может пригласить по обмену профессора Сорбонны или профессора Кембриджа, чтобы у нас он преподавал семестр? Я не имею в виду конференцию, разовую лекцию и т. п., это, если мы поднатужимся, можем сделать. Ну о какой интеграции говорить? Наших преподавателей туда берут. Я сам подписал несколько договоров с разными университетами. Я не могу их реализовать, потому что никто в порядке обмена на наших условиях преподавать не поедет из западных вузов.
Сегодня в предыдущем докладе говорилось о проблеме языка. Очень небольшой процент студентов может свободно владеть языком, чтобы мог поучиться один семестр в западных вузах. Я не беру МГИМО, Иняз или «МИРБИС», которые эту систему наладили. Никто на Западе языку не учит. Этому учат в средней школе. Они приходят в вуз, свободно владея одним — двумя языками. Сейчас лекции читаются на языке. В Финляндии вы можете выбрать сами, на каком языке слушать лекции. И преподаватели это могут делать. И все студенты могут делать. Нам до этого тоже очень далеко. Это очень большая проблема.

В России за 15 лет высшее образование стало массовым. А, учитывая демографическую яму, учитывая большое количество негосударственных вузов, практически у нас любой человек может получить высшее образование. Такой проблемы в общемто нет.

Что у нас сейчас происходит? Сейчас пришло «поколение пепси». Так случилось, что я 20 лет не преподавал, потом вернулся к этой деятельности. Жизнь изменилась. Я сравнивал нынешних студентов со студентами 20летней давности, которые читали 100 страниц в день художественной литературы, из них 50 страниц — на иностранных языках. А теперь надо чтото изобретать, приводить какието примеры. Они просто не понимают. У них связи нет, не замыкаются ни на классике, ни на музыке. Надо приводить примеры только из телевидения, рекламы, иначе им просто непонятно, о чем речь. Тоже очень сложно.

Необходим плавный переход от традиционных лекций, семинаров именно к индивидуальному обучению. И еще важная проблема — возник негосударственный сектор высшего образования. Я абсолютно согласен с Игорем Михайловичем, который об этом и говорит и пишет, что нет плохих типов вузов — государственных или негосударственных. Нельзя говорить, что одни вузы лучше, другие — хуже. Есть конкретные хорошие вузы. Есть конкретные плохие вузы. Если в какомто техническом вузе открывают факультет иностранных языков, я не думаю, что он лучше, потому что этот вуз государственный. Грань между государственными и негосударственными вузами стирается. Думаю, что в ближайшее время она исчезнет, потому что государственные тоже переходят на платную форму обучения, а конкуренция усиливается, и мы в невыгодном положении. Почему? Потому что государственные вузы получают какоето финансирование, имеют здания, имеют дотации. И на этих площадях они учат платных студентов. А мы должны платить за все. И уже сегодня говорили о новых налогах, что очень сложно.
С другой стороны, негосударственные вузы решают важную социальную функцию, потому что к нам идут те студенты, которые не попали в МГИМО, не попали еще кудато, а потом, наконец, они идут к нам. Исходный материал, который мы получаем, заведомо хуже, будем объективны. Хотя и у нас есть медалисты. Я думаю, что 30% студентов не отличаются от студентов других вузов, от того же МГИМО. Но нижняя часть, которая отсевается, конечно, уровень сложный. И проблема — что делать с этой дифференциацией? А на Западе традиционно складывается — в США, особенно в Латинской Америке, что вся элита учится в частных вузах, самых престижных, закрытых. Я занимался Латинской Америкой. Все частные вузы, допустим Чили, получают от государства то же финансирование, что и государственные. То есть, если нас ставят в равные условия налоговые и прочие, то у нас и в другом тоже должны быть равные условия. У нас гдето там записано, что государство нам чтото должно давать, но ничего оно не дает.

Очень актуальна проблема автономии вуза. Автономия имеется в виду, как финансовая? Да? Понятно, у нас Россия — страна с особым менталитетом. Российская ментальность требует государственного контроля. Я с ужасом думаю, что если бы у нас не было Министерства образования, не было ВАКа и не было госстандартов, не было бы ничего, то во что превратилось бы образование. Значит в исторических условиях все это нужно. Какойто государственный контроль. Единый диплом государственного образца и прочее. Но в то же время мы страшно зарегулированы: шаг влево, шаг вправо и дальше нельзя. Вы возьмите выпускника любого вуза. Их учат по одинаковым учебникам, по одинаковым программам и т. д. Нет в Англии министерства образования. Там Стэнфорд с Гарвардом не согласуют учебные программы. Они работают на какогото конкретного, индивидуального потребителя. Наверное, нам нужна большая автономия не только с точки зрения финансовой. Нам и так денег никто не дает. Мы вынуждены сами решать свои проблемы. А автономия нужна как раз в плане содержания обучения. В плане подготовки специалистов. В плане индивидуализации, чтобы один институт резко отличался от другого, чтобы у нас была большая специализация, чтобы мы готовили какихто уникальных специалистов, которых не готовят на таком же факультете в соседнем вузе. Тогда на них будет спрос. Тогда будет штучный товар.

Очень важен зарубежный опыт общественной аккредитации. Мы знаем, как трудно пройти аккредитацию. Мы ее регулярно проводим, проходим раз в 5 лет и т. д. Но всетаки на Западе аккредитация общественная. Там участвуют работодатели. Участвуют представители государства, министерств, независимые эксперты и т. д. И, учитывая вот эту конкуренцию, она будет не легче, будет труднее. Потому что жесткая конкуренция среди студентов, среди преподавателей и среди вузов вот за это узкое пространство. Тут тоже очень важный этап. Но, я думаю, что тогда мы будем знать, чего стоит рейтинги, которые вывешивают в метро, которые мы читаем. Но мыто между собой знаем. Или знаем, откуда студенты перебегают и к кому. Если уходят от нас, то куда уходят и почему. Чтобы эти рейтинги были действительно объективными, чтобы они не покупались, чтобы не фальсифицировались, для этого и нужна такая общественная аккредитация.

Я с этого начинал и этим хочу закончить. Образование — это еще и рынок. Перечисленные проблемы показывают, почему мы боимся, что сбегут наши специалисты, сбегут лучшие студенты и т. д. Но если мы будем конкурентоспособными (вообще зарубежные вузы зарабатывают огромные деньги на студентах), тогда к нам поедут учиться, но не те, которые раньше по профсоюзным путевкам и т. д., а в реальных рыночных условиях, за свои деньги к нам придут, и мы тоже будем на этом зарабатывать. Мы, как система высшего образования. Поэтому когда говорят, что Болонская система ведет к какомуто снижению уровня и т. д., я думаю, что это не так. Нам есть над чем работать. И никто нам не мешает быть лучше. Никто не говорит, что это какойто стандарт. Мы можем быть выше. Может быть иначе и т. д. Можем сохранить свою индивидуальность.