Университет постмодерна: предпосылки становления и развития

Вынеся эти слова в название работы, я в полной мере отдаю себе отчет, что беру на себя слишком много. Много, потому что о постмодерне писали, пишут и будут еще писать и писать, причем, самого разного... Много, потому что я не ставлю перед собой задачу расписывать, каким будет университет недалекого будущего.
Кроме того, я представляю себе ту неприязнь, которую может вызвать само это слово. Что собой может представлять университет постмодерна?

Чем он отличается от тех университетов, на смену которым идет? Для многих моих коллег университет — это как раз то, с чем они имеют дело на протяжении десятилетий работы. Да и, спрашивается, своевременно ли говорить о новом университете, когда непонятно, что делать с тем, к которому привык и который уже на протяжении 200 лет верой и правдой служит человеку. Не лучше ли утверждать, что с современным университетом ничего особенного не происходит: несколько изменились условия его функционирования, в связи с чем он и оказался в ситуации кризиса; причем, не столько содержательного, сколько материального и интеллектуального, связанного с появлением новой информационной среды.

Вместе с тем, признание факта становления университета нового типа означает необходимость все начинать сначала. Но к практике «начинать все сначала» за последние 20 лет мы настолько привыкли, настолько ею напуганы, что она не может у нас вызвать ничего кроме отторжения.

И все же рискну: речь идет о становлении принципиально нового университета, социокультурно нагруженного и сориентированного на развитие человека. Давайте, попытаемся взглянуть на ситуацию с этой точки зрения и, может, все окажется не столь уж и отвратительным, а в итоге удастся выйти на некий новый уровень понимания, происходящего с человеком в современном мире и человечеством в целом…

Я не собираюсь пускаться в глубинные изыски собственно содержания термина «постмодерн». Для меня за этим словом стоит весьма простое: «пост» — то, что приходит на смену настоящему, но это еще не совсем то новое, чем все завершиться; скорее — это новое, воспринимаемое через призму старого и одновременно оно имеет дело с тем же человеком, с которым имел дело на протяжении всей тысячелетней истории университета, но… в другом качестве. Короче, перед нами новое старое. Внешне ситуация абсурдна. Но настолько ли, чтобы далее поставить слово «очевидно»?

Вернусь к слову постмодерн, а точнее — к его первой части: «пост». В самом обыденном значении слово «пост» можно трактовать и как границу, отделяющую одно от другого, неизвестного и неведомого… Ситуация такая, как если ты входишь в густой лес, в котором до этого ни разу не был. Вспомните свое собственное состояние некоторого беспокойства, когда вам доводилось попасть в лесные дебри? Насколько вы были насторожены! Насколько обострялись все ваши способности к восприятию происходящего. Даже хруст ветки под ногой казался чем-то большим, чем просто треском обычной веточки… Обострялись все отпущенные вам природой качества к восприятию и толкованию происходящего. Вся ваша сущность как бы настраивалась на встречу с неизвестным. В «игру» вступали все ваши человеческие качества: слух, зрения, эмоции, воображение, все те качества человека, которые в обычных условиях в своей полноте не востребуются. В обычных условиях я просто читаю, или просто смотрю, или просто слушаю… Здесь же, в лесу, со мной происходит нечто совсем иное. Я порождаю свои собственные смыслы и значения. Я выступаю носителем в некотором смысле культуры, носителем интегрального начала, которому противостоит неизвестность. Культура как условие жизни человека — реакция на неведомое, неизвестное. В этих условиях я узнаю о себе то, чего раньше не знал, о чем никакого представления не имел. И все это мне видится за частицей «пост-», которая отделяет известный мне мир от мира неизвестного и неизбежного. Не оказались ли и мы сегодня в ситуации, близкой к описанной и в случае университета?... Но вернусь к нему.

Нельзя новое вывести из старого. Например, модель университета Гумбольдта не выведешь из модели университета средневекового. Между ними — пропасть почти в два столетия. Не выведешь и Виттенбергскую академию из университетов Парижа или Болоньи. Между ними — тоже столетия, а переходные периоды занимают 100–200 лет. Не многовато ли? Чем занимались университеты на протяжении этих двух столетий… Но если вдуматься, то эти два типа учебных заведений имеют много общего. Прежде всего, в их основе — опора на фундаментальное знание. Для средневекового знания таковым было знание теологии, для академии эпохи Реформа-ции — знание о человеке. Для университета Гумбольдта — естественно-гуманитарное… И каждый новый шаг в развитии университета делался не преднамеренно. Он являлся закономерным следствием чувства обеспокоенности существующим порядком дел, был следствием переопределения человеком своего места в жизни. Каждый раз интуитивно, развиваясь в логике культуры, когда он менял свои основания, происходила своего рода переконфигурация восприятия и толкования мира.

Возможно, то, о чем я говорю, слишком очевидно, а может, неверно. Ведь вплоть до наших дней распространен взгляд, согласно которому все трудности российского образования — результат низкого уровня финансирования, следствие ухода государства из сферы образования и т. д. и т. п. И в этом доля истины есть. Но образование как волшебное зеркало: позволяет видеть будущее. Каким оно будет, зависит от поверхности зеркала. Очевидно, если на протяжении 20 лет по такому зеркалу бить прутом, то ничего путного ждать не приходится. Только поверхность зеркальную изуродуешь. И нам, ведущим поиск путей совершенствования уже несовершенствуемого, тоже едва ли можно ждать чего-то путного. Не приходится, хотя бы потому, что цивилизация вступает в эру знаниевой экономики, в которой главным ресурсом будет человек, а точнее — его качества. Сегодня как никогда нужен человек способный понимать происходящее, выстраивать стратегию и тактику своей жизни, умеющий в ней самоопределяться, порождать свои личностно значимые смыслы. Человек будущего — прежде всего человек, умеющий читать текст жизни, понимать происходящее, способный видеть и слышать новое, чувствовать гармонию и прекрасное. Этим он принципиально отличается от своих предшественников.

В средние века человек изучал тексты авторитетов. В итоге он становился мудрым. В новое время цель университета состояла в воспитании человека знающего. Сегодня же задача университета иная — подготовить человека воспринимающего и понимающего. Человек понимающий — это человек чувствующий, переживающий и страдающий.
Именно благодаря последнему качеству он способен порождать собственные смыслы, «вести» продуктивное существование, быть личностью…

Выше перечислены три модели образования. Каждой из них соответствует свой университет. С каждой связаны свои надежды на будущее. Так было во все времена. Но вот что любопытно: каждый раз выходя на новый виток своего развития, на новых рубежах человек пытался ответить на вопрос, кто он есть? (Вот он тот самый «пост», о котором шла речь!) Ответив на него, он принимал программу своего дальнейшего развития и уже под нее «лепил» свой желанный облик (не случайно М. Унамуно писал о том, что все мы немного выдуманы).
И еще одно замечание, касающееся осознания свое инаковости, когда наступает миг и жгучее желание «все зачеркнуть и все начать сначала». Сам по себе этот миг действует на человека парализующе. В итоге он перестает понимать даже то, что понимал до этого. Он вступает в стадию, которую можно назвать стадией кризиса человека…

Общество вступает в стадию антропологической катастрофы тогда, когда оно утрачивает способность к пониманию происходящего, когда начинает цениться не различие, а схожее (М. К. Мамардашвили), когда важнее всего считается быть таким, как все. И делать все так, как делают все. Для такого общества самое важное — не то, что будет, а то, что было. Именно там, в прошлом, пытаются заново найти золотой ключик, который откроет калитку, за которой намечена тропа, ведущая к старому счастью.

Чтобы убедиться в справедливости сказанного, достаточно взглянуть на самих себя, вслушаться в наши многочисленные призывы вернуться к тому образованию, которое еще недавно определяло лицо страны. Но этого прошлого уже нет. И его уже больше не будет. Так что напрасна наша скорбь. При этом мы даже не предпринимаем попыток уяснить содержание той катастрофы, которая развернулась в российском образовании за последние десятилетия.

В высшей школе я — не новичок. С ней связаны почти 50 лет моей жизни. Но я не помню такого времени, чтобы в образовании делали столько ошибок, сколько их пришлось на последние 20 лет. Лучшее подтверждение сказанному — то унизительное положение, в котором оказался вузовский преподаватель (прежде всего, профессор).

30 лет я был главным редактором одного из ведущих в области высшего образования журналов. И недавно, поняв всю обреченность нынешней политики, отказался от этой работы. Почему? Ответ прост. Мне говорят о пользе ЕГЭ, но я помню, как в начале 70-х гг. сам проводил в масштабе страны эксперимент, цель которого состояла в том, чтобы проверить эффективность учета оценок из аттестатов зрелости. Сегодня мы говорим о федеральных университетах, но я помню, как были так называемые вузы Главка, которые во многом решали задачи, схожие с теми, которые ныне возложены на федеральные университеты. Так что «все было встарь». Пугает следующее: «все повторится вновь». А вот сладость узнавания испытать удастся едва ли. Плохо, что из своего прошлого мы не извлекаем должных уроков и, похоже, вообще не готовы учиться у времени.

А теперь я хотел бы сказать несколько слов о том университете, который я отношу к эпохе постмодерна.

Этот университет не будет похож на Московский государственный университет, на Гарвард, на Высшую школу экономики. Не будет похож, потому что речь идет о совершенно ином университете: об университете человека, рассматривающего жизнь «как большую симфонию» (Чюрленис). Он будет иным!

Естественно формат доклада не позволяет в подробностях раскрыть то содержание, которое я вкладываю в слово «иное». Здесь я приступаю к весьма чувствительной проблеме понимания. На первый взгляд, с пониманием у нас вроде бы все в порядке. Да, в порядке ли? Недавно ректор Сибирского федерального университета объявил, что на Ученом совете университета они определились с его миссией! Едва ли сказанное можно считать откровением! С миссией университета уже определились, когда он только возник: миссия университета связана с подготовкой человека к обретению спасения вечного (в специфической форме ученого знания Средних веков). Содержание этого понятия связано с введением в мир христианской культуры условий достижения этого спасения, обращения человека в христианскую веру.

И с тех пор ни миссия, ни идея университета, по сути, никаких изменений не претерпели; менялось наполнение этих понятий, но всегда эти понятия трактовались в контексте теологическом. И, может, в этой неизменности как раз и состоит одна из высших ценностей университета! Хотя, конечно, миссию можно утвердить и на ученом совете.

Мы можем сколь угодно долго размышлять над задачами образования, над путями, методами и средствами их достижения, но поставим вопрос в более легкой форме. Не будем рассуждать о компетенциях и инновациях, а дадим строгое, инструментально верифицируемое определение образования. И столкнувшись с этим вопросом, многие из нас почувствуют чувство некоторого неудобства.

Что такое учебный план? Знаем. Что такое предмет или дисциплина — тоже. Но ведь образование не складывается из предметов, дисциплин, проектов. Образование — нечто иное. Может, даже совсем не имеющее отношение к тому, что происходит в аудитории…

В марте месяце сотрудники Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета обратились к ряду отечественных и зарубежных ученых с просьбой ответить на три вопроса. При этом внимание корреспондентов было сконцентрировано на трех вопросах, которые были сформулированы следующим образом:

1. Сегодня взгляды на состояние высшего образования кардинально различаются. Одни говорят о глубоком кризисе всей образовательной системы, другие видят признаки образовательной революции. Какова Ваша точка зрения?

2. Какие научные достижения и какие проблемы человека, культуры, общества должны получить более полное отражение в образовательных программах высшей школы?

3. Каким будет высшее образование в конце XXI века: глобальным и единым для всего мира, локальным с возрождением традиций национальных образовательных моделей, каким-то еще, а может, необходимость в нем отпадет вообще?

Казалось бы, что прежде, чем отвечать на эти вопросы, нужно было бы попытаться ответить хотя бы на то, что такое революция в образовании и когда о ней правомерно говорить? Что такое кризис системы образования? Чем он инициируется? Каким может быть проектный облик желательного образования, т. е. образования в меру человека, в меру того времени, когда ему пришлось жить? И еще один вопрос, который, как мне кажется, нельзя обойти: вопрос о себе самом, вопрос, связанный с познанием самого себя, своих возможностей. Так вот, проанализировав около сотни полученных ответов, я не нашел ни одного, автор которого задался бы этими вопросами. Буду откровенным: я — противник избыточного словоизобретательства. Каждое модельное представление исследуемого предмета допускает конечное число частично верных утверждений. Чем сложнее эти утверждения, тем выше вероятность того, что мы «вышли» за рамки принятой модели и «бродим по неведомым далям». Когда же я слышу только соловьиные трели по поводу новаций, инноваций, компетентностей и прочих прелестей современной психологопедагогической науки, то в глубине души полагаю, что все это — от лукавого: от непонимания существа решаемой задачи…
Есть человек. Есть мир, в котором он живет. Частично мир человека искусствен: он создан им самим; частично — он природен, вечен; а сам человек изоморфен и созданному им миру и тому миру, в котором он существует от природы. Принцип антропности применим как к миру, в котором живет человек, так и к той среде, которая его окружает. Применим он и к университету… И сказать человек о мире может только то, чем он сам является (в своей космической, галактической, планетарной, живой, культурной и социальной сущности). Он может сказать только то, что он сумел понять в себе самом, будучи включенном в этот многоярусный мир, и воплотить в свою практику. Безусловно, искусственная среда обитания меняет его.
Несомненно: жизнь человека проблематична. Человек — существо проблематизированное. А что такое проблема? Проблемность связана с вопросом, на который человек хотел бы получить ясный и однозначный ответ (например, почему я несчастлив и почему я не имею права на счастье?). Проблемность — напряженность того культурного поля, носителем которой является сама жизненная ткань судьбы человека.

Проблема — функция культуры. Проблемную напряженность инициирует вызов, исходящий извне; вызов, который инициирует активность человека. Проблему не разрешить с помощью имеющегося знания. Разрешить проблему значит усмотреть нечто, находящееся вне тебя, но время от времени демонстрирующее тебе свою сущность. Эта суть то явится, то исчезнет. Не сумеешь уловить момент ее явления, и, может, больше она к тебе никогда и не вернется.

Проблема — трансцендентна. Ее сердцевина — идея, сопряженная с судьбой человека, в которой отражены особенности его личности. Скажу сильнее — пережитое человеком и определяет суть личности, а каким образом осуществлялся этот акт — влияет и на ее структуру. Личность — это ЛИЧНОЕ человека. Пережитое им.
Университет проблематичен в силу того, что в его основе лежит некая проблематизированная идея, которая в разные времена толковалась по-разному.

От средневекового университета плавно не перейдешь к университету Нового времени. Между ними — зазор, который еще предстоит преодолеть, а преодолеть можно только осознав свое новое место в новом мире, т. е. мы все время имеем дело как бы с тем же человеком, но только немного иным. Этот новый человек по-новому воспринимает и интерпретирует мир и происходящее с ним. По-иному он видит и свое будущее. Иными ему представляются пути, ведущие в это будущее. Вспомним: по Данте, человек, разрешивший проблемную ситуацию, пройдя кругами Ада, Рая, Чистилища, оказывается в той же точке, с которой он начала свой путь, но уже (!!!) под другими звездами, которые и определят его будущее. Возможно, это и неверно, но я все-таки выскажу предположение, в соответствии с которым проблемность нагружена культурно-теологическим содержанием. Так что историю человека можно рассматривать как последовательность, как историю разрешения им проблемных ситуаций. Что же касается самих проблем, то они представляют собой прочтение и следуют из тех вызовов, которые адресованы человеку и идут извне, из среды его обитания…

Вызовы можно классифицировать по-разному, но проблемность это интерпретированный вызов. И если мы хотим понять будущее, то, наверное, в первую очередь должны обратить внимание именно на те вызовы, которые трансформируются в культурную проблемность, за которой скрыта идея, а сама проблемность — в задачи, допускающие решение в меру уровня развития той культуры, носителями которой мы являемся, ибо, как отмечал Ю. Лотман, мы мыслящие находимся внутри иного мыслящего, имя которому культура. Конечно, в меру своей наличной способности к пониманию происходящего.

И тут продуктивно взглянуть на прошлое как на возможное будущее… Что значит быть культурным? Обладать способностью к продуктивному существованию, к порождению собственных смыслов, к самоопределению в разных условиях жизни?

Вызовы. Проблемность. Идея. Личность. Каждое из перечисленных понятий заслуживает особого рассмотрения. Их содержание нередко труднопостижимо, неуловимо и зыбко. Все задает контекст. Так, когда выдающийся психолог Д. Эльконин прочитал штук двадцать определений личности, то его вывод оказался однозначным: сам он — не личность. Так полагал Эльконин, а мы со спокойной совестью ставим перед собой задачу воспитать личность, да к тому же еще творческую…

Терминология — инструментарий. Каждый человек подбирает «инструмент» по своей руке; рассматривает его как средство, которое позволит ему в жизни больше понять, а не превратить ее в невыносимый хаос, цепь страданий и несбывшихся надежд… И все-таки. Если исходные вопросы касаются революции в образовании и связаны с попыткой понять что же происходит с образованием в наши дни, то самое время определиться и с тем, что понимается под образованием? Далее, что такое революция в образовании? Каков «типичный» путь такой революции? Однозначно ответить на эти вопросы — не просто. Причем, ответить на них каждый должен сам: никто за него это не сделает.

Ни одно учебное заведение не в состоянии сделать человека образованным. Задача учебного заведения — создать условия стать образованными для тех, кто стремится стать ученым человеком, человеком образованным.

А что же в таком случае следует понимать под образованием и образованностью? Предлагаю нечто вроде определения: образованность — результирующая пути, который прошел человек в свете определенного идеала, превозмогая обстоятельства своей жизни и возвышаясь над ними. Все — просто и простенько…

Итак, перед нами путь, связанный с преодолением трудностей (проблемность!). Путь, ведущий к возвышению над повседневностью. Движение в сторону идеала. Но идеальным стать никому не дано, а потому между мной наличным и моим идеалом всегда существует зазор, который как бы продолжает меня в будущее. Это и есть поле моей духовности. Трудности, которые я должен преодолеть, с одной стороны, во мне самом, а с другой, — я их преодолеваю с помощью других. И здесь просматривается что-то роднящееся с социальностью, со способностью взаимодействовать и сотрудничать с другими… Прео-долеть трудность, значит, что-то пережить; стать немного иным. В этом — основа моих ценностей, укорененность моей личности... Лично мое — только то, что выпало мне пережить в конкретных условиях, при отпущенных мне жизнью задатках и возможностях.

Повторяю: образованность — результирующий опыт того пути, который мне пришлось преодолеть и пережить. Образованный человек может ориентироваться в мире; самоопределяться в нем; принимать на себя ответственность за свои шаги, решения, за судьбы близких ему людей.

Итак, с образованностью, более или менее, определились. А как быть с революцией в образовании? Немного истории. Основу Средневекового университета составлял теологический факультет. Рискну предположить, что именно теологическое знание в то время с полным правом можно было отнести к знанию фундаментальному: оно составляло основу всего. Но вот в начале XVI века, в самом начале Реформации появляется еще один университет, который называют Академией. Такая академия просуществовала наряду с традиционным университетом вплоть до конца XVIII века.

В начале XIX века действительно появляется университет нового типа, связанный с именем В. Гумбольдта. Его основу составляло уже естественнонаучное, философское, гуманитарное знание. Речь шла о попытке создания тотальной науки. Решением этой задачи университет и занимался почти 200 лет. Фундаментальное знание стало эквивалентом знанию научному. А как тогда быть с искусством, поэзией, архитектурой, музыкой, места которым в новом университете не нашлось? Что же касается теологии, то внешне она как бы отошла на второй план, но полностью никогда не исчезала. И даже сегодня на диссертационных защитах мы все время сталкиваемся с отблесками того самого знания, которое функционировало в европейском университете под названием теологического…

После Второй мировой войны все очевидней становилось, что в полной мере классический университет XIX века с новыми задачами не справляется. Сомнительной казалась и сама по себе попытка создания универсальной единой науки. И вот уже в наши дни все отчетливее звучит сюжет, связанный с переходом к обучению, в основе которого лежит метод конкретных ситуаций.

Известно: сколько физиков — столько и физик; сколько химиков — столько и химий… Каждый ученый вносит в свою науку что-то уникальное, связанное с его личным восприятием, личным переживанием, человеческим, чисто человеческим. Как видно, мы имеем дело с человеком чувствующим, страдающим, переживающим, но излагающим происходящее с ним на языке своей науки…

И снова повторюсь: в средние века людей учили пониманиюи толкованию текстов. Так они овладевали мудростью мудрых. В новое время картина стала иной: целью обучения стали знания. Не означает ли, что очередной шаг, который в наши дни напрашивается сам по себе, — за живым знанием, за знанием человека, чувствующего, переживающего, страдающего, умеющего видеть и слышать? Творческий акт всегда индивидуален. Он всегда базируется на лично пережитом. Он всегда укоренен в своей картине мира. При этом я отдаю себе отчет, что понятия «живое знание» (как, впрочем, и «постмодерн») у многих вызывает раздражение. Но мне эти понятия нужны…

Революции в образовании происходят не тогда, когда появляется компьютер, а тогда, когда меняется ведущий тип знания, когда новый тип знания обретает статус фундаментального… Этот новый тип знания является результатом переопределения человека в мире, в том пространстве, которое определяет, ограничивает горизонт его видения, востребуя все те способности, которыми он располагает от природы.

Конечно, все, о чем идет речь, спорно. Если бы дело обстояло поиному, то и говорить бы нам было не о чем. Но уж весьма соблазнительна мысль: сегодня мы переживаем этап возрождения давно утраченного человеческого, отошедшего от нас. Так что появление на горизонте российской высшей школы либеральной модели — не случайность. Чтобы в этом убедиться стоит вернуться к исходному значению понятия «высшее образование». Своими корнями оно уходит в Античность; агора — место свободного человека. Высшее образование — то, которого достоин свободный человек. Именно поэтому в Древней Греции такое большое внимание уделялось изучению тривиума и квадривиума, т. е. предметов, формирующих способность человека общаться с внешним миром, с себе подобными, принимать на себя ответственность за свои поступки. Дисциплины этих двух циклов лежали в основе деятельности младшего факультета средневекового университета (факультета свободных искусств). И — лукавая мысль: а не пора ли и нам вернуться к ним, и заново начать учиться искусству чтения, видения, слушания? Не в том ли наша основная беда, чтобы мы разучились читать, слышать и видеть?

Итак, присутствуем ли мы при революции в высшем образовании или же имеем дело с обычным реформированием? Если предположить, что в наши дни меняется ведущий тип знания и коренной ломке подвергается сама картины мира, то ответ окажется положительным. Университет постмодерна — учебное заведение, связанное с переопределением и переосмыслением человека как существа космического, природного, теологического, биологического, разумного. Человека, способного интегрировать прочитанное, увиденное, услышанное в единую картину того мира, в центре которого находится он сам. Этот человек должен уже не только владеть навыками чтения, слушания и смотрения, но и обладать способностью к синтезу симфонии Вселенной, которую порой удается некоторым услышать. Мы действительно живем в новом мире; причем, наши знания о нем, — весьма скромны. В чем-то ситуация весьма напоминает близкую человеку средневекового мира, который жил в постоянном ожидании Страшного суда. Отличие — в принципиальном: если человек средневековья догадывался, чего делать ему не надлежит, то человек наших дней полагает, что ему все доступно и все по силам. Он слишком хорошо заучил ошибочный постулат: знание — сила. Именно этой самоуверенности мы и обязаны многими трудностями и проблемами, которые терзают человека. О них и пойдет речь в завершении.

Первая проблема, с которой волей-неволей придется разбираться, связана с глобальными проблемами современности. О глобальных проблемах (начиная с первого Доклада Римскому клубу) и устойчивом развитии пишут много, а вот эффективность действий пока оставляет желать много лучшего. Ясно, что глобальные проблемы современности могут быть разрешены только благодаря общим усилиям, а это уже предполагает создание особых механизмов образовательной деятельности. Подчеркну: речь идет не о глобальной системе образования, а о выделении определенного уровня учебных заведений, сконцентрированных на разрешении глобальных проблем современности.

Вторая проблема внешне выглядит проще, но, по сути, она оказывается не менее сложной. Не представляет особого труда составить очередной глобальный доклад ЮНЕСКО под названием «К обществам знаний». Сложнее определиться, что понимается под таким названием. Знание — продукт социокультурной практики, а значит, и его знаниевый потенциал ограничен теми социокультурными условиями, в которых человек живет. Положение осложняется тем, что в современных условиях человек уже живет в сетевом обществе.
В информационном отношении Интернет — неисчерпаемый источник разного рода сведений. При этом, не понимая, что тебе нужно, неправильно поставив вопрос, ты обречен на гибель под завалами разного рода информационного мусора. Работа с Интернет может быть эффективной только в том случае, если человек умеет искать, систематизировать и упорядочивать информацию, ту самую, в которой он испытывает потребность. Этому искусству надо учить!

В идеале информация, ставшая достоянием человека, должна выстраиваться в некую личную когнитивную систему, отражающую путь человека к достижению той или иной цели. Результат обучения — не диплом, а когнитивная (экспертная) система, отражающая интеллектуальные и психолого-физиологические особенности человека, его взаимодействие с окружающим миром, базирующиеся на его бытовой практике, чисто культурном существовании. Экспертная система — вынесенный вовне интеллектуальный продукт человека, с которым он взаимодействует по ходу жизни.

Предстоит устранить разрыв, разделяющий мир труда и мир жизни человека: жизнь как труд и труд как жизнь — в единстве. Я подчеркиваю это положение лишь по одной причине. Последнее время наши «юмористы» слишком много пародируют на предмет того, что, мол, труд сделал из обезьяны человека. На самом-то деле сегодня мы переживаем гораздо более опасное: обезьяну гораздо проще сделать из работника (восходя к слову «раб»). Так оно и происходит, когда креативные возможности человека подменяются разного рода тестами…
Глобальные проблемы человечества неразрывно связаны со способностями человека понимать и видеть происходящее в жизни. Но такое понимание — результат естественного процесса жизни общества, уровня его социокультурного развития, задающего возможности самоидентификации человека. Перед нами — еще одно противоречие, разрешить которое по силам только системе высшего образования.

И последнее, о чем стоит упомянуть, — проблема современного финансового кризиса в образовании. Похоже, положение складывается весьма серьезным. И дело не только в том, что не исключено резкое сокращение контингента обучающихся. В принципе, все большую актуальность приобретают вопросы, связанные с подготовкой университетских воспитанников к интеллектуальному предпринимательству. Эта задача — не столь новая, как может показаться на первый взгляд. Ее смысл для России состоит в том, что на протяжении всего периода обучения человек должен разрабатывать проект своей будущей профессиональной карьеры. При этом особенно рассчитывать на помощь со стороны государства вузам не приходится, а значит, все более актуальной становится задача, когда в итоге окончания учебного заведения выпускник и вуз получают добротный проект для реализации; проект, который не только создаст условия для молодого специалиста, но и создаст определенный заслон и защиту самому вузу.

В каких условиях такого рода проекты могут быть особо эффективными? Думается, особую привлекательность они имеют для вузов малых и средних городов, где такие учебные заведения выступают в качестве ведущих градообразующих факторов.

Со сказанным тесно связан и последний вывод. В наши дни в прессе можно встретить немало материалов о разного рода рейтингах учебных заведений. Практически нет ни одного, в котором российские вузы занимали бы лидирующие позиции. Спрашивается: в чем дело? А не может ли так быть, что эффективность учебного заведения зависит не столько от финансирования, состояния материальной базы и пр., сколько от самого образа жизни учебного заведения? От характера общения в академическом сообществе? Не является ли на сегодня кампус тем местом, который генерирует и обеспечивает действительно высокий уровень подготовки? Не становится ли образ жизни учебного заведения ведущим фактором и условием обеспечения эффективности его деятельности (аналог — монастырская культура). И опять же проверить эффективность кампусной организации жизни учебного заведения проще всего в условиях малого или небольшого российского города.

Не буду затягивать с выводами, которые следуют из этого небольшого по необходимости эскизного заключения. О революции в образовании, похоже, можно вести речь только тогда, когда меняется ведущий тип университетского знания: теология, гуманитарное знание, естественнонаучное знание, личностное знание, живое знание.

Мы живем в период становления новой цивилизации, который многое сулит нам и на радость, и на горе. А это означает необходимость более внимательного отношения к тем категориям, которые для образования стали привычными и вроде даже неприметными. Нужно вернуться к истокам. К истокам, за которыми мне видится развитие способности к чтению, видению, слушанию, музыкальному переживанию жизни. И все это во имя достижения нового понимания происходящего с человеком в этом мире и с самим человеком, меняющим этот мир. А это уже совершенно иная дидактика, совершенно иной университет, совершенно иной мир, над которыми светятся совершенно иные звезды.